Шатров, Илья Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Илья (Илий) Алексеевич Шатров
Дата рождения

1 апреля 1879(1879-04-01)

Место рождения

Землянск, Воронежская губерния, Российская империя

Дата смерти

2 мая 1952(1952-05-02) (73 года)

Место смерти

Тамбов, СССР

Принадлежность

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Род войск

сухопутные войска
(пехота, кавалерия)

Годы службы

19001917,
19181938, 19411951

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

военные оркестры

Сражения/войны

Русско-японская война,
Гражданская война,
Великая Отечественная война

Награды и премии

Илья́ (И́лий)[1] Алексе́евич Шатро́в (1 апреля 1879 (1885)[1] — 2 мая 1952) — русский военный музыкант, капельмейстер и композитор, гвардии майор[1] Советской Армии, автор вальса «На сопках Маньчжурии».





Биография

Илья Алексеевич Шатров родился в уездном городе Землянске (ныне — в Семилукском районе Воронежской области) в семье отставного унтер-офицера Литовского лейб-гвардии пехотного полка[2]. С детских лет научился играть на балалайке и гармошке, выделялся необычайной музыкальной одаренностью.

После смерти отца в 1893 г. определён воспитанником во взвод трубачей Гродненского гусарского лейб-гвардии полка[2], где научился играть на барабане и трубе. По ходатайству командира полка был направлен и, в порядке исключения, принят на учёбу в Варшавский музыкальный институт[2], который окончил в 1900 (1903)[1] году.

После окончания института в 1903 году принял насчитывавшую около шестидесяти музыкантов[1] музыкальную команду Мокшанского резервного батальона[2] в Пензенской губернии (преобразован в 214-й резервный Мокшанский пехотный полк в 1904 году[1]). С началом русской-японской войны полк отправлен на Дальний Восток.

В феврале 1905 года 214-й резервный Мокшанский пехотный полк принял участие в сражении под Мукденом и Ляояном. В одном из боёв полк был окружен японцами и постоянно подвергался атакам противника. В критический момент, когда уже заканчивались боеприпасы, командир полка полковник Павел Побыванец отдал приказ: «Знамя и оркестр — вперед!..» Капельмейстер Шатров вывел оркестр на бруствер окопов, отдал приказ играть боевой марш и повел оркестр вперёд за знаменем полка[1]. Воодушевлённые солдаты ринулись в штыковую атаку. В ходе боя полк под музыку оркестра непрерывно атаковал японцев и, в конце концов, прорвал окружение. В ходе боя погиб командир полка, от 4000 состава полка осталось 700 человек[1], из состава оркестра в живых осталось только 7 музыкантов. За этот подвиг все музыканты оркестра были награждены георгиевскими крестами, Илья Шатров — офицерским орденом Святого Станислава 3-й степени с мечами (второе подобное награждение капельмейстеров), а оркестр удостоен серебряных труб[2].

После окончания русско-японской войны Мокшанский полк ещё целый год оставался в Маньчжурии, где Илья Алексеевич, однажды попав по приказу нового командира полка на гауптвахту, начал писать вальс «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии», посвящённый погибшим боевым товарищам. После возвращения в Россию Шатров в Златоусте закончил первый вариант вальса. В 1907 году в Самаре он написал новый вариант и вскоре выступил в городском сквере с духовым оркестром с исполнением этого вальса.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4433 дня] Поначалу публика достаточно прохладно встретила этот вальс, но уже через год граммофонные пластинки с его записями стали пользоваться большой популярностью. Впервые изданные в 1907 году, ноты вальса к 1911 году были переизданы уже 82 раза! После 1911 года название вальса сократилось, он стал называться «На сопках Маньчжурии»[1].

Влюбившись в молодую девушку, Александру Шихобалову Шатров написал вальс «Дачные грёзы», который также стал пользоваться большим успехом. В 1910 году любимая скончалась, полк был расформирован, и в такой тяжёлой обстановке Шатров написал новое сочинение — «Осень настала» на слова Я. Пригожего.

