Шварценберг, Феликс цу

Князь Феликс Людвиг Иоганн Фридрих цу Шварценберг нем. Felix Ludwig Johann Friedrich Prinz zu Schwarzenberg<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр-президент Австрийской империи
21 ноября 1848 — 5 апреля 1852
Предшественник:	Иоганн фон Вессенберг-Ампринген
Преемник:	Карл Фердинанд фон Буоль-Шауэнштейн
Министр иностранных дел Австрийской империи
21 ноября 1848 — 5 апреля 1852
Предшественник:	Иоганн фон Вессенберг-Ампринген
Преемник:	Карл Фердинанд фон Буоль-Шауэнштейн
Рождение:	2 октября 1800(1800-10-02) Бёмиш-Крумау (Чески-Крумлов), Королевство Богемия, Священная Римская империя
Смерть:	5 апреля 1852(1852-04-05) (51 год) Вена, Австрийская империя
Место погребения:	Усыпальница Шварценбергов
Род:	Шварценберги
Награды:

Феликс Людвиг Иоганн Фридрих цу Шварценберг (нем. Felix Ludwig Johann Friedrich Prinz zu Schwarzenberg; 2 октября 1800  — 5 апреля 1852) — австрийский государственный деятель, дипломат. Министр-президент и министр иностранных дел Австрийской империи в 1848—1852 гг. Князь.

Происхождение и дипломатическая карьера

Представитель из одного из наиболее влиятельных имперских княжеских родов, происходящих из Богемии - Шварценбергов. Второй сын князя Иосифа II цу Шварценберга (1769—1833) и его супруги Паулины фон Аренберг (1774—1810). Брат кардинала Фридриха цу Шварценберга, архиепископа Пражского и Зальцбургского. Племянник генералиссимуса Карла Филиппа цу Шварценберга. Сам Феликс цу Шварценберг в брак не вступил, однако имел несколько внебрачных детей, в том числе дочь от леди Джейн Дигби, зачатую в период его работы в Лондоне.

В юности был военным, затем перешёл на дипломатическую службу. В качестве доверенного лица Меттерниха работал на самых важных участках, был дипломатическим агентом в России, Великобритании, Франции. Занимал должность посла в Неаполитанском королевстве. После начала революции в марте 1848 работал в ставке фельдмаршала Радецкого в Милане, командовал бригадой, отличился в сражениях при Куртатоне и Гоито, затем переведен в Вену. После Октябрьского восстания в столице, на семейном совете правящей династии Габсбургов было принято решение об отставке либерального правительства Вессенберг-Ампрингена и его замене Шварценбергом. Одновременно решен вопрос об отречении императора Фердинанда I в пользу его племянника эрцгерцога Франца Иосифа.

Деятельность на посту главы правительства

Проработав министр-президентом чуть больше 3 лет, Шварценберг смог стабилизировать внутриполитическую ситуацию в стране, вернуть Австрии роль великой европейской державы, заложить основы для экономической и общественной модернизации габсбургской монархии. Ключевыми фигурами в образованном 21 ноября 1848 правительстве стали либералы Александр фон Бах (министр внутренних дел и министр юстиции) и Карл Людвиг фон Брук (министр торговли), а также консерваторы Франц Зераф Штадион (министр просвещения) и позднее Леопольд фон Тун унд Гогенштейн (министр культов и образования с 28 июля 1849).

Благодаря союзу с Россией, Шварценберг смог добиться привлечения к подавлению восстания в Венгрии армии графа Паскевича.

Другим серьезным успехом стала нейтрализация Национального собрания, работавшего во Франкфурте-на-Майне, руководство которого ставило своей целью создание единого германского государства и тем самым угрожало власти Габсбургов в Австрии. Объединению земель, населенных немцами, был противопоставлен "великогерманский проект", в соответствии с которым Австрия должна была бы войти в новое интеграционное объединение целиком, вместе с территориями, населенными другими народами. После того, как депутаты от Австрии были отозваны из Франкфурта, Национальное собрание утратило легитимность в качестве представителя всех немецких земель. Шварценберг укрепил влияние Австрии на германские государства, особенно очевидным это стало после свидания австрийского императора с баварским и вюртембергским королями в Брегенце (1850). Он добился восстановления Бундестага Германского Союза и решения в пользу Австрии кургессенского вопроса (Ольмюцкий договор). Шварценбергу не удалось только добиться вступления всей Австрии в Германский союз и общегерманский таможенный союз.

Для преодоления революционных настроений внутри страны, правительство пошло на серьезные реформы. Были облегчены подати, налагаемые на крестьян, организована новая система управления, реорганизован суд. Вместе с тем, в период работы правительства Шварценберга были ликвидированы демократические нормы, введенные после начала революции, а вместо них введена Октроированная (жалованая) конституция (4 марта 1849), в соответствии с которой Австрия стала унитарным централизованным государством.

Князь Шварценберг умер находясь в должности от апоплексического удара прямо во время заседания Совета министров 5 апреля 1852. В конце своего царствования император Франц Иосиф признал, что он был не только самым успешным, но и самым значительным политиком возглавлявшим правительство.

