Рашидов, Шараф Рашидович

Шараф Рашидович Рашидов узб. Sharof Rashidovich Rashidov<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Первый секретарь ЦК Компартии Узбекской ССР
15 марта 1959 года — 31 октября 1983 года
Предшественник:	Сабир Камалович Камалов
Преемник:	Инамжон Бузрукович Усманходжаев
Председатель Президиума Верховного Совета Узбекской ССР
21 августа 1950 года — 24 марта 1959 года
Предшественник:	Амин Ирматович Ниязов
Преемник:	Ядгар Садыковна Насриддинова
Рождение:	Джизак, Самаркандская область, Российская республика
Смерть:	Элликалинский район,Каракалпакская АССР Узбекская ССР, СССР
Супруга:	Рашидова Хурсан Гафуровна (1920-2003)
Дети:	дочери, Сайера, Дилором, Гульнара и Светлана, сын Ильхом (Владимир)
Партия:	КПСС с 1939 года
Образование:	Узбекский государственный университет
Награды:

Шара́ф Раши́дович Раши́дов (24 октября (6 ноября) 1917, Джизак — 31 октября 1983 года, Ташкент) — советский партийный и государственный деятель, писатель. Первый секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Узбекской ССР (1959—1983).

Дважды Герой Социалистического Труда (1974, 1977). Лауреат Ленинской премии (1980). Член КПСС с 1939 года.

Рашидов до начала политической карьеры

Родился в городе Джизак за день до Октябрьской Революции в крестьянской семье. Узбек.

Окончил филологический факультет Узбекского государственного университета в Ташкенте (1941), Всесоюзную Партийную Школу (ВПШ) при ЦК ВКП(б) (1948, заочно). С 1935 года по окончании Джизакского педагогического техникума работал преподавателем средней школы. В 1937—1941 годах ответственный секретарь, заместитель ответственного редактора, редактор Самаркандской областной газеты «Ленин йўли» («Ленинский путь»).

В 1941—1942 годах в Советской Армии, участник Великой Отечественной войны. После ранения вернулся в Узбекистан. В 1943—1944 годах редактор газеты «Ленин йўли». В 1944—1947 годах секретарь Самаркандского обкома КП (б) Узбекистана. В 1947—1949 годах ответственный редактор республиканской газеты «Қизил Ўзбекистон» («Красный Узбекистан»).

Рашидов как политический деятель

1949—1950 — председатель правления Союза писателей Узбекистана.

1950—1959 — председатель Президиума Верховного Совета Узбекской ССР и заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР.

С 1956 — кандидат в члены ЦК КПСС, делегат XIX—XXIV съездов КПСС.

С марта 1959 — первый секретарь ЦК КП Узбекистана.

С 1961 — член ЦК КПСС, кандидат в члены Президиума ЦК.

С апреля 1966 — кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС.

С 1970 — член Президиума Верховного Совета СССР. Депутат Верховного Совета СССР III—X созывов.

Награды

• дважды Герой Социалистического Труда (30.12.1974; 04.11.1977)
• 10 орденов Ленина (16.01.1950; 11.01.1957; 01.03.1965; 04.11.1967; 02.12.1971; 10.12.1973; 30.12.1974; 25.12.1976; 04.11.1977; 06.03.1980)
• орден Октябрьской Революции (05.03.1982)
• орден Трудового Красного Знамени (06.12.1951)
• 2 ордена Красной Звезды (28.08.1942; 23.01.1946)
• орден «Знак Почёта» (25.12.1944)
• медали
• Ленинская премия (1980)

Рашидов как писатель

Первый сборник стихов Рашидова — «Мой гнев» — вышел в 1945 году. В романе «Победители» (1951), первой части трилогии, связавшей воедино события военных лет и послевоенной жизни, показана борьба народа за освоение целинных земель. Герои романа — Айкиз, Алимджан, секретарь райкома Джурабаев (реальное историческое лицо М. Н. Джурабаев), русский инженер Смирнов. В романе «Сильнее бури» (1958) действуют те же герои. Столкновения характеров, конфликты идей и мировоззрений стали ещё более глубокими. Завершается эволюция героев в романе «Зрелость» (1971). Роман «Могучая волна» (1964) посвящён героизму советских людей в тылу в годы Великой Отечественной войны. В романтической повести «Кашмирская песня» (1956) отражена борьба индийского народа за освобождение. В 1950 году Рашидов опубликовал сборник публицистических статей «Приговор истории», в 1967 году — книгу «Знамя дружбы». Критические статьи Рашидова посвящены актуальным проблемам советской литературы. Песня на одно из стихотворений Ш. Рашидова «Влюбился я» (музыка П. Бюль-Бюль оглы") стала лауреатом «Песни-78».

