Швамберки
| Паны из Швамберка | |
 | |
|
Описание герба: Герб Швамберков | |
| Родоначальник: | |
|---|---|
| Период существования рода: | |
Подданство: | |
| Имения: |
Пршимда, Звиков, Кашперк, Швамберк, Орлик-над-Влтавоу, Бехине, Кладруби, Милевско, Непомук |
| Дворцы и особняки: | |
 Паны из Швамберка на Викискладе | |
Швамберки или Паны из Швамберка (чеш. Švamberkové, Páni ze Švamberka, нем. Schwanberger, Herren von Schwanberg) — средневековый чешский дворянский род, основанный в начале XIII века.
Содержание
История рода
Первым достоверно известным представителем рода был Ратмир I из Сквиржина, первое упоминание о котором датируется 1223 годом. Считается, что Ратмир I основал в 1238 году монастырь в Сквиржине и заложил замок Красиков на западе Чехии (совр. Пльзенский край) около селения Бор под Таховом. В 1260 году Ратмир I из Сквиржина принимал участие в походе короля Пршемысла Отакара II против Венгрии. Его сыновья владели Таховом. Приблизительно до 1330 года замок Красиков был центром владений его потомков, поэтому их род именовался Паны из Красикова или Паны из Бора. Только после переименования замка в Швамберк (ок. 1320—1330) род получил своё исторически известное имя. Первым, кто принял предикат «из Швамберка» был Богуслав III из Бора (ок. 1280—1342), который впервые упомянут с этим предикатом в документе, датированном 7 июня 1330 года.
Род Швамберков достиг вершины своего могущества в XV—XVI веках, когда в состав их обширных владений входили замки Пршимда (с 1454), Звиков (с 1473), Кашперк, Швамберк, Орлик (с 1501), Бехине (с 1530), а также монастыри Кладрубский, Милевский (с 1473) и Непомуцкий (с 1420).
Согласно условиям договора 1484 года, после пресечения рода панов из Рожмберка большинство их владений перешло по наследству к Швамберкам, в частности, в 1612 году к ним перешёл замок Рожмберк. Благодаря этому Швамберки стали одной из самых богатых семей королевства.
В 1618 году Петр III из Швамберка активно поддержал антигабсбургское восстание, в результате чего, после подавления этого восстания, владения Швамберков были конфискованы, а представители рода вынуждены были эмигрировать из Чехии. В 1664 году со смертью Адама из Швамберка род прекратил своё существование.
Генеалогия
Ратмир I из Сквиржина (до 1223 — после 1260) ├─Ратмир II из Лесткова, пан Лесткова, затем Бора, бургграф замка Пршимда (1250—1263) │ └─Паны из Лесткова, вымерли в XVI веке, владения: Хотешовский монастырь, Градиште, Милевско, Лестков, Лети, │ Горни-Козолупи, Стршибро, Мировице, Бела-над-Радбузоу, Загоржани. └─Богуслав I из Бора (ум. после 1310), бургграф замка Пршимда (1272—1275, 1306) ├─Ратмир III (Рацек) из Сквиржина (ум. после 1290) │ └─Паны из Вежки, вымерли в XVI веке, владения: замок Вежка, Ступно и Гостоунь. ├─Богуслав II (Бушек) из Бора (ум. после 1330) └─Добеш из Муцкова (ум. после 1320) └─Паны из Муцкова
Герб
Герб Швамберков известен с первой половины XIV века, когда господа из Красикова приняли в качестве своего рыцарского знака белого (серебряного) лебедя с золотыми лапами и клювом на красном фоне. Именно с принятием нового герба было связано переименование их основного замка в Швамберк (от нем. Schwanberg — «Лебединая гора»). Ян Йиржи из Швамберка (1548—1617), после того как Швамберки унаследовали владения Рожмберков, учредил новый герб, сочетающий в себе швамберкского серебряного лебедя на красном фоне и розенбергскую красную розу на серебряном поле. В 1665 году герб вымершего рода Швамберков был включен в состав герба родственного ему рода Паар.
Лебедь Господ из Швамберка в современной геральдике
- Horní Kozolupy vlajka.jpg
Флаг поселения Горни-Козолупи в округе Тахов
- Staré Sedlo (okres Tachov) znak.jpg
Герб поселения Старе-Седло в округе Тахов
Источники
- [familytrees.genopro.com/vlepore/DYNASTIES/default.htm?page=places.htm European Dynasties: Švamberka, ze]
- [www.ckrumlov.info/docs/cz/region_histor_svambe.xml Švamberkové]
- [leccos.com/index.php/clanky/svamberkove Švamberkové]
Напишите отзыв о статье "Швамберки"
Отрывок, характеризующий Швамберки
Берг покраснел и улыбнулся.– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
