Шарвили

Шарвили — лезгинский народный героический эпос, а также имя героя эпоса.

Герой эпоса

Согласно местному преданию, герой эпоса Шарвили, собственно сам Шарвили, несмотря на мистификацию его образа, был реальной исторической личностью, жившей в III веке н. э. Родом был он из селения Ахты ныне Ахтынского района Республики Дагестан. В наше время жители данного селения указывают место нахождения его дома в квартале Ущехъан. Отцом Шарвили был чабан Даглар. Сам он также был чабаном. На протяжении веков образ Шарвили мистифицировался, к нему приплетались новые сказания.

Основное предание эпоса

Вот что пишет о народном эпосе Шарвили Байрам Салимов, народный поэт Дагестана. Летом 1956 года мы с незабвенным фольклористом, писателем и поэтом Забитом Ризвановым побывали в селении Судур Кусарского района, расположенном у подножия горы Базар-Дюзи. Здесь от 83-летнего старца Алисмана мы услышали сказание о том, как в давние времена храбрый богатырь по имени Шарвили ударом меча прорубил перевал между вершинами Базар-Дюзи и горы Лезе-Даг и тем самым открыл путь на другую строну горы. Услышали мы от него и другие сказания о Шарвили, который всегда боролся против врагов-притеснителей, защищая от них свой народ.

Удивительно было то, что старец рассказывал обо всем этом с таким увлечением, как будто сам участвовал во всех упоминаемых событиях. У него же мы записали несколько лезгинских народных песен. Он утверждал, что лезгинские песни «Мулейли» и «Перизада» распевались всякий раз после победного возвращения Шарвили на родину. В 1957 году песни, легенды и героические сказания о народных героях мы записали в селениях Аных, Дустагир, Кичан, Яргун Кусарского района. Это сказание о Каменном Мальчике, девушке-богатыре Бахтавар, ашуге Лукмане и другие. Все они обработаны Забитом Ризвановым и мною и изданы в 1963 году отдельным сборником «Сила ашуга» в Махачкале. Эти произведения являются частями лезгинского народного героического эпоса. В них сюжет строится на противопоставлении эпического героя чудовищу. Позднее в сюжетную канву включаются эпизоды битвы с реальными врагами, причем важным элементом становятся социальные мотивы. Персонажи этих сказаний побеждают противника благодаря своей физической силе. Но, наряду с этим, сказания наделяют героев ловкостью и смекалкой. Затем мы записывали эпические сюжеты в селениях Курах, Ахты, Рутул, Тагар-уба и других как в Дагестане, так и в Азербайджане. Все это натолкнуло на мысль о том, что «Шарвили» — это многоплановый эпос, несобранный, неизученный и несистематизированный. Поэтому мы задались целью продолжить работу, объединить разрозненные части в неразрывное целое. И вот, после семи лет поездок по многим лезгинским селениям, после множества встреч и бесед со сказателями и ашугами, перед нами предстал величественный образ Шарвили, созданный народом много веков тому назад. Главный герой лезгинского эпоса — это сын простого горца-чабана. Народ воплотил в образе Шарвили свои представления и мечты о справедливом устройстве мира. Для осуществления этой мечты Шарвили наделяется исполинской силой. Это храбрый, бесстрашный воин, ловко владеющий мечом, смелый наездник, находчивый и сметливый в бою. Он любит и уважает простых тружеников, покровительствует им, борется во имя их свободы и счастливой жизни на родной земле. Благодаря своей силе и отваге он всегда угадывает уловки врага и побеждает его. Он защищает не личные, а общественные интересы. Другой интересный образ эпоса — аксакал и ашуг Кас-Буба, умный и добрый человек, наставник Шарвили. Кроме них в произведении действуют и другие герои, сильные и отважные, помогающие Шарвили. Глубокую симпатию вызывают женские образы. Это любящие свой народ настоящие горянки. Образы их рельефны и ярки. Они горячо сочувствуют народным заступникам и не сомневаются в их победе. Среди них выделяется образ Цюквер, матери Шарвили, чуткой, ласковой, верной своему материнскому долгу женщины. Всю свою жизнь она вместе с мужем Дагларом посвятила воспитанию единственного сына, страстно верит в правоту его дела, изо всех сил помогает ему бороться против врагов. Умной, самоотверженной и славной женщиной-горянкой показана в эпосе Эквер — возлюбленная Шарвили. Эпос привлекает внимание своими художественными достоинствами. Сюжет развивается ясно и логично. Второстепенных ответвлений в нём нет. В центре повествования постоянно находится герой сказания. Все его действия изображаются в строгой временной последовательности. Особое внимание уделяется самым ответственным моментам жизни героя. Отсюда острота конфликта, предельная напряженность повествования. Этот настрой явственно передается и в поэтике произведения. Как цельный фольклорный памятник эпос сложился из отдельных песен и легенд о борьбе народа против своих врагов. Трудно определить временные рамки описываемых в них событий. Но некоторые детали позволяют предположить, что речь идет о раннем средневековье — периоде арабо-хазарских войн, происходивших на территории Кавказской Албании. Наблюдаются и наслоения более древних времен, о чём свидетельствуют многочисленные языческие обряды, архаичные обычаи, которые и поныне сохранились в быту лезгин. Каждая глава эпоса (всего их 20) является завершенным художественным произведением, а все они вместе объединены одной сюжетной линией. Идейно-художественная завершенность произведения, несомненно, объясняется тем, что оно веками обрабатывалось лучшими народными мастерами и было доведено до высокого совершенства. Как утверждает автор предисловия к эпосу Ризван Ризванов, «Шарвили» — это подлинное произведение устного творчества лезгинского народа…". А профессор Ахмед Агаев в своей статье об эпосе отмечает, что «…героический эпос стал словесным памятником Шарвили, но народу хочется большего — запечатлеть его образ в памятнике скульптурном, то есть протянуть логическую цепочку от эпической героики к реальному героизму, которому в жизни всегда есть место»

