Шарлотта Кристина Брауншвейг-Вольфенбюттельская

Шарлотта Кристина София Брауншвейг-Вольфенбюттельская Charlotte Christine von Braunschweig-Wolfenbüttel<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Рождение:	29 августа 1694(1694-08-29) Вольфенбюттель
Смерть:	1 ноября 1715(1715-11-01) (21 год) Санкт-Петербург
Род:	Вельфы, Романовы
Отец:	Людвиг Рудольф Брауншвейг-Вольфенбюттельский
Мать:	Кристина Луиза Эттингенская
Супруг:	Алексей Петрович
Дети:	Наталья, Пётр

Шарлотта Кристина София Брауншвейг-Вольфенбюттельская (29 августа 1694, Вольфенбюттельская резиденция — 1 ноября 1715, Санкт-Петербург) — жена царевича Алексея Петровича, мать императора Петра II, тётка императрицы Марии Терезии и королевы Пруссии Елизаветы Кристины, супруги Фридриха Великого. В России именовалась Наталья Петровна.

Биография

Семья

Третья дочь герцога Людвига Рудольфа Брауншвейг-Вольфенбюттельского и его супруги Кристины Луизы Эттингенской, из династии Вельфов. Однако с родителями принцесса виделась редко, находясь с ними лишь в постоянной переписке. Шарлотта и её сёстры Елизавета Кристина и Антуанетта Амалия большую часть времени проживали при дворе своего деда герцога Антона Ульриха. С шести лет воспитывалась при дворе польского короля Августа II, супруга которого Кристиана Эбергардина Бранденбург-Байрейтская приходилась ей дальней родственницей. Получила хорошее для того времени образование.

Брак

В конце 1709 года Пётр отправил своего сына Алексея в Дрезден, чтобы он закончил образование. Там, при дворе Августа, он и встретил свою будущую супругу Шарлотту. Польский король стал одним из инициаторов этого брака, другим был герцог Антон Ульрих. Петру же принцесса показалась выгодной партией по той причине, что её родная сестра Елизавета Кристина была замужем за императором из династии Габсбургов Карлом VI, а поддержка Австрии в предстоящей борьбе с турками ценилась российскими дипломатами. Сама же Шарлотта противилась предстоящему замужеству, надеясь, что выбор падёт на Антуанетту Амалию. В середине 1709 года она писала деду, получив его письмо:

оно даёт мне некоторую возможность думать, что московское сватовство меня ещё, может быть, минует. Я всегда на это надеялась…

Вскоре Август II заставил принцессу дать письменное обязательство, в котором она обещала покориться его воле и воле родителей.

Весной 1710 года в Шлакенверте произошла первая встреча Алексея со своей невестой, в ходе которой он много беседовал с Шарлоттой и польской королевой. После этого царевич написал письмо отцу с просьбой о согласии на брак, а осенью в Саксонии через польскую королеву сделал официальное предложение. 21 января 1711 года было получено согласие императора Петра. 19 апреля был утверждён брачный договор, состоявший из 17 статей. Дед принцессы и её родители ручались за неё и обещали, что она будет относиться к мужу «со всяким должным почтением, верностью и любовью», а также получит от Антона Ульриха приданое, равное выплаченному её старшей сестре. Пётр, в свою очередь, обещал принцессе уважение, достойное её сана; право сохранить лютеранское вероисповедание и иметь свою церковь; в случае её вдовства для Шарлотты должны были приобрести княжество в Германии или выделить округ в России (Шарлотта же отказывалась от прав наследования брауншвейгских земель); на содержание двора выплачивались 100 тысяч талеров (однако позднее сумма была урезана наполовину из-за войны с Швецией). Пётр оплачивал проезд принцессы в Россию и её обустройство «посудами и протчими к столу надлежащими», конюшней и экипажами. Дети же от этого брака воспитывались бы в православии и по усмотрению царя с согласия родителей. Договор был подписан 30 апреля в Вольфенбюттеле.