Награды

• Военный орден Марии Терезии, кавалер
• Орден Южного Креста, офицер (Бразилия)
• Орден Слона (Дания)
• Орден Чёрного орла (Пруссия, 23.06.1851)
• Орден Красного орла 2-й степени (Пруссия)
• Орден Святого апостола Андрея Первозванного (Россия, 01.04.1850)
• Орден Святого Владимира 3-й степени
• Орден Святого Александра Невского (Россия, 16.05.1849)
• Орден Святых Маврикия и Лазаря, большой крест (Сардинское королевство)

Литература

• Шварценберг, Феликс-Людвиг-Иоганн-Фридрих // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Stefan Lippert: Schwarzenberg Felix Prinz zu. In: Österreichisches Biographisches Lexikon 1815–1950 (ÖBL). Band 12, Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, Wien 2005, ISBN 3-7001-3580-7.
• Heinrich von Zeißberg: Schwarzenberg, Felix Fürst zu. In: Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). Band 33, Duncker & Humblot, Leipzig 1891.
• Andreas Gottsmann: Reichstag von Kremsier und Regierung Schwarzenberg. Wien 1995.
• Josef Alexander von Hübner: Ein Jahr meines Lebens, 1848–1849. Leipzig 1891.
• Stefan Lippert: Felix Fürst Schwarzenberg. Eine politische Biographie. Stuttgart, Steiner 1998 (zugl. Diss. Kiel 1995).
• Keneth W. Rock: Reaction Triumphant. The Diplomacy of Felix Schwarzenberg and Nicolas I in Mastering the Hungarian Insurrection 1848–1850. Stanford 1969.

Отрывок, характеризующий Шварценберг, Феликс цу

За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.
– Предложили другие владения заместо Ольденбургского герцогства, – сказал князь Николай Андреич. – Точно я мужиков из Лысых Гор переселял в Богучарово и в рязанские, так и он герцогов.
– Le duc d'Oldenbourg supporte son malheur avec une force de caractere et une resignation admirable, [Герцог Ольденбургский переносит свое несчастие с замечательной силой воли и покорностью судьбе,] – сказал Борис, почтительно вступая в разговор. Он сказал это потому, что проездом из Петербурга имел честь представляться герцогу. Князь Николай Андреич посмотрел на молодого человека так, как будто он хотел бы ему сказать кое что на это, но раздумал, считая его слишком для того молодым.
– Я читал наш протест об Ольденбургском деле и удивлялся плохой редакции этой ноты, – сказал граф Ростопчин, небрежным тоном человека, судящего о деле ему хорошо знакомом.
Пьер с наивным удивлением посмотрел на Ростопчина, не понимая, почему его беспокоила плохая редакция ноты.
– Разве не всё равно, как написана нота, граф? – сказал он, – ежели содержание ее сильно.
– Mon cher, avec nos 500 mille hommes de troupes, il serait facile d'avoir un beau style, [Мой милый, с нашими 500 ми тысячами войска легко, кажется, выражаться хорошим слогом,] – сказал граф Ростопчин. Пьер понял, почему графа Ростопчина беспокоила pедакция ноты.
– Кажется, писак довольно развелось, – сказал старый князь: – там в Петербурге всё пишут, не только ноты, – новые законы всё пишут. Мой Андрюша там для России целый волюм законов написал. Нынче всё пишут! – И он неестественно засмеялся.
Разговор замолк на минуту; старый генерал прокашливаньем обратил на себя внимание.
– Изволили слышать о последнем событии на смотру в Петербурге? как себя новый французский посланник показал!
– Что? Да, я слышал что то; он что то неловко сказал при Его Величестве.
– Его Величество обратил его внимание на гренадерскую дивизию и церемониальный марш, – продолжал генерал, – и будто посланник никакого внимания не обратил и будто позволил себе сказать, что мы у себя во Франции на такие пустяки не обращаем внимания. Государь ничего не изволил сказать. На следующем смотру, говорят, государь ни разу не изволил обратиться к нему.
Все замолчали: на этот факт, относившийся лично до государя, нельзя было заявлять никакого суждения.
– Дерзки! – сказал князь. – Знаете Метивье? Я нынче выгнал его от себя. Он здесь был, пустили ко мне, как я ни просил никого не пускать, – сказал князь, сердито взглянув на дочь. И он рассказал весь свой разговор с французским доктором и причины, почему он убедился, что Метивье шпион. Хотя причины эти были очень недостаточны и не ясны, никто не возражал.
За жарким подали шампанское. Гости встали с своих мест, поздравляя старого князя. Княжна Марья тоже подошла к нему.
Он взглянул на нее холодным, злым взглядом и подставил ей сморщенную, выбритую щеку. Всё выражение его лица говорило ей, что утренний разговор им не забыт, что решенье его осталось в прежней силе, и что только благодаря присутствию гостей он не говорит ей этого теперь.
Когда вышли в гостиную к кофе, старики сели вместе.
Князь Николай Андреич более оживился и высказал свой образ мыслей насчет предстоящей войны.
Он сказал, что войны наши с Бонапартом до тех пор будут несчастливы, пока мы будем искать союзов с немцами и будем соваться в европейские дела, в которые нас втянул Тильзитский мир. Нам ни за Австрию, ни против Австрии не надо было воевать. Наша политика вся на востоке, а в отношении Бонапарта одно – вооружение на границе и твердость в политике, и никогда он не посмеет переступить русскую границу, как в седьмом году.
– И где нам, князь, воевать с французами! – сказал граф Ростопчин. – Разве мы против наших учителей и богов можем ополчиться? Посмотрите на нашу молодежь, посмотрите на наших барынь. Наши боги – французы, наше царство небесное – Париж.
Он стал говорить громче, очевидно для того, чтобы его слышали все. – Костюмы французские, мысли французские, чувства французские! Вы вот Метивье в зашей выгнали, потому что он француз и негодяй, а наши барыни за ним ползком ползают. Вчера я на вечере был, так из пяти барынь три католички и, по разрешенью папы, в воскресенье по канве шьют. А сами чуть не голые сидят, как вывески торговых бань, с позволенья сказать. Эх, поглядишь на нашу молодежь, князь, взял бы старую дубину Петра Великого из кунсткамеры, да по русски бы обломал бока, вся бы дурь соскочила!