Шариф, Наваз

Миан Мохаммад Наваз Шариф میاں محمد نواز شریف<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Премьер-министр Пакистана
6 ноября 1990 года — 18 апреля 1993 года
Предшественник:	Гулам Мустафа Джатой (временный премьер-министр) Беназир Бхутто
Преемник:	Балах Шер Мазари (временный премьер-министр)
Премьер-министр Пакистана
26 мая 1993 года — 18 июля 1993 года
Предшественник:	Балах Шер Мазари (временный премьер-министр)
Преемник:	Моинуддин Ахмад Куреши (временный премьер-министр) Беназир Бхутто
Премьер-министр Пакистана
17 февраля 1997 года — 12 октября 1999 года
Предшественник:	Мерадж Халид (временный премьер-министр) Беназир Бхутто
Преемник:	Первез Мушарраф (глава исполнительной власти) Зафарулла Хан Джамали (с 2002)
Премьер-министр Пакистана
с 5 июня 2013 года
Предшественник:	Мир Хазар Хан Хосо (временный премьер-министр) Раджа Первез Ашраф
Рождение:	25 декабря 1949(1949-12-25) (74 года) Лахор, Пакистан
Партия:	Пакистанская мусульманская лига (Н)
Награды:

Миан Мохаммад Наваз Шариф (урду میاں محمد نواز شریف ; род. 25 декабря 1949, Лахор, Пенджаб, Пакистан) — пакистанский политик и бизнесмен, лидер Пакистанской мусульманской лиги (Наваза Шарифа), четырежды премьер-министр Пакистана.

Биография

Наваз Шариф родился в семье бизнесмена в Лахоре. Он закончил Университет Пенджаба и затем работал в компании Ittefaq, которую основал его отец.

В 1985 году Шариф смог стать главным министром Пенджаба, а в 1990 году одержал во главе своей партии победу на досрочных парламентских выборах, прошедших после отстранения от власти Беназир Бхутто, выступая с консервативных позиций и призывая к активной борьбе с коррупцией. В 1992 году Шариф начал проводить операцию «Чистка» в Карачи, направленную на уменьшение социальной нестабильности в городе и устранение его политических противников из организации индийских иммигрантов Движение Мохаджира Кауми. В то же время правительство Шарифа не смогло остановить падение на треть курса пакистанской рупии к доллару.

В итоге, 18 апреля 1993 года президент Пакистана Гулам Исхак Хан сместил правительство Шарифа по обвинению в коррупции, непотизме и убийстве политических оппонентов и распустил Национальную ассамблею, назначив новые выборы и переходное правительство. Однако через шесть недель Верховный суд страны, настроенный в пользу Шарифа, отменил президентский указ. Армия Пакистана, впрочем, отказалась признать это решение, и после переговоров между Шарифом и президентом они оба ушли в отставку, и были проведены досрочные выборы, на которых победу одержала Пакистанская народная партия под руководством Беназир Бхутто.

В конце 1996 года правительство Бхутто было отправлено в отставку, и в следующем году состоялись новые выборы, на которых партия Шарифа победила с огромным преимуществом. Сразу после прихода к власти он принял поправки к конституции, запрещавшие президенту смещать правительство и дававшие партиям право лишать своих депутатов мандатов за несогласие с партийной линией. Эти поправки сделали новую досрочную отставку правительства почти невозможной. В конце 1997 года судьи проголосовали за отставку председателя Верховного суда, после чего ушёл в отставку и президент Фарук Легари, сторонник Бхутто, и новым президентом стал министр юстиции Рафик Тарар. В том же году для борьбы с терроризмом была учреждена особая судебная система, признанная в следующем году неконституционной Верховным судом.

Отмена Шарифом выходного дня в пятницу оттолкнула от него многих консервативно-религиозных сторонников и вынудила искать поддержки у светского либерального электората, поддерживавшего Бхутто. Для повышения популярности правительства в конце 1997 года была открыта автомагистраль Лахор-Исламабад, а в начале 1998 года в ответ на индийские ядерные испытания проведены первые в истории Пакистана испытания ядерного оружия. Однако популярность правительства продолжала падать. Под предлогом борьбы с терроризмом Шариф распустил правительство Синдха, учредил военные трибуналы и сократил гражданские свободы. В феврале 1999 года он провёл в Лахоре встречу с индийским премьер-министром Аталом Бихари Ваджпаи, направленную на улучшение отношений между странами. Была подписана Лахорская декларация, ограничивающая взаимное применение ядерного оружия. Однако предпринятое по инициативе командующего армией Первеза Мушаррафа проникновение пакистанских войск на индийскую часть Кашмира привело к Каргильской войне, завершившейся убедительной победой Индии и обострением отношений между Шарифом и Мушаррафом.

В конце 1998 года правительство Шарифа предложило ввести в Пакистане правовую систему, основанную на шариате, и ввело её среди племён пограничного Северо-Запада. Однако закон, одобрённый Национальной ассамблеей, был отклонён в Сенате. Тем временем экономическая ситуация ухудшалась. Когда 12 октября 1999 года Шариф отправил в отставку командующего армией Первеза Мушаррафа и попытался не впустить его на территорию страны, Мушарраф произвёл военный переворот, сместив Шарифа, арестовав его и приговорив к пожизненному заключению. Впрочем, приговор был заменён высылкой в Саудовскую Аравию. В 2002 году он уступил председательство в партии своему брату Шахбазу Шарифу.

В сентябре 2007 года Шариф попытался вернуться на родину, но не был выпущен из самолёта. В ноябре 2007 года Шариф всё же вернулся для участия в парламентских выборах. После убийства Беназир Бхутто он первоначально призвал к их бойкоту и отставке Мушаррафа, но затем заключил коалиционное соглашение с ПНП под руководством мужа Бхутто Асифа Али Зардари. На выборах в начале 2008 года партия Шарифа заняла второе место по числу мандатов в Национальную ассамблею и выиграла местные выборы в Пенджабе. Однако вскоре после отказа нового правительства восстановить в должности уволенных Мушаррафом судей Шариф перешёл в оппозицию. 16 марта 2009 года он был помещён под домашний арест, но вскоре освобождён.

5 июня 2013 года Наваз Шариф в четвёртый раз утверждён премьер-министром Пакистана.

Интересные факты

• В 1998 году Шариф и Атал Бихари Ваджпаи были награждены Шнобелевской премией мира за проведённые с разницей в две недели ядерные испытания.

Награды

• Почётный кавалер Большого креста ордена Святого Михаила и Святого Георгия GCMG (Великобритания, 1997)
• Кавалер большого креста ордена Доброй Надежды (ЮАР, 1999)
• Кавалер ордена Республики (Турция, 2013)

Отрывок, характеризующий Шариф, Наваз

– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.