Бракосочетание наследника русского престола с принцессой Шарлоттой состоялось 13 октября 1711 года в Торгау. Но отношение к этому союзу было неоднозначным. Английский посланник Витворт сообщал из Москвы:

Здесь несколько дней стреляли из пушек и происходили празднества и фейерверки по поводу свершившегося бракосочетания царевича-наследника, хотя этот брак очень не по сердцу народу. Он втихомолку ропщет и не может скрыть своего неудовольствия по поводу вероисповедания новобрачной

Жизнь в Европе

Уже первые дни брака были омрачены ссорой. На четвёртый день Пётр приказал сыну отправиться с женой в Торунь, чтобы заняться снабжением продовольствием русских войск в Померании, чем вольфенбютельский двор, по словам Витворта, был «несколько смущён». Антон Ульрих писал:

… брак хотя и совершён, однако к великому неудовольствию обеих сторон: кронпринц кронпринцессу оставил, и, когда она потребовала на два дня сроку, чтоб дорожную постель взять, кронпринц ей жёстко отвечал и уехал…

Принцесса приехала в Торунь лишь 19 декабря. Некоторое время отношения между супругами были неплохими. 4 января 1712 года Шарлотта писала отцу:

Царевич осыпает меня выражением своей дружбы. С каждым разом он демонстрирует мне знаки своей любви, так что я вправе сказать, что совсем счастлива

Относительно своих чувств принцесса отмечала в письме от 19 августа:

Богу известно, что я нежно люблю царевича моего супруга. Я бы нисколько не дорожила жизнью, если бы могла принести её ему в жертву или этим доказать ему моё расположение.

В это же время начинают появляться слухи о проблемах в семье Алексея Петровича. Принц Эрнст Август писал в 1712 году:

Верно то, что царевна весьма несчастна. Некоторые даже говорят, что, если у неё не будет детей, то они вправе заключить её в монастырь, если не поступить с нею ещё хуже.

Появляются сплетни о чрезмерной близости принцессы к её придворному — Плейницу. Царевич всё чаще участвует в ночных попойках, возвращаясь домой лишь в 3-4 часа утра. Здесь же принцесса столкнулась и с финансовыми трудностями. Деньги, выданные на три месяца, были потрачены, а новые постоянно задерживались. Шарлотта обращается к прибывшему Меншикову, и тот выделяет 5000 рублей из вычетных мундирных денег Ингерманландского полка «понеже Ея высочество кронпринцесса едва не со слезами о деньгах просила.» С октября 1711 и до начала 1713 года кронпринцесса получила лишь 27500 талеров, долг составил 35000. 6 декабря 1712 года Шарлотта, сообщив бригадиру Ф. Н. Балку, который по поручению Петра должен был отправить её «водою к Мемелю, отколь сухим путём к Риге», что отправляется в Гданьск, направляется к родителям в Вольфенбютель. Только в начале апреля 1713 года по настоятельной просьбе Петра принцесса собирается в Россию. В дороге её сопровождал генеральный комиссар Лифляндии барон Левенвольде, позднее ставший обер-гофмейстером её двора.

Жизнь в России

Встреча кронпринцессы была очень торжественна. Австрийский резидент Плейер сообщал, что Шарлотту встречали бояре на новой шлюпке с золотыми галунами, министры и другие бояре приветствовали её на берегу. Присутствовала и лично Екатерина. Царевича, уже больше года не видевшего супругу, в Петербурге не было. Отец отправил его в Ладогу, смотреть за постройкой кораблей. Сам Пётр отправился в морской поход против шведов.

Летом 1713 года русский посол Матвеев доносил, что принцесса писала к сестре-императрице «отзываясь с великими похвалами о расположении к ней государыни царицы, и государыни цесаревны и всех высоких особ русских и с какими почестями, она, принцесса, была принята при своём дворе.» Наладились и отношения с супругом, вернувшимся в начале августа 1713. «Царевич любит меня страстно…, — писала она матери, — а я без ума от любви к нему.» В отношении царя Шарлотта отмечала, что он «осыпает ласками и милостями.»

Несмотря на то, что летом 1713 года Шарлотте были выплачены все долги, выделена провизия и несколько имений, денег на содержание большого двора постоянно не хватало. Вынужденная занимать в долг, она писала матери, что находится «по шею в долгах.» Бытовые условия тоже были ужасными. Супруги проживали в небольшом (длиной всего 14 саженей) мазанковом дворце на набережной Невы, причём в нём протекала крыша. 8 марта 1714 года гофмейстер принцессы просил в донесении Сенату починить крышу «на квартире Ея Высочества Государыни кронпринцессы для того, что в дождливую пору невозможно места сыскать, где притулиться, дабы без нужды жить было можно Ея высочеству.»

