Швейкарт, Фердинанд Карл

Фердинанд Карл Швейкарт (нем. Ferdinand Karl Schweikart; 28 февраля 1780, Эрбах — 17 августа 1857, Кёнигсберг) — немецкий правовед и математик.

Наиболее известен как автор письма Гауссу (1818 год) в котором впервые явно утверждается существование неевклидовой геометрии.

Биография

Фердинанд Карл Швейкарт в 1796—1798 гг. изучал право в Марбургском университете, одновременно слушая лекции по математике у Иоганна Карла Фридриха Хауфа. Затем защитил докторскую диссертацию в Йенском университете, некоторое время служил педагогом у детей князя Гогенлоэ-Ингельфингена, преподавал в Гейдельберге и Гисене. В 1812—1816 гг. работал в России (под именем Фердинанд Львович Швейкарт), профессор Харьковского университета на этико-политическом факультете, где читал на латинском языке, энциклопедию и методологию юриспруденции, а также систему римского права, с его историей и герменевтикой.

Затем Швейкарт вернулся в Марбургский университет, в 1819 году был ректором альма-матер. В 1821—1827 гг. профессор Кёнигсбергского университета. С 1827 года советник Верховного суда Пруссии в городе Берлине.

В настоящее время Швейкарт известен как математик. В харьковский и марбургский периоды жизни он работал над проблемой создания неевклидовой геометрии и в 1818 году изложил свои соображения в письме, направленном Карлу Фридриху Гауссу; это письмо является первым известным письменным документом, в котором утверждается существование неевклидовой геометрии.

Увлечение неевклидовой геометрией унаследовал от Швейкарта его племянник Франц Адольф Тауринус.

Библиография

• «De honoribus academicis» (1814)

Отрывок, характеризующий Швейкарт, Фердинанд Карл

– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.