Эрменонвиль (усадьба)
| Замок | |
Шато д'Эрменонвиль
Château d'Ermenonville | |
| |
| Страна | Франция |
| Архитектурный стиль | архитектура классицизма |
| Первое упоминание | IX |
| Дата основания | XVIII |
Шато д’Эрменонвиль (фр. Château d'Ermenonville) — усадьба в селе Эрменонвиль, в департаменте Уаза на севере Франции, в 40 километрах к северу от Парижа. В 1778 году здесь умер и был захоронен Жан-Жак Руссо. В 1980-е годы Эрменонвиль служил штаб-квартирой Международного общества сознания Кришны (ИСККОН) во Франции.[1] В этот период кришнаиты дали усадьбе новое название — Кришнавиль (фр. Krishnaville).[2]
Содержание
История
IX век. Ранние упоминания
Самое раннее упоминание об Эрменонвиле относится к IX веку, тогда на этом месте находилась обитель священника по имени Ирминьон.[1] Первый замок в Эрменонвиле был построен в 987 году в период правления Гуго Капета. В средние века, замок находился во владении феодальных правителей. В начале XV века в Эрменонвиле побывала Жанна д’Арк, а в конце того же века здесь несколько раз останавливался король Людовик XI.[1] В конце XVI века французский король Генрих IV часто посещал Эрменонвиль для отдыха и проводил здесь время со своей фавориткой Габриэль д’Эстре. В знак благодарности, Генрих IV даровал замок своему верному другу и соратнику Доминику Вику.
XVIII век. Современное здание. Руссо.
Существующее в настоящее время здание было построено в XVIII веке. В 1754 году Шато де Эрменонвиль был куплен сборщиком налогов короля Людовика XV и в 1763 году перешёл по наследству его сыну — маркизу Рене Луи де Жирардену, который был близким другом Жан-Жака Руссо. Жирарден создал в окрестностях парк, ставший первым французским пейзажным парком. Жирарден провёл планировку парка в сотрудничестве с Жан-Мари Морелем и Юбером Робером. На их работу оказали большое влияние идеи Руссо. Созданный с вниманием и мастерством, парк выглядел как уголок нетронутой, дикой природы. Руссо провёл в Шато де Эрменонвиль последние шесть недель своей жизни и умер здесь же 2 июля 1778 года во время одной из прогулок. Его прах был захоронен на территории парка, на острове посреди искусственного озера. Позднее, копия этого «острова Руссо» была создана в Парковом королевстве Дессау-Вёрлиц.
XVIII—XIX века. Популярность
В конце XVIII — первой половине XIX века Шато д’Эрменонвиль пользовался большой популярностью среди европейской аристократии. Здесь побывали королева Мария-Антуанетта, король Швеции Густав III и Бенджамин Франклин. В период Французской революции, Шато д’Эрменонвиль на время был переименован в «Шато де Жан-Жак Руссо». Усадьбу посетили такие революционные деятели, как Робеспьер, Мирабо, Дантон, Сен-Жюст и Камиль Демулен. В 1794 году пепел Руссо был вывезен с территории шато и перезахоронен в парижском Пантеоне. В 1800 году в Шато де Эрменонвиль останавливался Наполеон Бонапарт. Он охотился на зайцев в окрестных лесах и в одной из бесед сказал Жирардену, что «было бы лучше для мирного существования французской нации, если бы я и Руссо никогда не родились».[3]
1880—1938 гг. Владение Радзивиллами
В 1880 году замок приобрёл польский князь Константин Радзивилл (1850—1920), впоследствии женившийся на дочери основателя Монте-Карло Франсуа Блан. Сын Константина, Леон Радзивилл (герой Первой мировой войны и друг Марселя Пруста), в 1914 году был избран мэром села Эрменонвиль. В 1927 году Шато д’Эрменонвиль перешёл по наследству его племянникам.
1938—1981 гг. Бугатти и другие владельцы
В 1930 году Шато д’Эрменонвиль и парк Жан-Жака Руссо были объявлены историческим памятником Франции. В 1938 году замок был приобретён французским промышленником Этторе Бугатти — основателем автомобилестроительной компании Bugatti. После его смерти в 1947 году, замок перешёл его наследникам: Лидии Бугатти и графу Франсуа де Бойнь. В этот период на территории Эрменонвиля хранилось несколько машин Bugatti (включая одну из знаменитых Bugatti Royale) и спроектированный Бугатти самолёт. В 1964 году Шато д’Эрменонвиль был приобретён французским медиком Анри Монтарналем, который провёл в нём свои старческие годы.