Весной 1714 года конфликт между слугами Шарлотты и царевны Натальи Алексеевны привёл к ссоре между женщинами, причём кронпринцесса в письмах к родным называла любимую сестру царя «самым злым существом на свете.» Позднее царевна отклоняла попытки кронпринцессы навестить её, женщины встречались лишь на придворных праздниках.Конфликт же послужил поводом к сильной ссоре с супругом, отношения с которым также ухудшались из-за пристрастия царевича к вину. После объявления осенью 1713 года о беременности кронпринцессы наступило охлаждение и в отношениях с Екатериной Алексеевной. По уверениям кронпринцессы все, кто навещал её, немедленно впадали в немилость у царицы. В письме она писала: «Моя свекровь ко мне такова, как я всегда её себе представляла, и даже хуже.» Причиной же принцесса считала желание также беременной царицы получить трон для своего сына 12 июня 1714 года Шарлотта жаловалась матери:

Один Бог знает, как глубоко меня здесь огорчают. … Я не что иное, как бедная жертва моей семьи, не принёсшая ей ни малейшей пользы, и я умираю медленной смертью под бременем горя.

Неизменным было лишь отношение Петра. Очень радушный приём нашла Шарлотта в семье царя Ивана V.

Летом 1714 года незадолго до родов царевич покинул жену и отправился на лечение в Карлсбад. Шарлотта до последней минуты ничего не знала. Лишь когда экипаж стоял у дверей, Алексей объявил жене о намерении уехать. Отсутствие мужа заставило Петра принять меры «дабы предварить лаятельство необузданных языков, которые обыкли истину превращать в ложь.» При родах кронпринцессы должны были присутствовать три придворные дамы: князь-игуменья Ржевская, генеральша Брюс и жена Головкина, которые находились при ней безотлучно для предотвращения ложных слухов о подмене ребёнка. Утром 12 июля 1714 года принцесса родила дочь, названную в честь сестры царя Натальей. Царевич долгое время не присылал о себе никаких известий и вернулся в Петербург лишь в декабре. Рождение ребёнка ненадолго сблизило супругов, принцесса отмечала, что муж «относится к ней совершенно как в прежнее время.» Вскоре Алексей открыто стал жить с крепостной Евфросиньей — любовницей, которую царевич завёл ещё за границей.

Вторая беременность Шарлотты сопровождалась ревматическими болями. В конце августа 1715 года Шарлотта упала на лестнице, сильно ударившись левой стороной тела. Она чувствовала сильные боли и последнюю неделю была вынуждена провести в постели. В одном из последних писем матери она писала:

Я постоянно страдаю, ибо так полна, что принуждена почти всегда лежать на спине; ходить я не могу, и если мне нужно сделать два шага, то приходится меня поддерживать с обеих сторон, а если посижу одну минуту, я не знаю, куда деться от боли.

12 октября 1715 года «пополуночи в 6-м часу в 22-й минуте» кронпринцесса родила сына Петра Алексеевича (будущего Петра II). Первые три дня Шарлотта чувствовала себя хорошо, на четвёртый день принимала поздравления и кормила сына. В этот же день ей стало хуже, начались боли в животе, лихорадка и бред. 20 октября консилиум признал положение безнадёжным. Поручив детей Петру и простившись с придворными, в 11 часов вечера 21 октября Шарлотта умерла. Царевич, присутствовавший при этом, несколько раз падал в обморок.

23 октября было проведено вскрытие тела кронпринцессы. В грамотах, отправленных к императору и родителям Шарлотты, сообщалось, что она умерла от «поимевшейся кратковременной болезни». По мнению современных исследователей причиной её смерти был перитонит. 27 октября состоялись похороны принцессы в Петропавловском соборе. Царь вместе с царевичем шёл за гробом. В процессии принимали участие царевна Наталья Алексеевна, царица Прасковья со свитой и последовавшая в Россию за Шарлоттой кузина принцесса Юлиана Луиза Ост-Фрисландская. При дворе был объявлен траур. Вскоре группа купцов-иностранцев просила Петра о погашении огромного долга принцессы в 24000 рублей, который правительство выплачивало до конца 1720-х годов.

Смерть принцессы в возрасте 21 года вызвала различные толки в Европе. Испанский посланник герцог де Лириа сообщал, что принцесса умерла в результате выкидыша. А австрийский резидент Плейер обвинил в её смерти царскую семью:

Её смерти много содействовали разнообразные огорчения, которым она постоянно подвергалась. Деньги, назначенные на её содержание, выдавались после долгих хлопот и так скудно, что она никогда не получала более 500 или 600 рублей за раз, так что она постоянно нуждалась и была не в состоянии платить своим придворным. Она и её придворные задолжали у всех купцов. Она также заметила зависть со стороны царского двора по случаю рождения царевича и знала, что царица тайно старается ей навредить. От всего этого она находилась в постоянном огорчении

Два года спустя её муж бежал из России ко двору свояка, императора Карла. В манифесте 1718 года о лишении царевича прав на наследование престола Пётр указал, что принцесса и умерла «хотя и от болезни, однако ж не без мнения, что и сокрушение от непорядочного его жития с нею много к тому вспомогло.»

