Шареный Бугор

Шареный Бугор — городище эпохи Золотой Орды и Астраханского ханства (XIII—XVI вв.). Находится в низовьях Волги, в Астраханской области, на правом берегу, в 12 км выше по течению от центра современной Астрахани. Представляет собой археологические остатки города Хаджи-Тархан. Известно также под названием Жареный Бугор.

История возникновения

Городище находится на территории нынешнего посёлка АЦКК, в Трусовском районе Астрахани. Остатки пригородных усадеб располагаются вдоль правого берега Волги от станции Трусово до посёлка Стрелецкое. О том, что данном месте располагается татарский город, русским поселенцам было известно изначально — первое время русские стрелецкие полки располагались в правобережной столице покорённого Астраханского ханства.

В годы строительства Астраханского кремля (1582—1620 гг.) развалины Хаджи-Тархана были практически полностью разобраны на кирпич. Город был заброшен и превратился в городище. В течение долгого времени городищем интересовались лишь местные жители, добывавшие там селитру.

Краткая история изучения в XVIII в

Первым из учёных описал городище П. С. Паллас, который посетил Шареный Бугор в 1793 году. Он ничего не пишет о соотнесении городища с Хаджи-Тарханом, говоря только о явных признаках древнего поселения в данной местности. Помимо подробного описания развалин, он же впервые дал интерпретацию названия городища:

"…Название «Шареный Бугор», кажется, происходит от русского слова «шарить» (копать, рыть, скрести в поисках чего-либо) и, возможно, намекает на перерытый в поисках бугор. От незнания многие делают из него «Жареный Бугор». Татары называют это место «Куйок-Кала».

Далее П. С. Паллас указывает также, что Шареный Бугор является богатейшим месторождением селитры.

Краткая история изучения в XIX в

Повторно интерес к Шареному Бугру возник лишь только в XIX веке. Однако историческая память о городе Хаджи-Тархане уже успела стереться. Астраханский губернский землемер А. П. Архипов посетил Шареный Бугор. Явные следы в береговом обрыве двух культурных слоёв, разделённых пожаром, были явственны. Архипов решил, несмотря на найденные им в верхнем слое монеты золотоордынской чеканки, что бугор содержит следы древних хазарских городов: в нижнем слое — города Итиль, а в верхнем — города Беленджер.

«Развалины находятся в верстах 10-12 выше от города Астрахани, на правом берегу реки Волги, у самой почти Рыболовной Стрелецкой ватаги. …и именно два города, один над другим. Обрыв Волжского берега, на котором находится замечательная древность, ясно даёт заметить это при наглядном обозрении. Отсюда вытекает такое заключение: город Атель, известный доныне по одному только названию, и находящийся, как теперь открывается, под верхним городом Баланджаром, который был основан уже впоследствии на пепелище первого…»

Но секретарь Казанского археологического общества В. Г. Тизенгаузен кстати внес поправку к поспешным заключениям А. П. Архипова, уверив, что верхний город «древнейшая Астрахань» Так сформировался нейтральный вариант интерпретации памятника — в нижнем слое городища Шареный Бугор находится Итиль, а в верхнем слое — Хаджи-Тархан. Наиболее кратко сформировал эту идею И. А. Бирюков: «Астрахань возникла на развалинах древнего хазарского Итиля».

Большую работу в области изучения памятников старины и городов Золотой Орды в Нижнем Поволжье проводил Василий Никитич Татищев, назначенный в 1741 году Астраханским губернатором. Его письма «являются первым в русской историографии описанием остатков городов Золотой Орды в Нижнем Поволжье». В них приводятся сведения о крупном районе градостроительной культуры, который находился в низовьях Волги и Ахтубы, где «с двадцать верст видимо, что было каменное укрепление». Возможно, центром этого района, предполагают авторы, был город Хаджитархан, остатки которого сейчас полностью уничтожены Волгой.

Огромный вред сохранности городища нанесла природа, а именно начавшийся в XIX веке процесс активного подмывания Шареного Бугра Волгой. Вот сообщение И. А. Житецкого, действительного члена Петровского Общества исследователей Астраханского края:

«Версты 2-3 выше Астрахани, на Волге, против истока Болды правый берег принимает волнообразный вид. На вершине первого из частых холмов — волн находится поселение Калмыцкий Базар, затем на той же волне расположено селение Хохлацкое, за которым следуют один за другим 3 бугра: последних общее название „Шареные“ (или „Жареные“?)… Волга, несколько выше крайнего, 3-го бугра, делает изгиб с юго-востока на юго-запад и потому течение, бьющее здесь постоянно в берега, размывает во время половодья холмы, производит ежегодные обвалы и постепенно из года в год обнажает все новые и новые остатки старины, скрытые в грунте Шареных бугров».

