Шахматный турнир при дворе короля Испании
| |
Луиджи Муссини | |
Шахматный турнир при дворе короля Испании. 1883 | |
итал. Una sfida scacchistica alla Corte del Re di Spagna | |
Холст, масло. 77 × 133 см | |
Museo di San Donato, Banca Monte dei Paschi di Siena, Сиена, Италия | |
Шахматный турнир при дворе короля Испании (или Леонардо да Кутро и Руй Лопес играют в шахматы при дворе короля Испании, итал. Una sfida scacchistica alla Corte del Re di Spagna, или Leonardo da Cutro e Ruy Lopez giocano a scacchi alla corte di Spagna) — картина итальянского художника Луиджи Муссини (итал. Luigi Mussini,1813—1888), изображающая первый в истории международный шахматный турнир, состоявшийся в 1575 году в Мадриде по инициативе короля Филиппа II[1][2].
Содержание
История создания картины
Художник, активно занимавшийся шахматами на протяжении многих лет, сам задумал написать картину на шахматный сюжет, его желание совпало с ожиданиями ценителей искусства в Англии, где он был хорошо известен. Работу, посвящённую историческому прошлому шахмат, просил представить на свою ежегодную выставку Королевский институт Манчестера. Она не предназначалась для продажи и по замыслу Муссини должна была служить делу пропаганды шахматного искусства и его истории. За воплощением замысла в жизнь следили шахматные средства массовой информации в Великобритании. В 1882 году специальный корреспондент «The British Chess Magazine» в Италии, скрывшийся за инициалами E. O., писал[3]:
«Известный профессор Луиджи Муссини, директор Академии художеств в Сиене и автор весьма тонкой картины „Последний день Нерона“, которая в 1881 году украсила художественную выставку в Королевском институте Манчестера и была куплена английским ценителем искусства, в настоящее время занимается работой над другой картиной, которой суждено быть выставленной в Англии. Мы делаем это краткое упоминание о новой работе прославленного художника, так как тема была предложена ему из истории шахмат. Леонардо да Кутри, более известный под прозвищем „Малыш“ (итал. "Il Puttino") прибыл в Мадрид, чтобы играть в шахматы с известным епископом Руй Лопесом, который в свое время считался выдающимся шахматистом. Матч проходил в королевском дворце в присутствии Филиппа II и итальянский шахматист одержал победу над грозным противником, за что он получил от монарха ценные подарки. Профессор Муссини представляет „Малыша“ объявляющим мат противнику. Работа выполнена с замечательным мастерством, которое отличает работы этого выдающегося художника… Мы считаем, что эта работа будет иметь ещё больший успех, чем „Последний день Нерона“. Художник этой картины, кроме продемонстрированного незаурядного мастерства шахматиста, сочинил много прекрасных задач, что повышает интерес к его картине. Мы знаем, что господин Муссини представит ещё две другие ценные картины на выставку этого года в Королевском институте».— E. O. From our special correapondents. Italy[3]
Картина, вероятно, была закончена уже в 1883 году[4][5], иногда встречаются ошибочные даты: 1882 и 1886 годы[6]. Она путешествовала вместе с художником по шахматным турнирам, на которых он выступал в качестве участника, показывая достойные результаты. Картина выставлялась на них на всеобщее обозрение. В настоящее время она находится в Сиене, принадлежит Museo di San Donato, экспонируется в историческом здании Banca Monte dei Paschi di Siena. Картина выполнена маслом по холсту, её размер — 77 на 133 сантиметров[7].
Сюжет картины
При дворе испанского короля Филиппа II в 1575 году состязались в шахматном искусстве испанцы Руй Лопес де Сегура и Альфонсо Серон, а также итальянские мастера Джованни Леонардо Ди Бона и Паоло Бои. Состязание в Мадриде часто называют первым международным шахматным турниром. На самом деле это не совсем верно, так как все участники соревнования, несмотря на разные национальности, были на тот момент подданными короля Филиппа II. Заранее выработанного регламента игр не было. Партии проводились в разное время, а не параллельно, как принято сейчас на турнирах[8]. Испанцы играли только против итальянцев, но не между собой. Нет свидетельств, что итальянцы тоже играли друг с другом[9]. Считалось, что итальянцы придерживаются яркого комбинационного стиля, в то время, как испанцы предпочитают позиционное противостояние. Турнир был, таким образом, противостоянием двух стилей и национальных школ шахматного искусства. Существовали и некоторые различия в понимании правил. Итальянцы настаивали на свободной рокировке, а не на фиксированной, как сейчас. Игрок мог по разному в зависимости от ситуации, его устраивающей, производить смену положения ладьи и короля. Например: при выполнении короткой рокировки короля можно было поставить и на h1, на g1, и даже на f1, соответственно и ладья могла стать на поля e1, f1, и даже на g1 (при короле на h1). Руй Лопес же выступал за фиксированное и единое для всех случаев положение короля и ладьи при рокировке[10].
