Шатилов, Павел Николаевич (1881)

О русском генерале, участнике Кавказской войны и русско-турецкой войны 1877—1878 гг. см. Шатилов, Павел Николаевич (1822)

Павел Николаевич Шатилов
Генерал от кавалерии Павел Николаевич Шатилов
Дата рождения	13 ноября 1881(1881-11-13)
Место рождения	Тифлис, Российская империя
Дата смерти	5 мая 1962(1962-05-05) (80 лет)
Место смерти	Аньер-сюр-Сен, Франция
Принадлежность	Российская империя Российская империя Белое движение
Род войск	конница
Годы службы	1900—1920
Командовал	Добровольческая армия: 1-я конная дивизия; 4-й конный корпус; начальник штаба Кавказской армии
Сражения/войны	Русско-японская война Первая мировая война Гражданская война в России
Награды и премии	ГО 3-й ст. 4-й ст. 4-й ст. 2-й ст. 2-й ст. 3-й ст. 3-й ст. 4-й ст.

Па́вел Никола́евич Шати́лов (13 ноября 1881, Тифлис — 5 мая 1962, Аньер-сюр-Сен, Франция) — генерал от кавалерии (1920). Участник Белого движения.

Семья

Из дворянской семьи, его дед и отец были генералами. Отец — Николай Павлович Шатилов (1849—1919), помощник по военной части наместника на Кавказе, член Государственного совета.

Образование

Получил образование в 1-м Московском кадетском корпусе, окончил Пажеский корпус первым в выпуске (1900), Николаевскую академию Генерального штаба (1908). В академии учился вместе с бароном П. Н. Врангелем — будущим руководителем Белой армии в Крыму в 1920 г., с которым поддерживал дружеские отношения.

Офицер кавалерии и Генштаба

С 1900 служил в лейб-гвардии Казачьем полку в чине хорунжего. Побеждал в состязаниях по фехтованию, стрельбе из винтовки, из револьвера и на скачках. С началом русско-японской войны переведён по собственному желанию в 4-й Сибирский казачий полк. С 1904 г. — сотник. Участник боёв в Маньчжурии. Был ранен в правую ногу, за боевые отличия награждён шестью орденами: Святой Анны 4-й степени (1904); Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом (1904); Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом (1904); Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом (1905); Святого Станислава 2-й степени с мечами (1905); Святой Анны 2-й степени с мечами (1905). Был произведён в подъесаулы.

С 1908 г. — капитан. В 1908—1910 гг. командовал ротой в 1-м Хоперском полку. В 1910—1914 гг. — помощник старшего адъютанта (в разведывательном отделе) штаба Кавказского военного округа. С марта 1914 — и. д. помощника делопроизводителя Главного управления Генерального штаба.

Участие в Первой мировой войне

Во время Первой мировой войны — подполковник, был начальником штаба 7-й и 8-й кавалерийских дивизий. В январе 1915 был назначен помощником начальника отдела управления генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта. Награждён Георгиевским оружием. Занимал должность штаб-офицера для поручений штаба 17-го армейского корпуса. Награждён орденом Святого Георгия 4-й степени (1915)

за то, что во время исполнения им должности начальника штаба 8-й кавалерийской дивизии, когда на слабую знаменную сотню (около 30-ти казаков) и штаб дивизии, находившихся в д. Моровина была направлена с тыла атака 2-х германских эскадронов, подполковник Шатилов, во главе собранной им конной части, неустрашимым и смелым ударом холодного оружия, а также последующими действиями, вполне отвечавшими выгодно сложившейся обстановке, выручил сотню и штаб дивизии от чрезвычайно тяжелого положения и даже уничтожения.

С декабря 1915 г. — полковник. С августа 1916 г. — начальник штаба 2-й Кавказской кавалерийской дивизии. С декабря 1916 г. — командир Черноморского казачьего полка во 2-й Кавказской казачьей дивизии. С 1917 г. — генерал-майор. С сентября 1917 г. — и. д. генерал-квартирмейстера штаба Кавказского фронта. В сентябре — декабре 1917 г. находился в заключении в тифлисской тюрьме за поддержку августовского выступления генерала Л. Г. Корнилова. Награждён орденом Святого Георгия 3-й степени приказом по Кавказскому фронту от 27 марта 1918 г. за отличия в делах против неприятеля, оказанные будучи в чине полковника командиром 1-го Черноморского казачьего полка.

В 1933 г. в кругах белой эмиграции имела место дискуссия по поводу правомерности получения Шатиловым столь высокой награды в условиях отсутствия в России верховной власти, которой принадлежало право утверждения решений Георгиевских дум о награждении данным орденом. Глава Русского Обще-Воинского союза генерал Е. К. Миллер заявил, что подобные обвинения следует оставить без внимания. В любом случае, не подвергались сомнению военные заслуги полковника Шатилова в боях у Битлиса, за которые он и был награждён. Сам Шатилов утверждал в своих воспоминаниях, что заслугу в удачном исходе битлисской операции отметил сам генерал Д.К. Абациев, командовавший операцией. Именно Абациев и представил Шатилова к награждению орденом св. Георгия третьей степени.

