Шахрох-шах

Шахрох-шах перс. شاهرخ‎
Шах Персии
1748 — 1795
Предшественник:	Солтан Ибрахим-шах
Преемник:	Ага Мохаммед Шах Каджар
Вероисповедание:	Ислам шиитского толка
Рождение:	21 марта 1734(1734-03-21) Мешхед, Хорасан
Смерть:	1796(1796) Дамган
Род:	Афшариды
Отец:	Реза-Кули-мирза
Дети:	7 сыновей и 5 дочерей

Шахрох-шах (21 марта 1734—1796) — четвертый и последний шах Персии из династии Афшаридов (1748—1795), сын Реза-Кули-мирзы (1719—1747) и внук знаменитого персидского шаха-полководца Надир-шаха.

В июне 1747 года в своей ставке в Хабушане (Хорасан) Надир-шах был убит своими военачальниками Мамад-Кули-ханом, Афшар-беком и Сафахом. После смерти Надир-шаха крупные персидские военачальники и сановники собрались для избрания нового шаха. Их выбор пал на систанского наместника Али-Кули-мирзу, племянника Надир-шаха, который прибыл в Исфахан и занял шахский престол под именем Адил-шаха. Адил-шах задумал избавиться от всех возможных претендентов на престол и решил истребить потомство своего дяди Надир-шаха. В Келате был убит слепой Реза-Кули-хан (1719—1747), старший сын Надир-шаха, вместе с 13 сыновьями. В Мешхеде был казнен Насрулла-мирза (1724—1747), второй сын Надир-шаха, вместе со всеми сыновьями. Избежал смерти только 14-летний Шахрох-мирза, сын Реза-Кули-мирзы. По приказу Адил-шаха Шахрох был отправлен в Мешхед и заключен в темницу. В заключении Шахрох-мирза провёл один год.

В октябре 1748 года хорасанские вельможи освободили принца Шахрох-мирзу из заключения в Мешхеде и повозгласили его шахом Персии. Ибрахим-шах, разбивший, свергнувший и ослепивший своего брата Адил-шаха, собрал войско и выступил из Исфахана в поход на Мешхед. Но в Семнане большая часть войска Ибрахим-шаха подняла бунт и перешла на сторону Шахрох-шаха. Ибрахим-шах бежал, но был схвачен и доставлен в Мешхед. Вскоре туда был привезен и Адил-шах. По распоряжению Шахрох-шаха Адил-шах и Ибрахим-шах были казнены. Таким образом, Шахрох-шах остался единственным правителем Персии.

По свидетельству современников, Шахрох-шах отличался прекрасными душевными качествами, был скоромен и человеколюбив. Однако ему пришлось не долго царствовать. В 1749 году в Куме, религиозном центре Ирана, произошло восстание, которое возглавил Мир Сеид — представитель свергнутой династии Сефевидов. В декабре повстанцы под предводительством Мир Сеида захватили Мешхед, Шахрох-шах был отстранен от трона и ослеплен. В январе 1750 года Мир Сеид провозгласил себя новым шахом и взошел на престол под именем Солеймана II. Через несколько месяцев военачальник Али-Юсуф свергнул Мир Сеида и вернул престол Шахрох-шаху.

После этого Шахрох-шах правил в Мешхеде сорок пять лет. Его влияние иногда распространялось на большую часть Хорасана, а временами ограничивалось одним Мешхедом и его окрестностями. В 1750 году к Мешхеду подошёл афганский шах Ахмад-шах Дуррани (1747—1772), который осадил город, но не смог взять его штурмом. В следующем 1751 году Мешхед захватил Амир Алам-хан, предводитель арабских племен. Амир Алам-хан правил в Мешхеде в течение трех лет. В 1754 году сторонники Шахрох-шаха схватили и казнили Амир Алам-хана. В том же 1754 году афганский шах Ахмад вторично вторгся в Хорасан и осадил Мешхед. Шахрох-мирза вынужден был прибыть в ставку Ахмад-шаха, заключил с ним унизительное соглашение и признал его верховную власть. Ахмад-шах назначил Шахрох-шаха наместником в Мешхедской области.

В 1768 году Шахрох-шах был отстранен от власти своим сыном Насрулла-мирзой. В 1770 году афганский правитель Ахмад-шах Дуррани с войском вторгся в Хорасан и в третий раз осадил Мешхед, но не смог его захватить. В 1775 году слепой Шахрох-шах смог отстранить от власти своего сына и изгнать его из города. В 1782 году Насрулла-мирза вернул себе власть в Мешхеде и правил вплоть до своей смерти в 1785 году.

В 1795 году персидский шах Ага Мохаммед Шах Каджар с большим войском вступил в Хорасан и подступил к Мешхеду. Старый и слепой Шахрох-шах не решился оказать ему сопротивление, вышел из Мешхеда и подчинился Ага Мохаммед Шаху. Ага Мохаммед Каджар потребовал от Шахрох-шаха, чтобы он сообщил ему, где скрытыт сокровища Надир-шаха. Шахрох-мирза отказался и был подвергнут жестоким пыткам. Его жгли расплавленным свинцом. Шахрох-шах был сослан в Мазандаран, но по пути в Дамгане в 1796 году скончался.

Литература

[slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%9C%D0%BE%D0%BD%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B8.%20%D0%9C%D1%83%D1%81%D1%83%D0%BB%D1%8C%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%20%D0%92%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BA%20XV-XX/%D0%90%D1%84%D1%88%D0%B0%D1%80%D1%8B/ К. Рыжов. Все монархи мира. Мусульманский восток 15-20 вв. Афшары](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2872 дня))

Отрывок, характеризующий Шахрох-шах

1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»