В испанской столице Леонардо расправился со своим противником, лучшим испанским шахматистом того времени, Руй Лопесом, взяв у него реванш за поражение в Риме в 1560 и 1572 годах. Правда, на турнире в Мадриде Руй Лопес выиграл первые две игры. Затем он потерпел поражения в трёх партиях от Леонардо (это были три партии из пяти против каждого из соперников). Вскоре Джованни Леонардо одержал победу и над другим сильным испанским шахматистом — Альфонсо Сероном, специально прибывшим в Мадрид, узнав о поражении Лопеса. Затем Леонардо отбыл из Мадрида и уже в его отсутствие приехавший из Италии Паоло Бои обыграл Лопеса и Серона[9][11].
Исторические лица, изображённые на картине
Художник добивался портретного сходства персонажей своей картины с прототипами, работал над документами эпохи проведения турнира. Действие картины «Шахматный турнир при дворе короля Испании» происходит в королевском дворце Эскориал (который находился в стадии строительства). На картине изображены крупные политические деятели, полководцы, теологи XVI века. Слева направо[12][13]:
- шахматист и священнослужитель Руй Лопес де Сегура (исп. Ruy López de Segura; около 1540—1580, сидит, размышляя над своим ходом), он терпит поражение в партии; Руй Лопес на картине является единственным, кто смотрит на шахматную доску;
- Карл III (1543—1608, на самом деле Карл II, но придворные историки сделали его третьим, приписав родство с императором Карлом Великим) — герцог Лотарингии с 1545 года, французский политический деятель, известный своей враждебностью к гугенотам;
- монах фра Диего де Чавес (в то время — духовник короля Испании и известный теолог);
- шахматист Джованни Леонардо Ди Бона (по прозвищу Малыш; итал. Giò Leonardo Di Bona или Leonardo Giovanni da Cutro, 1542—1587, он встал из-за стола, уверенный в своей победе);
- дон Криштовао де Моура э Тавора , португалец, лидер происпанской партии во время будущего династического кризиса в Португалии, будущий Вице-король Португалии;
- король Испании Фелипе II (сидит, наблюдая за ходом партии);
- инфанта Изабелла Клара Евгения, дочь Филиппа II (1566—1633) — правительница Испанских Нидерландов, художник допустил ошибку, изобразив её взрослой девушкой. На самом деле ей во время турнира было только девять лет;
- к ней наклонилась её горничная;
- супруга герцога Лерма — Каталина де Ла Серда из дома Мединасели;
- королева Анна Австрийская (1549—1580), четвёртая жена короля Испании Филиппа II, доводилась мужу племянницей (сидит за столом);
- рядом с ней мажордом дворца Эскориал;
- паж, склоняющийся к своему собеседнику;
- Дон Хуан Австрийский — испанский полководец, незаконный сын Карла V и Барбары Блуменберг (сидит), победитель битвы при Лепанто и большой любитель шахмат.
Галерея (прототипы персонажей картины)
- Charles III, Duke of Lorraine, by studio of François Clouet.jpg
Франсуа Клуэ. Карл III герцог Лотарингии
- Cristóvão de Moura.png
Peter van Iode (?). Криштовао де Моура э Тавора (XVII век)
- Philip II by Alonso Sanchez Coello.jpg
Алонсо Коэльо. Филипп II, 1570
- Alonso Sánchez Coello 001.jpg
Алонсо Коэльо. Изабелла Клара Евгения, дочь Филиппа II в возрасте 13 лет, 1579
- Giuseppe Arcimboldi 007.jpg
Джузеппе Арчимбольдо. Анна Австрийская, 1563 (за семь лет до брака с Филиппом II)
- John of Austria portrait.jpg
Алонсо Коэльо. Дон Хуан Австрийский, 1567
Сохранившиеся до нашего времени партии Руй Лопеса против Леонардо ди Бона на турнире
Некоторые фрагменты партий, сыгранных на турнире в Мадриде сохранились. Это партии из числа сыгранных именно между Леонардо и Руй Лопесом. Их записал ученик Леонардо Джулио Чезаре Полерио, сопровождавший его в поездках. Сам участия в турнире он не принимал, но впоследствии стал сильным шахматистом[8]. Датированы 1575 годом три партии между Леонардо и Руй Лопесом, одна указана особо, как сыгранная в Мадриде:
- Джованни Леонардо Ди Бона против Руй Лопеса де Сегура. Мадрид[14]
- Джованни Леонардо Ди Бона против Руй Лопеса де Сегура[15]
- Руй Лопес де Сегура против Джованни Леонардо Ди Бона[16]
Напишите отзыв о статье "Шахматный турнир при дворе короля Испании"
Примечания
- ↑ Шахматный словарь / гл. ред. Л. Я. Абрамов; сост. Г. М. Гейлер. — М.: Физкультура и спорт, 1964. — С. 201—202. — 120 000 экз.