По ходатайству Петровского Общества Императорская археологическая комиссия в 1893 году командировала А. А. Спицына в окрестности Астрахани, который обследовал на Шареном Бугре следы золотоордынского города, тянувшегося по берегу Волги «полосою до 70 сажен ширины» и нашел характерные для Золотой Орды вещи и монеты. Также А. А. Спицын обнаружил «вблизи Жаренного Бугра три кладбища, одно из них оказалось со склепами. Один из склепов был 4-х угольной формы, с восточной стороны имел слуховое окно или отверстие и заключал в себе остатки 4-х костяков без вещей» . В результате приведенных раскопок на городище Шареный Бугор А. А. Спицын сделал вывод, что «никаких следов давнего поселения ранее XIV в. здесь нет», и что скорее всего, Шареный Бугор представляет собой остатки старой Астрахани.

Краткая история изучения в XX в

С 1900 г. исследованиями городища Шареный бугор занимались М. И. Турпаев и П. М. Новиков, собиравшие на поверхности его сохранившиеся остатки древней культуры. Ими был обнаружен трубопровод из пяти звеньев, который выходил одним концом к обрыву бугра в сторону Волги, а другим направлялся на северо-восток.

Петровское Общество было обеспокоено судьбой городища, поскольку оно неумолимо разрушалось рекой и грабителями. В 1903 г. на ходатайство Петровского общества о финансировании проведения археологических исследований на городище Шареный Бугор Императорская археологическая комиссия ответила отказом, так как «в настоящее время раскопки на Жаренном Бугре не могут войти в число ближайших задач Археологической комиссии». Лишь в 1913 году Открытый лист на раскопки городища Шареный Бугор был выдан шведскому археологу Арнэ — директору Национального музея в Стокгольме. В ходе проведенных исследований в центре городища им было обнаружено строение золотоордынского времени, в котором находилось несколько человеческих черепов, монеты, красноглиняная и кашиная посуда. Материалы раскопок были вывезены шведским археологом, с разрешения Императорской Археологической комиссии, за границу. Шведский археолог не ознакомил с результатами своей работы ни Петровское Общество, ни Императорскую археологическую комиссию.

В 1915 г. членом Петровского Общества П. М. Новиковым был обнаружен кирпичный склеп с правильным сводом в обрыве Шареного Бугра. Недалеко от склепа был обнаружен край кирпичной стены. В 1921 г. городище Шареный Бугор посетил профессор Ф. В. Баллод, который в своей работе упомянул о нём как о золотоордынском памятнике. В 1924 г. Петровское Общество направило для изучения разрушаемой Волгой части городища Шареный Бугор М. М. Образцова, П. М. Новикова и А. Г. Пушкарева. Данная группа исследовала три бугра, которые относились к восточной части золотоордынского города Хаджи-Тархана. В настоящее время эта часть города смыта Волгой. В результате исследований на двух буграх было обнаружено несколько кирпичных и сырцовых золотоордынских строений. На третьем бугре находилось средневековое кладбище с многочисленными склепами. В ходе археологических раскопок были найдены монеты, изразцовые плитки, поливная и неполивная керамика, бусы, перстни, украшения из кости, железный котел, оселки из песчаника, железные крючки, свинцовые пломбы.

В 1935 г. на Шареном Бугре проводились археологические разведки А. Г. Усачевым, в результате которых обнаружена кирпичная постройка круглой формы, облицованная алебастром и цветными поливными изразцами, «с идущими к ней с нескольких сторон каменными сводчатыми ходами», а в 1947 г. на Шареном Бугре, по сообщениям местных краеведов, был размыт городской некрополь. В обрыве размытого бугра были видны зольные пятна.

В 1966 году, накануне строительства Астраханского целлюлозно-картонного комбината, были проведены первые серьёзные и масштабные археологические раскопки под руководством А. М. Мандельштама и В. И. Филипченко. Северная часть бугра была уже уничтожена в результате строительных работ и вследствие размыва берега. Был обнаружен целый квартал жилищ — землянок, производственных сооружений — гончарных горнов и кладбище, которые находились на окраине золотоордынского города.