Резко негативно относившийся к Шатилову и обвинявший его в измене Белому движению деятель русской эмиграции Борис Прянишников даёт, однако, такой яркий портрет этого генерала:

Острого, но холодного ума, очень способный, больших военных знаний и опыта, отличавшийся редким самообладанием, умевший, когда нужно, быть обаятельным с собеседником, Шатилов был выдающимся офицером генерального штаба, блестящим кавалерийским начальником, отличным знатоком разведывательной и контрразведывательной работы.

Участие в Белом движении

В конце 1918 г. вступил в Добровольческую армию, был в резерве чинов при штабе ГК ВСЮР. С 10 января 1919 начальник 1-й конной дивизии в конном корпусе генерала Врангеля. Уже 7 января 1919 г. войска под его командованием взяли город Георгиевск, затем ими была разгромлена минералводская группа Красной армии и заняты Терская область и Дагестан. В феврале 1919 года выбыл из строя из-за ранения. Весной 1919 г. генерал Шатилов отличился во время операции в районе реки Маныч, завершившейся разгромом 30-тысячной красной группировки. Шатилов со своей дивизией переправился через Маныч и нанёс решительный удар под Великокняжеской. За эти бои был произведён в мае 1919 г. в генерал-лейтенанты и назначен командиром 4-го конного корпуса.

До 22 мая 1919 г. — начальник штаба Добровольческой армии. С июля 1919 г. — начальник штаба Кавказской армии (командующий — генерал Врангель). В декабре 1919 г. — январе 1920 г. — начальник штаба Добровольческой армии в период командования ею генералом Врангелем. В начале 1920 г., после конфликта Врангеля с А. И. Деникиным, Врангель и Шатилов были отчислены в распоряжение главнокомандующего, а 8 февраля 1920 г. отчислены от службы и выехали в Константинополь.

В Русской Армии генерала Врангеля

После избрания в марте 1920 г. генерал Врангеля главнокомандующим В. С.Ю. Р., Шатилов был назначен (24 марта) его помощником, а 21 июня 1920 г. стал начальником штаба Русской Армии. Врангель высоко оценивал своего начальника штаба: блестящего ума, выдающихся способностей, обладая большим военным опытом и знаниями, он при огромной работоспособности умел работать с минимальной затратой времени. Впрочем, автор книги «Врангель в Крыму» Николай Росс оценивает деятельность Шатилова в этот период более сдержанно:

Нельзя, впрочем, не заметить, что на фоне его прежней карьеры деятельность Шатилова в Крыму представляется несколько пассивной. Как и до него начальник штаба Деникина, Шатилов возбудил против себя немало нареканий. Ген. Слащёв утверждает, что он слыл склонным к интригам и небезразличным к деньгам. Растущая непопулярность ген. Шатилова объяснялась, хотя бы отчасти, его большой личной близостью к ген. Врангелю и предполагаемым необъективным отношением последнего к нему.

Осенью 1920 г. Шатилов руководил успешной эвакуацией Русской Армии из Крыма, за что был произведён Врангелем в генералы от кавалерии (ноябрь 1920).

Эмигрант

До 1922 г. официально занимал пост начальника штаба Русской армии. В 1922—1924 гг. находился в распоряжении главнокомандующего генерала Врангеля. В 1924 г., после создания Русского Обще-воинского союза, был начальником его первого отдела (Франция), занимал этот пост до 1934 г.. После похищения генерала Е. К. Миллера в 1937 г. отошёл от политической деятельности. Во время оккупации Франции немцами был арестован, под арестом и следствием пробыл десять месяцев. После окончания Второй мировой войны был почётным членом РОВС.

Некоторые эмигрантские деятели обвиняли Шатилова в тайном сотрудничестве с советскими спецслужбами — эта версия, в частности, содержится в книге Бориса Прянишникова «Незримая паутина» (СПб, 1993), который выдвигает аналогичные обвинения и в отношении ряда других бывших офицеров Белой армии. В послесловии к книге Прянишникова российский историк Виктор Бортневский отмечал, что

прямые персональные обвинения в работе на советскую разведку генералов Ф. Ф. Абрамова и П. Н. Шатилова, офицеров Фосса, Закржевского и других не выглядят, на мой взгляд, достоверными, основанными на беспристрастном анализе фактического материала. Очевидно, что сознательная работа на какую-либо разведку и недостаточная бдительность, недооценка противника, служебная халатность, излишняя доверчивость к подчинённым — всё-таки не одно и то же.

Похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Оставил обширные воспоминания, переданные им в Колумбийский университет (США) без права публикации до начала XXI века.

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=686 Шатилов, Павел Николаевич (1881)] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• [www.hrono.ru/biograf/bio_sh/shatilov.html Биография]
• [magazines.russ.ru/novyi_mi/2000/7/kost.html В ряду поколений]
• [rovs.atropos.spb.ru/index.php?view=publication&mode=text&id=76 Николай Росс. Врангель в Крыму]
• [medalirus.ru/fotografii/orden-svyatogo-georgiya-3-stepeni-2.php Награждение орденом св. Георгия 3-й степени]
• [www.paris2france.com/shatilov-p Могила П.Н.Шатилова на Сент-Женевьев-де-Буа]

Отрывок, характеризующий Шатилов, Павел Николаевич (1881)

Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.