Шарлемань, Адольф Иосифович

Адольф Иосифович Шарлемань
Адольф Иосифович Шарлемань. Рисунок углём И.А. Шарлеманя
Дата рождения:	8 декабря 1826(1826-12-08)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	31 января 1901(1901-01-31) (74 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Подданство:	Российская империя Российская империя
Жанр:	историческая и батальная живопись
Учёба:	Санкт-Петербургская академия художеств
Влияние:	Ф. А. Бруни, Б. П. Виллевальде
Работы на Викискладе

Адо́льф Ио́сифович Шарлема́нь (Шарлемань-Боде, Боде-Шарлемань;8 декабря 1826, Санкт-Петербург, Российская империя —31 января 1901, Санкт-Петербург, Российская империя) — батальный, исторический и жанровый живописец, академик; автор самого известного в России рисунка игральных карт (так называемой атласной колоды). Автор формы придворных арапов.

Биография и творчество

Сын архитектора, воспитанника императорской академии художеств И. И. Шарлеманя (1782—1861), внук скульптора-декоратора Жан-Батиста Шарлемань-Боде (1734—1789), француза из Руана, переселившегося в Санкт-Петербург при императрице Екатерине II.

Получил общее образование в училище при санкт-петербургской лютеранской церкви св. Петра и из него в 1848 году поступил в академию, в которой занимался сперва исторической живописью, под руководством Ф. А. Бруни, а потом батальной в классе Б. П. Виллевальде. В бытность свою учеником академии получил:

• в 1852 году — малую серебряную медаль за эскиз «Кавалергарды в Красном Селе»,
• в 1853 году — большую такую же медаль за картину «Эпизод из битвы под Аустерлицем»,
• в 1854 году — малую золотую медаль за исполнение конкурсной программы «Эпизод из венгерской кампании 1848 г.»,
• в 1855 году — большую золотую медаль за написанную также по программе картину «Суворов на Сен-Готарде» (Большой Гатчинский дворец).

Приобретя, вместе с последней из этих наград, право на поездку за границу в качестве пенсионера академии, он в том же году отправился в Мюнхен, где пользовался советами А. Е. Коцебу и написал картины: «Торжественный прием Суворова в Милане» и «Последний ночлег Суворова в Швейцарии» (обе находились также в Гатчинском дворце). Второе из этих произведений доставило Шарлеманю в 1859 году звание академика.

Затем он совершил поездку в Париж, где изучал полюбившийся ему стиль «помпадур» по его версальским образцам, посетил Штутгарт и некоторые другие города Германии и возвратился в Санкт-Петербург в 1861 году.

Первыми его работами после возвращения были надпрестольные и другие образа для католических церквей при пажеском корпусе и кладбищенской на Выборгской стороне; затем им были написаны плафоны и стенные панно для домов князя Мещерского в Москве и А. Полежаева в Санкт-Петербурге.

В 1867 г. появилась наиболее примечательная из картин Шарлеманя «Екатерина II в мастерской Фальконе», доставившая художнику звание профессора и приобретённая императрицей Марией Александровной. С этого времени известность его упрочилась и быстро возрастала.

Из-под его кисти, карандаша и пера выходило множество картин, акварелей и рисунков, отличавшихся бойкостью и вкусом исполнения. Его композиции в течение более чем 20 лет были нарасхват у издателей иллюстрированных журналов для воспроизведения их тем или другим графическим способом.

С 1871 года Шарлемань служил художником при экспедиции заготовления государственных бумаг; в том же году был приглашен консультантом в рисовальные мастерские позже упразднённого главного интендантского управления при исполнении акварелью военных сцен, торжеств, маневров и прочего для альбомов императора Александра II, а в 1873 году получил титул художника Его Императорского Величества.

Похоронен на участке св. Павла Выборгского католического кладбища в Санкт-Петербурге. Могила не сохранилась.

Жена: Елизавета Ивановна, дочь академика исторической живописи и владельца фотомастерской на Невском проспекте И. А. Гоха.

Живопись

Картины Шарлеманя, писанные масляными красками:

• «Эпизод из битвы под Аустерлицем» (получила большую медаль академии, 1853);
• «Эпизод из венгерской кампании 1848 г.» (малая золотая медаль, 1854);
• «Суворов на Сен-Готарде» (большая золотая медаль, 1855);
• «Торжественный прием Суворова в Милане»;
• «Последний ночлег Суворова в Швейцарии» (принесла звание академика в 1859 году);
• «Екатерина II в мастерской Фальконе» (звание профессора, 1867);
• «Пётр I всенародно объявляет о заключении мира со Швецией» (написанная за границей);
• «Пётр I в 1697 г. накрывает заговорщиков в доме Циклера» (1884).

Ссылки

• Шарлемань, Адольф Иосифович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.biografija.ru/biography/sharleman-bode-adolf-iosifovich.htm Биография] на сайте «Биография.ру»
• [www.ukrcards.com.ua/poleznoe-show-5.html Биография] на сайте «Карточный домик»
• [forum.vgd.ru/file.php?fid=177985&key=1144270338 Метрическая запись о рождении и крещении сына Иосифа]

Отрывок, характеризующий Шарлемань, Адольф Иосифович

– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!