В 1984 году в 3 км к востоку от центральной части городища астраханским археологом В. В. Плаховым был раскопан комплекс усадьбы, состоящей из центрального многокомнатного дома и четырёх землянок, существовавший в XIV—XV вв.. Археологические разведки, проводившиеся с охранными целями в 1990-х годах, выявили большое количество поселений-спутников Хаджи-Тархана, загородных усадеб и сельских поселений, входивших в его ближнюю округу. Однако, сам город, к сожалению, на настоящий момент не сохранился — большая часть культурного слоя либо осыпалась в реку в результате размывания берега, либо была застроена при возведении АЦКК с жилым микрорайоном и посёлка Стрелецкое. В музейных коллекциях Астрахани, Москвы,Санкт-Петербурга, Саратова, Волгограда и многих других городов хранятся десятки тысяч археологических находок, обнаруженных на территории Хаджи-Тархана — это и монеты, и фрагменты керамики, и изразцы, и железные предметы — оружие и орудия труда, и многое-многое другое.

Современное состояние

В настоящее время городище практически полностью застроено посёлками АЦКК, Стрелецкое, Приволжье и снято с государственной охраны. Согласно Постановлению Главы Администрации Астраханской области от 28.06.2001 N 329 «О ПЕРЕДАЧЕ ПАМЯТНИКОВ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЫ ОБЛАСТНОГО (МЕСТНОГО) ЗНАЧЕНИЯ В ГОСУДАРСТВЕННУЮ СОБСТВЕННОСТЬ АСТРАХАНСКОЙ ОБЛАСТИ», на территории городища и в его округе на государственной охране находятся только три памятника археологии — могильник грунтовый «Приволжский» (Решение Облисполкома № 37 от 25.01.90, Постановление Главы Администрации области № 146 от 31.08.93), усадьба городища «Хаджи-Тархан» (XIII—XIV) вв. (Решение Облисполкома № 639 от 29.11.90, Постановление Главы Администрации области № 146 от 31.08.93) и грунтовый могильник «Долгий» (Постановление Главы Администрации области № 146 от 31.08.93)

Литература

1. Жареные или Шареные бугры // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
2. Архипов А. П. Известие о развалинах древних городов Ателя и Баланджара // Астраханский справочный листок. 1869, № 24.
3. Астраханский кремль / Сост. и ред. О. А. Маркова. Астрахань: ГУП ИПК «Волга», 2000.
4. Баллод Ф. В. Приволжские «Помпеи». М. — Пг., 1923.
5. Бирюков И. А. История Астраханского казачьего войска. Саратов, 1911.
6. Гузейров Р. А. Золотоордынский город Хаджи-Тархан и его округа. Диссертация на соискание учёной степени кандидата исторических наук. Казань, 2004.
7. Егоров В. Л., Юхт А. И. В. Н. Татищев о городах Золотой Орды в Нижнем Поволжье // Советская археология. 1986. № 1. С. 232—239.
8. Известия Общества археологии, истории и этнографии при императорском Казанском университете. Том. X вып. 4. Казань, 1892
9. Крепость. Путешествие в Каспийскую столицу. Астрахань: ООО Типография «Нова», 2009. С. 20-21
10. Образцов М. И. Золотоордынская Астрахань // Астрахань в кармане. Иллюстрированный альманах-ежегодник. Астрахань, 1925.
11. Отчётъ Императорской Археологической Комиссiи за 1893 годъ // Отчётъ о поездке члена Археологической Комиссiи А. А. Спицына летом 1893 года на Жареный бугоръ и на некоторые приволжские Золото-Ордынскiе города. СПб, 1895. С. 76-97.
12. Паллас П. С. Заметки о путешествии в южные наместничества Российской Империи в 1793 и 1794 годах. Том первый (избранное). — Астрахань: ГП АО ИПК "Волга", 2008. — 296 с.

Ссылки

• [history.astrakhan.ws/as-tarkhan.php Золотая Орда — Ас-Тархан]
• [www.astrasocial.ru/astkray/istor1.htm История Астраханского края]
• [web.archive.org/web/20101011221612/xacitarxan.narod.ru/tar_ast_din.htm/ Əsterxan — matur kala. Некоторые архивные данные о городище Хаджи-Тархан]
• [rusouth.info/territory7/pack3a/paper-ffoogc/index.htm/ Южный федеральный округ России]

Отрывок, характеризующий Шареный Бугор

Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.