«Бригадно сработанная по методу хлопковых приписок» — характеризовал прозу Рашидова Валентин Оскоцкий.

Издание сочинений в русском переводе

• Собрание сочинений в пяти томах. — М., 1979—1980.

Экранизации

• 1969 — «Её имя — Весна» (по мотивам романа «Могучая волна»)

Хлопковое дело

В поздние советские годы имя Рашидова для многих советских граждан олицетворяло коррупцию и кумовство, неразрывно связанные с административно-командным аппаратом Советского Союза (см. «Эпоха застоя»).

В годы правления Леонида Брежнева в Узбекистан поступали нескончаемые приказы об увеличении объёмов сбора хлопка.

31 октября 1983 года Рашидов умер. Его похоронили в самом центре Ташкента, в сквере напротив музея В. И. Ленина. Был разработан проект строительства мемориального комплекса, который мог бы стать местом паломничества трудящихся.

Летом 1984 года в Ташкент прибыла группа сотрудников ЦК КПСС во главе с секретарем ЦК КПСС Е. Лигачевым для проведения XVI пленума ЦК КП УзССР по избранию нового первого секретаря вместо Ш. Рашидова. На пленуме все выступавшие, которые ещё недавно клялись в верности памяти Рашидова, разоблачали его как деспота, коррупционера, взяточника, нанесшего непоправимый ущерб узбекскому народу. Его обвиняли в преследовании честных людей, осмелившихся говорить ему правду, создании в республике обстановки раболепия и лизоблюдства, кумовства. По решению пленума прах Рашидова эксгумировали и перезахоронили на Чагатайском кладбище, где покоятся видные деятели культуры и науки, общественно-политические деятели республики.

1-м секретарем ЦК КП УзССР был избран И. Б. Усманходжаев.

В ходе последовавшей чистки почти вся правящая верхушка УзССР была осуждена (лишь министр Госснаба сохранил свой пост).

Заметки современников о Рашидове

После прихода к власти Юрия Андропова, отношение к Рашидову в Москве сменилось. С самых первых дней своего правления Андропов, который до этого имел полное досье на Рашидова, решил убрать его с поста руководителя УзССР.

Как только к власти пришел Андропов, Горбачёв сразу засуетился. Бросился демонстрировать свои успехи. Я помню, как он выкручивал руки главе Узбекистана Рашидову, чтобы тот увеличил сдачу хлопка. Рашидов объяснял, уговаривал: «У нас прошел дождь со снегом, всё смёрзлось. Если даже соберём коробочки, это будет мокрятина, которую мы будем сушить полгода». Горбачёв говорит: «Всё равно, сдавайте больше».

— В. Болдин (помощник Михаила Горбачёва и зав. отделом ЦК КПСС)

Андропов позвонил Рашидову и спросил его — насколько будет выполнен план по хлопку. Рашидов произнёс победную речь в своём духе. В ответ Андропов спросил Рашидова, насколько это реальные цифры, а насколько дутые. Этот разговор стал началом конца эпохи Рашидова. Позже Гейдар Алиев предупредил Рашидова о том, что Андропов готовит судебную кампанию против него.

По официальным данным, Шараф Рашидов скончался от сердечного приступа, его личные доктора Р. А. Каценович и академик К. Ю. Юлдашев не успели спасти ему жизнь — было уже поздно. Спустя несколько лет после смерти Рашидова, стали выдвигать другие версии смерти бывшего руководителя УзССР: по одной версии, он принял яд, по другой — застрелился.

Литература

• Дуров В. А. Орден Ленина. — М., 2005
• Горбачёв А. Н. Многократные кавалеры орденов СССР. — М., 2006
• Раззаков Ф. И. «Коррупция в Политбюро. Дело „Красного Узбека“». — М.: Алгоритм, 2010.

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=12470 Рашидов, Шараф Рашидович]. Сайт «Герои Страны».

• [www.tv-rip.ru/news/2008-12-13-1507 Кремлёвские похороны. Шараф РАШИДОВ]
• [world.lib.ru/a/abrol_k/abrolkaharow-3.shtml 1000 тонн золота Рашидова Ш. Р.]
• [www.youtube.com/watch?v=VZ3bhflFr0s&feature=youtu.be Первые лица: Рашидов]
• [jz.uz/ Информационный портал Джизака (родина Ш.Рашидова) (Новости, Статьи, Объявление, каталог организаций, фото джизака, форум и чат Джизака, все о Джизака)]
• [jz.uz/page/sharof-rashidov-rashidovich Шароф Рашидов Рашидович]

Отрывок, характеризующий Рашидов, Шараф Рашидович

Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.