Шведский язык в Финляндии

Шведский язык в Финляндии (фин. Suomenruotsi, швед. Finlandssvenska) — язык финских шведов, распространённый в некоторых регионах Финляндии. Появился в стране в IХ веке, в официальной сфере используется с ХII века, в том числе наряду с автохтонным финским (с ХIХ века) и русским (1900—1917) языками. Формально остаётся одним из двух официальных языков страны (на Аландских островах — единственный официальный).

Диалекты

Шведский язык в стране представлен тремя основными диалектами — западным (Остроботния), южным (район Хельсинки) и аландским (Аландские острова). Первые две континентальные разновидности обнаруживают тенденцию к постепенному упадку, так как их все их носители двуязычны и постепенно переходят на финский язык. Если ещё в начале ХХ века носители шведского языка в стране считали себя финскими шведами, то сейчас предпочитают самоидентифицироваться как «шведоязычные финны».

Особенности шведского языка в Финляндии

Одна из особенностей шведского языка в Финляндии — смещение или утрата тонального ударения.

Современное положение языка

Во всех школах страны шведский язык, так называемый «обязательный шведский», преподаётся три года, с 7 по 9 классы, несмотря на его возрастающую непопулярность из-за большей потенциальной экономической выгоды от изучения других языков — немецкого, английского, от изучения которых отнимает время шведский (при том, что большинство шведов в самой Швеции хорошо владеет английским уже достаточно давно).

Фактически в настоящее время распространение шведского в Финляндии свелось к двуязычным семьям ряда прибрежных общин страны, регулирующих его статус в зависимости от доли и численности носителей шведского (обычно 6%-й порог либо 3 тысячи человек). Число носителей шведского в современной Финляндии оценивается менее чем в 290 тысяч человек и постоянно сокращается в результате ассимиляции.

Совет Европы в апреле 2011 в своём докладе, посвящённом языкам меньшинств, отметил, что в долговременной перспективе статус шведского языка как второго государственного в Финляндии находится под угрозой, поскольку имеются существенные недостатки как в реализации положений, прописанных в законодательных актах, так и в преподавании языка. Граждане, говорящие на шведском языке, согласно действующему закону имеют право пользоваться родным языком в государственных и муниципальных учреждениях (например, в полиции или в поликлинике), однако нередко представляется невозможным реализовать это право на практике, поскольку сотрудники многих подобных учреждений недостаточно хорошо владеют шведским языком даже в тех муниципальных образованиях, которые официально являются двуязычными. Совет Европы рекомендовал Финляндии улучшить уровень и увеличить объём преподавания шведского языка. Для исправления ситуации с преподаванием шведского языка создана специальная рабочая группа при языковом департаменте Министерства юстиции Финляндии.

Отрывок, характеризующий Шведский язык в Финляндии

– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.