В то же самое время огромная популярность вальса «На сопках Маньчжурии» показала Шатрову, что как автор мелодии он оказался обделённым в доходах. Кроме того, объявился какой-то человек, заявлявший, что не Шатров, а именно он является настоящим автором вальса. Он также пытался привлечь Шатрова к суду, но эта попытка провалилась.

В то время фирмы, выпускавшие граммофонные пластинки, выплачивали автору разовый гонорар, а потом выпускали сколько им было угодно тиражей с записью музыки. Только с принятием в 1911 году первого в России закона об авторских правах применительно к грамзаписи у авторов появилась возможность защитить свои интересы. И Шатров не замедлил этим воспользоваться. Судебные иски были поданы против ряда компаний. Результатом этой кампании стало то, что большинство фирм стали выпускать пластинки с наклеенными авторскими марками, а фирма «Сирена Рекорд» проиграла судебный процесс автору вальса «На сопках Маньчжурии» и вынуждена была выплачивать ему авторское вознаграждение в размере 15 копеек с каждой проданной пластинки.

После революции Шатров вступил в Красную армию, был капельмейстером красной кавалерийской бригады. После окончания Гражданской войны до 1935 года служил в Павлограде. C 1935 по 1938 годы Шатров руководил оркестром Тамбовского кавалерийского училища, в 1938 демобилизовался и остался работать в Тамбове. С началом Великой Отечественной войны вновь вернулся в армию: служил капельмейстером дивизии. Неоднократно награждался. После войны Шатров долгое время руководил оркестром Кировабадского гарнизона в Закавказском военном округе (военного оркестра Закавказского военного округа[1]).

Ушёл в отставку в 1951 году, вернулся в Тамбов, где заведовал музыкальной частью в Тамбовском суворовском училище[2].

Скончался в Тамбове 2 мая 1952 года. Похоронен на Воздвиженском кладбище.

В 2016 году 27 августа, на Родине Ильи Алексеевича , в Землянске был открыт памятный знак рядом с музыкальной школой! Инициатором этого памятного монумента стал местный житель и член Воронежского областного Совета краеведов Шнырев Александр Сергеевич. Монумент представляет собой огромный камень с размещенными на нем памятной доской, нотным станом и гербом Землянска. Автором памятного знака также был организован тематический фестиваль и ярмарка народных ремесел.

Произведения

Напишите отзыв о статье "Шатров, Илья Алексеевич"

Ссылки

  • [youtube.com/watch?v=ztOqKFXI5Ug На сопках Маньчжурии] на YouTube по страницам художественного альбома «Манджурия». Русско-японская война. / Илл. А. Маковского, Н. Самокиш и др. Изд. А. В. Мартынова. — СПб.: Т-во Р. Голике, 1906.
  • [www.youtube.com/watch?v=R_YWLGLcvNE Голубая ночь над Порт-Артуром]
  • Статья об открытии памятника в Землянске [xn--e1adkdeh2a4i.xn--p1ai/news/2016-08-31/v-zemlyanske-poyavilsya-pamyatnik-shatrovu землянск.рф/news/2016-08-31/v-zemlyanske-poyavilsya-pamyatnik-shatrovu]

Награды

Память

  • Похоронен на Воздвиженском кладбище в Тамбове. Над могилой — плита из белого мрамора с надписью золотом: «Гвардии майор, композитор Илья Алексеевич Шатров. Творец вальса „На сопках Маньчжурии“».
  • Мемориальные доски на здании Тамбовского военного авиационно-инженерного института и на домике, в котором он жил.
  • [землянск.рф/news/2016-08-31/v-zemlyanske-poyavilsya-pamyatnik-shatrovu Памятный знак на Родине автора в Землянске, был открыт 27 августа 2016 года.]

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Исаенко А. И. [nvo.ng.ru/notes/2006-06-02/8_music.html «Знамя и оркестр — вперёд!»] // Независимое военное обозрение, 02.06.2006.
  2. 1 2 3 4 5 6 «Знамя и оркестр, вперед!..» — Документальный фильм, режиссёры Усова Людмила, Петрова Елена — Россия, 2008.

Литература

Отрывок, характеризующий Шатров, Илья Алексеевич

Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.