Шахматы с острова Льюис

Шахматы острова Льюис — набор из 78 шахматных фигур, изготовленных в средние века. Материалом для большинства из них послужил моржовый клык, а остальные выполнены из китового зуба. Фигуры вместе с 14 шашками для игры типа нард и пряжкой для ремня были обнаружены в 1831 году на шотландском острове Льюис (Внешние Гебриды). Существует предположение, что «фигурки использовали не только для шахмат, но и для игры в хнефатафл (hnefatafl)».

В настоящее время 11 шахматных фигур находятся в Национальном музее Шотландии, остальные 82 предмета (включая шашки и пряжку) — в Британском музее.

История

Клад был обнаружен жителем деревни Пенни-Дональд (округ Уиг) Малкольмом Маклаудом в 1831 году на западном побережье острова, в районе залива Уиг. При этом до сих пор непонятно, каков был точный состав находки: первые газетные публикации говорили, что найдено «до семидесяти фигур», сегодня экспонируется 78 (плюс шашки и пряжка), предполагается же, что фигур было минимум 4 полных набора (то есть не меньше 128, хотя серьезные различия в размерах 19 сохранившихся пешек позволяют выдвинуть гипотезу и о 5 первоначальных наборах, т.е. 160 фигурах). Почти сразу же удачливый крестьянин продал свою находку сторновейскому купцу Родрику Пири.

Первая публичная демонстрация фигурок состоялась «с разрешения мистера Родрика Пири из Сторновея» во время заседания Общества антиквариев Шотландии в Эдинбурге 11 апреля 1831 года. Спустя короткое время шахматы за 30 фунтов стерлингов приобретает эдинбургский купец Т. А. Форрест, рассчитывая выгодно их перепродать. Не достигнув договорённости Обществом антиквариев Шотландии, Форрест обращается в Британский музей, где знакомится с помощником хранителя отдела манускриптов Фредериком Мэдденом, который сумел заинтересовать идеей приобретения своего начальника Эдварда Хокинса. Однако, как это часто бывает, вопрос цены стал камнем преткновения. В дневнике Мэддона 17 октября 1831 года записано: «За шахматы запрошена цена в 100 гиней. Боюсь, что, если Попечительский совет не заплатит эту сумму, коллекция будет распродана по частям, и это станет ужасным несчастьем». Но музейные сотрудники настаивали на цене в 80 гиней.

В итоге долгих переговоров до января 1832 в собственность Британского музея переходит 82 предмета (67 фигур, 14 шашек и ременная пряжка). Примерно в это же время член Общества антиквариев Шотландии Чарльз Киркпатрик Шарп приобретает 10 фигур у Форреста, а немного позже прибавляет к своей коллекции одиннадцатый экспонат — епископа (слона), который ему продают на острове Льюис. Эта покупка позволяет утверждать, что к Форресту попал не весь клад, и часть фигур была распродана (или наоборот припрятана) ранее.

Киркпатрик Шарп владел своими фигурами почти 20 лет и, когда он умер, в июне 1851 года они были проданы с аукциона лорду Лондесборо за 105 фунтов. Коллекцию лорда Лондесборо было решено распродать только через 28 лет после его смерти, и в 1888 году на аукционе Кристис все его 11 фигур были куплены за 100 гиней Обществом антиквариев Шотландии, которое передало свою покупку Национальному музею Шотландии.

В настоящее время активно обсуждается вопрос о передаче всех фигур в шотландские музеи.

Версии о происхождении клада

О том, как фигуры попали на остров Льюис, есть несколько версий:

1. Мэдден, а вслед за ним и Кирпатрик Шарп связывают происхождение шахмат с местным мифом о монастыре у залива Уиг, населённым «чёрными женщинами». Однако на сегодняшний день нет ни документальных, ни археологических подтверждений существования такого монастыря или чего-то подобного.
2. Записи Национального музея Шотландии сообщают о покупке 11 шахматных фигур, найденных в каменной полости, обнажившейся под действием моря. Данная полость располагалась на глубине 15 футов (4,6 метра), а фигуры были слегка покрыты песком и находились рядом с кучей золы. Причём упоминается, что находка сделана поблизости от «Дома чёрных женщин в Уиге».
3. В опубликованном в 1863 году в составе «Трудов Общества антиквариев Шотландии» сочинении капитана Ф. У. Л. Томаса «Заметки о шахматах с острова Льюис» рассказывается легенда о местном пастухе, который убил потерпевшего кораблекрушение матроса и зарыл его мешок (в котором и были шахматы) на берегу. Позже пастух был повешен (правда, за другие преступления), а его клад остался нетронутым.
4. Похожая легенда упоминается и Королевской комиссией по античности и историческим памятникам: в XVII веке пастух по кличке Рыжий Гилли поймал на берегу мальчика, который сбежал со стоявшего в заливе корабля, и убил его. Шахматы, которые были у мальчика, закапываются в песке, а Рыжего Гилли через некоторое время вешают.

Состав и описание

На основании анализа стиля резьбы и одежды/экипировки фигур-персонажей временем изготовления считается интервал между 1150 и 1200 годами. По поводу места изготовления есть несколько гипотез, основная из которых называет авторами норвежских резчиков, по-видимому, из Тронхейма, где были найдены схожие артефакты. В то время Внешние Гебриды (к которым относится Льюис) входили в состав земель норвежской короны.

Есть предположение, что общеизвестные фигуры первоначально составляли минимум 4 комплекта, для полноты которых сегодня не достаёт (в русских наименованиях) 1 коня, 4 ладей и 45 пешек. В свою очередь 78 известных фигур распределены следующим образом:

• Британский музей — 6 королей, 5 ферзей, 10 ладей, 13 слонов, 14 коней и 19 пешек;
• Национальный музей Шотландии — 2 короля, 3 ферзя, 2 ладьи, 3 слона и 1 конь.

Короли. Все короли сидят на богато украшенных тронах, на коленях каждого лежит меч, который король держит за оба конца. 6 королей бородаты, 2 гладко выбриты. Почти все короли носят толстые косы, только у одного волосы обрезаны до плеч.

Королевы (ферзи). Как и короли, все королевы сидят на тронах. По обычаю конца XII века на головы королев (под корону) надето покрывало. Все фигурки имеют примерно одну позу: они опираются подбородком на правую руку, а левая лежит на коленях и либо поддерживает локоть правой, либо сжимает рог (скорее всего разновидность винного кубка).

Епископы (слоны). 7 фигурок сидят на тронах, а 9 стоят. Головы всех епископов увенчаны митрой, а в руках они держат посохи. Митры играют важную роль датировки шахмат, так как мода именно на прямые митры (как у фигурок) возникла около 1150 года. Причём именно эти фигуры — старейшее сохранившееся изображение слона как «епископа».

Рыцари (кони). Все 15 сохранившихся рыцарей сидят верхом на пони, на головах у них шлемы, в руках щиты и копья, а через плечо повешены ножны с мечами.

Стражники (ладьи). Все 12 дошедших до нас стражников — это пешие воины, прикрывающиеся ростовыми щитами и вооружённые мечами. 11 из них в шлемах. 4 стражника изображены в виде берсерков, грызущих свои щиты.

Пешки. Все 19 пешек сходны по форме, хотя и различаются в размерах. Пешки — единственные не антропоморфные фигуры. Возможно, это связано с тем, что традиционный вид — пеших солдат — уже «занят» ладьями. Большинство пешек имеют вид восьмигранной усечённой пирамиды со скруглённой верхушкой. У одной из пешек сверху находится подобие кнопки, а другая имеет слегка вогнутые поверхности.

• UigChessmen SelectionOfPieces.jpg
• UigChessKing rightfront.jpg
• Chess01.jpg
• Beserker, Lewis Chessmen, British Museum.jpg
• Knight, Lewis Chessmen, British Museum.jpg

Ссылки

• [www.chesspro.ru/_events/2009/luis.html Статья в разделе «Энциклопедия» сайта ChessPro]
• [www.britishmuseum.org/explore/highlights/highlight_objects/pe_mla/t/the_lewis_chessmen.aspx Страница о шахматах] на сайте Британского музея
• [chesspro.ru/_events/2008/luis.html Перевод статьи хранителя Британского музея Дж. Робинсона «Шахматы острова Льюис»]

Отрывок, характеризующий Шахматы с острова Льюис

– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.