1981—1987 гг. Кришнаиты в усадьбе
К 1976 году у нового владельца, мадам Бистро (дочки умершего к тому времени Монтарналя), уже не было достаточно средств для поддержания усадьбы.[4] Отопление стоило дорого, из-за чего в зимние месяцы Эрменонвиль практически пустовал, а с 1978 года и вовсе стоял необитаемым.[4] В 1981 году, после долгих колебаний, мадам Бистро арендовала усадьбу Международному обществу сознания Кришны (ИСККОН), что вызвало волну протеста со стороны местных жителей.[5][4] Кришнаиты взяли Эрменонвиль в аренду с подачи тогдашнего лидера ИСККОН во Франции Бхагавана Госвами.[6] Они превратили усадьбу в индуистский храм и ашрам, установили в одном из залов алтарь со статуями божеств Чайтаньи и Нитьянанды, и дали шато новое название — «Кришнавиль».[2]
Как сообщал в 1982 году официальный журнал ИСККОН Back to Godhead, кришнаитские художники и мастера провели работу по реставрации 80 комнат усадьбы.[1] Приняв во внимание историческую ценность здания, администраторы ИСККОН решили сохранить традиционный французский декор.[1] В Эрменонвиле был открыт музей традиционного индийского искусства, вегетарианский ресторан и радиостанция.[1] Для тысяч туристов, посещавших Эрменонвиль по выходным, кришнаиты организовали концерты индуистской музыки, презентации мультимедия и прогулки на лодке по искусственному озеру площадью в 6 гектаров.[1]
Аренда Эрменонвиля кришнаитами вызвала не только протест местных жителей, но и интерес французских властей, начавших расследование коммерческой деятельности организации во Франции.[7] В результате, в 1985—1986 году ИСККОН был присуждён к выплате ряда огромных штрафов.[8] Из-за развязавшегося скандала, Бхагаван был вынужден оставить пост лидера в ИСККОН.[8][5] В феврале 1987 года обозреватель газеты Le Monde Анри Тинк отмечал:
|
Эрменонвиль был домом для сотни кришнаитов, местом проведения религиозных церемоний и крупных кришнаитских фестивалей. На сегодняшний день, его покинули практически все обитатели. Осталось только пять или шесть человек. Упавшие духом, они нашли прибежище в подсобных помещениях, где присматривают за имуществом. В декабре прошлого года они потерпели очередное поражение: мэр Эрменонвиля подал ещё один иск за нарушение техники безопасности и невыполнение работ по поддержанию усадьбы. Кришнаитов приговорили к выплате четырёх штрафов в размере 2000 франков.[5] | 
|
1987-н.в. Элитный отель
Пребывание кришнаитов в усадьбе завершилось пожаром 14 ноября 1987 года, который значительно повредил здание.[4] Мадам Бистро отремонтировала усадьбу и 1 июля 1988 года открыла в ней дом престарелых.[4] Однако, она оказалась не в состоянии погасить взятые для осуществления ремонта банковские кредиты, и в 1989 году Эрменонвиль перешёл в собственность одного из банков.[4] 31 мая 1991 года французская компания Les Hôtels Particuliers приобрела усадьбу и превратила её в элитный отель.[4]
В массовой культуре
В Шато д’Эрменонвиль снимались такие фильмы, как «Елена и мужчины» (1956) Жана Ренуара, «Пришельцы» (1993) и «Пришельцы 2: Коридоры времени» (1998) Жана-Мари Пуаре, «Арлетт» (1997) Клода Зиди и «Любимая тёща» (1999) Габриэля Агийона.
Напишите отзыв о статье "Эрменонвиль (усадьба)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [btg.iskcondesiretree.info/pdf_format/English/1982/176_-_BTG_Year-1982_Volume-17_Number-05.pdf Historic Chateau Now Krsna Temple] (англ.) // Back to Godhead. — 1982. — Vol. 17, fasc. 5. — P. 14.
- ↑ 1 2 Nori J. Muster. [books.google.com/books?id=Dw3-xD05wnoC&pg=PA200 Betrayal of the Spirit: My Life Behind the Headlines of the Hare Krishna Movement]. — University of Illinois Press, 1997. — С. 200. — 213 с. — ISBN 0252065662.
- ↑ Claude-François Méneval. [books.google.com/books?id=MhQRAAAAYAAJ&printsec=frontcover#PPA22,M1 Memoirs illustrating the history of Napoleon I from 1802 to 1815]. — D. Appleton and Company, 1894. — Т. 1. — С. 22.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Geneviève Mazel Ermenonville: l'histoire et la vie du village, le château et les jardins du marquis de Girardin, le souvenir de Jean-Jacques Rousseau // Bulletin spécial n°73-75. — Beauvais: Groupe d’Étude des Monuments et Œuvres d’art de l’Oise et du Beauvaisis (GEMOB), 1996. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=02240475&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 02240475].
- ↑ 1 2 3 Henri Tincq [www.lemonde.fr/cgi-bin/ACHATS/acheter.cgi?offre=ARCHIVES&type_item=ART_ARCH_30J&objet_id=555756 Branle-bas chez les krishna] (фр.) // Le Monde. — 7 février 1987.
- ↑ Nori J. Muster. [books.google.com/books?id=Dw3-xD05wnoC&pg=PA118 Betrayal of the Spirit: My Life Behind the Headlines of the Hare Krishna Movement]. — University of Illinois Press, 1997. — С. 118. — 213 с. — ISBN 0252065662.
- ↑ Nori J. Muster. [books.google.com/books?id=Dw3-xD05wnoC&pg=PA119 Betrayal of the Spirit: My Life Behind the Headlines of the Hare Krishna Movement]. — University of Illinois Press, 1997. — С. 119. — 213 с. — ISBN 0252065662.
- ↑ 1 2 Nori J. Muster. [books.google.com/books?id=Dw3-xD05wnoC&pg=PA122 Betrayal of the Spirit: My Life Behind the Headlines of the Hare Krishna Movement]. — University of Illinois Press, 1997. — С. 122. — 213 с. — ISBN 0252065662.
Ссылки
- [www.culture.gouv.fr/public/mistral/merimee_fr?ACTION=CHERCHER&FIELD_1=REF&VALUE_1=PA00114678 Шато де Эрменонвиль] на сайте Министерства культуры Франции (фр.)
Отрывок, характеризующий Эрменонвиль (усадьба)
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.
Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