- ↑ Шахматы : энциклопедический словарь / гл. ред. А. Е. Карпов. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 41. — 624 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-005-3.
- ↑ 1 2 E. O. [archive.org/stream/britishchessmag02unkngoog/britishchessmag02unkngoog_djvu.txt From our special correapondents. Italy] (англ.) // The British Chess Magazine : Журнал. — 1882. — October. — P. 334.
- ↑ Σφήκας, 2007, с. 117.
- ↑ Riguzzi, Vittorio. [www.fondazionegeiger.org/images/cataloghi/catalogo-ilmondo-degli-scacchi.pdf L’arte degli Scacchi]. — Cecina: Fondazione Culturale Hermann Geiger, 2010. — С. 34. — 59 с. — ISBN 9788883413780.
- ↑ [www.chess.com/blog/batgirl/a-chess-painting Una sfida scacchistica alla Corte del Re di Spagna. A Chess Painting]. Chess.com.. Проверено 14 сентября 2016.
- ↑ Simons, Patricia [www.assopensmps.it/img/serv/giornale/27_PDF.pdf Mating the Grand Masters: The Gendered, Sexualized Politics of Chess in Renaissance Italy] (англ.) // La nuova voce del pensionato : Журнал. — 2007. — Settembre / Ottobre (no. 27). — P. 5.
- ↑ 1 2 Нейштадт Я. И. Шахматы до Стейница. — М: Физкультура и спорт, 1960. — С. 22—23. — 281 с.
- ↑ 1 2 Губницкий С. [www.sport.kharkiv.com/sg_chess/g-LIT-07.htm Сальвио, Алессандро. Путтино, или странствующий рыцарь. 1634] // Шахматы в мире художественной литературы. — Интернет-издание, 2007. — 53 с.
- ↑ [terrachess.ru/blog/chess_history/408.html Рюи Лопес и Джованни Леонардо — сильнейшие игроки XVI века]. Территория шахмат (11 февраля 2010). Проверено 14 сентября 2016.
- ↑ Edwards, Rod. [www.edochess.ca/batgirl/Renplayers.html History of Chess. Chess and Chess Players of the Renaissance] (англ.). Edo Historical Chess Rating. Проверено 14 сентября 2016.
- ↑ Σφήκας, 2007, с. 117—118.
- ↑ Pascual, Pau. [librodenotas.com/viajealajedrez/24047/afil-cinco-caballo-dama-en-pleno-renacimiento Alfil cinco caballo dama en el tablero del Renacimiento] (исп.). Libro de Notas. Проверено 14 сентября 2016.
- ↑ [www.chessgames.com/perl/chessgame?gid=1336312 Giovanni Leonardo Di Bona da Cutri vs Ruy Lopez de Segura. 1575] (англ.). Chessgames. Проверено 14 сентября 2016.
- ↑ [www.chessgames.com/perl/chessgame?gid=1336313 Giovanni Leonardo Di Bona da Cutri vs Ruy Lopez de Segura. 1575] (англ.). Chessgames. Проверено 14 сентября 2016.
- ↑ [www.chessgames.com/perl/chessgame?gid=1251893 Ruy Lopez de Segura vs Giovanni Leonardo Di Bona da Cutri. Мадрид. 1575] (англ.). Chessgames. Проверено 14 сентября 2016.
Литература
- Σφήκας, Νικόλας. Ζωγραφικά έργα µε θέµα το Σκάκι από τον δέκατο πέµπτο έως τον εικοστό αιώνα. — Θεσσαλονίκη: Αριστοτέλειο Πανεπιστήµιο Θεσσαλονίκης, 2007. — 298 с.
Эта статья входит в число добротных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий Шахматный турнир при дворе короля Испании
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.