Эпос

Время создания лезгинского народного героического эпоса «Шарвили» восходит к началу нашей эры. В нём дана широкомасштабная панорама борьбы лезгинских народов с чужеземными завоевателями. Эпос состоит из 20 сказов. В них описаны подвиги главного героя Шарвили при войнах с «чужеземными захватчиками, нападавшими на лезгинскую землю». Основные персонажи эпоса: Шарвили — богатырь невероятной физической силы, неуязвимый, пока его ноги касаются земли; Кас-Буба — мудрый старец и сказитель эпоса, обладающий даром волшебства, ясновидения и необъятной памятью. Полный текст в современном его виде собран и литературно обработан в 1950-х годах поэтами Забитом Ризвановым (1926—1992 гг.) и Байрамом Салимовым (1929 г.). Впервые текст был издан на лезгинском языке отдельной книгой в Махачкале (издательство «Юпитер», 1999 г.). В 2008 году издательство «Лотос» в Махачкале выпустило и полный текст эпоса на русском языке в переводе Ризвана Ризванова, под редакцией писателя, профессора Ахеда Агаева.

Праздник Шарвили

С 1999 года на малой родине героя эпоса, в селе Ахты ежегодно в последнюю субботу июня проходят празднества, посвящённые эпосу Шарвили. Организацией и проведением праздника руководит оргкомитет, возглавляемый Имамом Яралиевым. На праздник съезжаются представители муниципальных районов Южного Дагестана и Северного Азербайджана, населённых преимущественно народностями лезгинской группы. Также приезжают гости из других частей Дагестана, других субъектов Российской Федерации, а также гости из ближнего зарубежья.

Значение образа героя эпоса

Лишённый чувства страха благодаря божественному предначертанию, Шарвили обладает недюжинной силой, ловкостью и смекалкой. Он без труда устраняет любую угрозу мирной, размеренной жизни своего народа, будь то набеги иноземных племён, в которых смутно угадываются исторические прообразы гуннов, скифов или римлян, или посягательства мифических существ из подземного и подводного миров. Образ Шарвили эволюционировал длительное время и символизирует бесконечную борьбу лезгин за свободу и справедливость. Не случаен и пропитан глубоким смыслом и трагический конец эпического повествования: одержав сотни побед, подпитывая свою небывалую силу тесной связью с родной землёй, Шарвили погибает, как только рвётся эта связь.

Увековечивание памяти

• В столице Республики Дагестан, городе Махачкала стоит памятник, посвящённый герою эпоса.
• В родном селении Шарвили, Ахты в 2009 году была поставлена в его честь мемориальная ротонда.
• Шарвили 2014 www.youtube.com/watch?v=SCV-b_68EGY
• В городе Кусары (Азербайджан) одна из улиц города названа именем Шарвили.

Ссылки

• [lezgichal.ru/sharvili/epos-sharvili-na-russkom-yazyke/ эпос Шарвили (на русском языке)]
• [www.chernovik.net/news/447/POLITICS/2012/04/05/12177 Анализ эпоса Шарвили «Через эпическую героику к реальному героизму» Ахед Агаев — газета Черновик]
• [www.dagpravda.ru/?com=materials&task=view&page=material&id=3713 Анализ эпоса Шарвили «Шарвили: два мира эпического героя» Михаил Вагабов — газета Дагестанская правда]
• [www.dagpravda.ru/?com=materials&task=view&page=material&id=3932 Памятник народному герою — газета Дагестанская правда]
• [www.dagpravda.ru/?com=materials&task=view&page=material&id=5422 Пьеса Государственного Лезгинского Музыкально-Драматического театра имени С. Стальского «Шарвили» — газета Дагестанская правда]

Отрывок, характеризующий Шарвили

– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.