Шарир, Сутан

Сутан Шарир Sutan Syahrir, Sutan Sjahrir<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Сутан Шарир на предвыборном митинге в Бали. 1955 год</td></tr>
Премьер-министр Индонезии
14 ноября 1945 года — 3 июля 1947 года
Президент:	Сукарно
Предшественник:	должность учреждена (До этого правительство возглавлял президент)
Преемник:	Амир Шарифуддин
Министр внутренних дел Индонезии
14 ноября 1945 года — 12 марта 1946 года
Президент:	Сукарно
Предшественник:	Виранатокусуман
Преемник:	Сударсоно
Министр иностранных дел Индонезии
14 ноября 1945 года — 3 июля 1947 года
Президент:	Сукарно
Предшественник:	Ахмад Субарджо
Преемник:	Агус Салим
Вероисповедание:	Ислам
Рождение:	5 марта 1909(1909-03-05) Паданг-Панджанг, Западная Суматра, Голландская Ост-Индия,
Смерть:	7 ноября 1966(1966-11-07) (57 лет) Цюрих, Швейцария
Партия:	Социалистическая партия (Индонезия) Социалистическая партия Индонезии (PSI)
Образование:	Амстердамский и Лейденский университеты
Профессия:	Политик
Награды:

Сутан Шарир (индон. Sutan Syahrir, Sutan Sjahrir, 5 марта 1909 года, Паданг-Панджанг — 7 ноября 1966 года, Цюрих) — индонезийский политический деятель, социалист, национальный герой Индонезии. Первый премьер-министр Индонезии, также занимал посты министра внутренних дел и министра иностранных дел. В 1962 году, столкнувшись с репрессиями, эмигрировал в Швейцарию, где жил до своей смерти.

Детство и юность

Шарир родился в 1909 году в городе Паданг-Панджанг. Его отец был главным прокурором в Медане и советником султана Дели. Старшая сестра Сутана, Сити Рохана (индон. Siti Rohana)(по прозвищу минангкабау Картини) был адвокатом, занималась юридическим образованием женщин, работала журналистом в первой феминистской газете Суматры. Шарир получил образование в школах Медана и Бандунга. В Бандунге он стал одним из основателей «Народного университета» — организации, которая боролась с неграмотностью и пропагандировала националистические идеи в Приангане.

Учёба в Нидерландах

В 1929 году Шарир уехал в Нидерланды для получения образования; он изучал право в Амстердамском и Лейденском университетах. В университете Сутан впервые познакомился с идеями социализма, был членом нескольких профсоюзов. Некоторое время он был секретарём Индонезийской Ассоциации (индон. Perhimpunan Indonesia) — организации индонезийских студентов в Нидерландах. Также он был одним из соучредителей Jong Indonesia — ассоциации индонезийской молодёжи, позже переименованной в Pemuda Indonesia. Во время своей деятельности в Индонезийской Ассоциации он стал ближайшим соратником Мухаммеда Хатты, будущего вице-президента Индонезии. Позже Хатта и Шарир вышли из Ассоциации.

Возвращение в Индонезию и участие в националистическом движении

Шарир не успел завершить своё образование в голландских университетах — в 1931 году, по поручению Хатты, он вернулся в Индонезию, где вместе с Хаттой принимал участие в создании Индонезийской национальной партии. За короткое время авторитет Шарира значительно возрос — из представителя Хатты он стал самостоятельным лидером освободительного движения. В ноябре 1934 года Хатта и Шарир были арестованы голландцами за националистическую деятельность; сначала они отбывали заключение на реке Дигул, затем на островах Банда, наконец, в 1941 году, незадолго до нападения японцев на Голландскую Ост-Индию, их перевели в город Сукабуми.

Японская оккупация

Во время японской оккупации Шарир почти не принимал участие в общественной жизни Индонезии из-за того, что страдал от туберкулёза. Однако, он был одним из немногих индонезийских лидеров, отказавшихся от сотрудничества с оккупантами и начавших подпольную освободительную борьбу. Сутану активно помогали Хатта и будущий президент Индонезии Сукарно, которые, однако, продолжали сотрудничать с японцами.

Премьер-министр

В ноябре 1945 года Шарир был назначен премьер-министром Республики Индонезия. Во время войны за независимость он пользовался уважением у голландцев, поскольку не сотрудничал с японцами во время оккупации. В 1946 году Сутан сыграл важную роль в подготовке Лингаджатских соглашений. Его идеи часто опережали время, поэтому вскоре после своего назначения новый премьер приобрёл множество политических противников.

Национальная революция - это результат демократической революции, на первом плане должна стоять демократия, и только на втором — национализм. Государство Индонезия - это только название для идеала, к которому мы должны стремиться. Из книги Сутана Шарира "Perdjoeangan Kita" (с индон. — «Наша Борьба»), октябрь 1945 года.

Руководство Социалистической партией

В 1948 году, когда соратник Шарира Амир Шарифуддин покинул Социалистическую партию и вместе со своими сторонниками перешёл в Коммунистическую партию Индонезии, Сутан основал новую партию. Она получила название Социалистической партии Индонезии (PSI). Несмотря на свою небольшую численность, партия Шарира оказывала значительное влияние на индонезийскую политику, в первую очередь, благодаря хорошему образованию, полученному её лидерами. На выборах 1955 года партия потерпела поражение, получив всего 2 % голосов, в первую очередь из-за того, что программа, написанная Шариром в духе социал-демократии, была сложна для восприятия населением. В 1960 году, за участие в путче 1958 года, Социалистическая партия Индонезии была запрещена.

Последние годы жизни

В 1962 году Шарир был арестован без суда за участие в предполагаемом антиправительственном заговоре. Хатта, товарищ Шарира по освободительной борьбе написал письмо Сукарно с просьбой освободить его, но оно осталось без ответа. Во время заключения в 1965 году у него случился инсульт, в результате он потерял способность говорить. Умер Сутан Шарир в 1966 году в Цюрихе, куда выехал на лечение.

Память

Несмотря на то, что Шарир был убеждённым противником голландского империализма, он пользовался большим уважением в Нидерландах. После его смерти в 1966 году бывший премьер-министр Нидерландов профессор Виллем Шермехорн в своём выступлении по радио высоко отметил заслуги Сутана, назвав его благородным воином, сражавшимся за высокие идеалы, и выразил надежду, что будущие поколения индонезийцев также признают большие заслуги этого человека.

В Индонезии пересмотр оценок деятельности Шарира начался только в XXI веке.

Награды

• Орден «Звезда Республики Индонезии» 2-й степени (1998)

Отрывок, характеризующий Шарир, Сутан

Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.


Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….