Легенда

В 1771 году в Париже распространились слухи о том, что Шарлотта только притворилась мёртвой, скрываясь от мужа, который хотел её отравить. При помощи графини Кёнигсмарк она бежала через Швецию и Францию в Америку. В Луизиане вышла замуж за капитана д’Обана и родила дочь. В конце жизни вернулась в Париж, где и скончалась в преклонном возрасте. Вольтер назвал эти слухи басней. А король Фридрих заметил:

Поверьте, что в России убивать умеют, и если при дворе кого-то отправляют на тот свет, ему уже не воскреснуть.

Литература

• Лихач Е. Шарлотта-Христина-София // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Мадам де Креки. [memoirs.ru/texts/KrekiRS1874.htm Мемуары. Фрагмент] / Пер., излож. Д. Д. Рябинина / Русская старина, 1874. — Т. 11. — № 10. — С. 360—368. — Под загл.: Кронпринцесса Шарлотта, супруга Алексея Петровича (Французская легенда).
• Федорченко В. Дом Романовых. М., 2005.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Шарлотта Кристина София Брауншвейг-Вольфенбюттельская

Отрывок, характеризующий Шарлотта Кристина Брауншвейг-Вольфенбюттельская

– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!
Все замолчали. Старый князь с улыбкой на лице смотрел на Ростопчина и одобрительно покачивал головой.
– Ну, прощайте, ваше сиятельство, не хворайте, – сказал Ростопчин, с свойственными ему быстрыми движениями поднимаясь и протягивая руку князю.
– Прощай, голубчик, – гусли, всегда заслушаюсь его! – сказал старый князь, удерживая его за руку и подставляя ему для поцелуя щеку. С Ростопчиным поднялись и другие.


Княжна Марья, сидя в гостиной и слушая эти толки и пересуды стариков, ничего не понимала из того, что она слышала; она думала только о том, не замечают ли все гости враждебных отношений ее отца к ней. Она даже не заметила особенного внимания и любезностей, которые ей во всё время этого обеда оказывал Друбецкой, уже третий раз бывший в их доме.
Княжна Марья с рассеянным, вопросительным взглядом обратилась к Пьеру, который последний из гостей, с шляпой в руке и с улыбкой на лице, подошел к ней после того, как князь вышел, и они одни оставались в гостиной.
– Можно еще посидеть? – сказал он, своим толстым телом валясь в кресло подле княжны Марьи.
– Ах да, – сказала она. «Вы ничего не заметили?» сказал ее взгляд.
Пьер находился в приятном, после обеденном состоянии духа. Он глядел перед собою и тихо улыбался.
– Давно вы знаете этого молодого человека, княжна? – сказал он.
– Какого?
– Друбецкого?
– Нет, недавно…
– Что он вам нравится?
– Да, он приятный молодой человек… Отчего вы меня это спрашиваете? – сказала княжна Марья, продолжая думать о своем утреннем разговоре с отцом.
– Оттого, что я сделал наблюдение, – молодой человек обыкновенно из Петербурга приезжает в Москву в отпуск только с целью жениться на богатой невесте.
– Вы сделали это наблюденье! – сказала княжна Марья.
– Да, – продолжал Пьер с улыбкой, – и этот молодой человек теперь себя так держит, что, где есть богатые невесты, – там и он. Я как по книге читаю в нем. Он теперь в нерешительности, кого ему атаковать: вас или mademoiselle Жюли Карагин. Il est tres assidu aupres d'elle. [Он очень к ней внимателен.]
– Он ездит к ним?
– Да, очень часто. И знаете вы новую манеру ухаживать? – с веселой улыбкой сказал Пьер, видимо находясь в том веселом духе добродушной насмешки, за который он так часто в дневнике упрекал себя.
– Нет, – сказала княжна Марья.
– Теперь чтобы понравиться московским девицам – il faut etre melancolique. Et il est tres melancolique aupres de m lle Карагин, [надо быть меланхоличным. И он очень меланхоличен с m elle Карагин,] – сказал Пьер.
– Vraiment? [Право?] – сказала княжна Марья, глядя в доброе лицо Пьера и не переставая думать о своем горе. – «Мне бы легче было, думала она, ежели бы я решилась поверить кому нибудь всё, что я чувствую. И я бы желала именно Пьеру сказать всё. Он так добр и благороден. Мне бы легче стало. Он мне подал бы совет!»
– Пошли бы вы за него замуж? – спросил Пьер.
– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.