Шведско-норвежская уния

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Шведско-Норвежская уния»)
Перейти к: навигация, поиск
Шведско-норвежская уния
швед. Svensk-norska unionen, Unionen mellan Sverige och Norge, норв. Unionen mellom Norge og Sverige
Личная уния

 

1814 — 1905



 

Флаг Герб

Швеция и Норвегия в 1888 году
Столица Стокгольм
Язык(и) Шведский, Норвежский
Религия Лютеранство
Форма правления монархия
К:Появились в 1814 годуК:Исчезли в 1905 году

Шведско-норвежская реальная уния, также Объединённые королевства Швеция и Норвегия (швед. Svensk-norska unionen, Unionen mellan Sverige och Norge, норв. Unionen mellom Norge og Sverige) — личная уния Швеции и Норвегии, существовавшая с 1814 по 1905 год. Заключена в результате шведско-норвежской войны 1814 г. (ранее была предусмотрена Кильским договором, прекратившим Датско-норвежскую унию). Уния была компромиссом между норвежским стремлением к независимости, с одной стороны, и желанием Швеции компенсировать потерю Финляндии в результате войны с Россией и Померании — с другой. Швеция обязалась признать внутреннюю самостоятельность Норвегии и её Эйдсволльскую конституцию 1814 г. (с поправками, учитывавшими создание унии). Расторгнута Карлстадскими соглашениями 1905 года, после чего Норвегия обрела полную независимость и собственного короля — Хокона VII.





Предыстория и заключение унии

В период наполеоновских войн Швеция выступала на стороне антифранцузских коалиций. С 1807 года Шведская Померания была оккупирована Наполеоном в ходе Польской кампании. Это заставило кронпринца Карла XIV Юхана повести более активную внешнюю политику и взять враждебный по отношению к Франции курс. Швеция вступила в войну с союзником Франции — Данией, на стороне антинаполеоновской коалиции. По результатам Кильского мира 1814 года Дании пришлось уступить Швеции всю Норвегию в качестве компенсации за потерю Померании. Норвежцы объявили о независимости сразу после этого, и Карл Юхан отправил экспедицию, чтобы установить там свою власть. Вторжение прошло сравнительно быстро и бескровно[1]. Шведско-норвежская уния была заключена в том же году и предполагала общего для обеих стран монарха и общую внешнюю политику, но с сохранением собственной конституции, парламента и законов. Этот военный конфликт стал последним для Швеции участием в вооружённых противостояниях в XIX веке. После него Карл Юхан последовательно проводил политику укрепления мира, что стало основой шведского нейтралитета.

Уния

1815—1860

Условия унии постоянно были предметом дискуссии. В то время как шведская сторона пыталась укрепить унию, чтобы в перспективе создать единое государство, норвежцы стояли на защите своей автономии. Норвежцы добились некоторых успехов в 1835 году, когда члены норвежского правительства получили право участвовать в принятии решений, затрагивающих внешнюю политику, в министерстве иностранных дел в Стокгольме. Кроме того, на экономике Норвегии хорошо сказались послабления в таможенных сборах между странами, принятые в 1825 году.

После предложения совместного шведско-норвежского комитета Оскар II ввёл новый флаг и герб унии, которые отвечали требованиям норвежцев о полном равенстве стран. Обе страны получили собственные флаги для торгового флота и военного флота, с мини-флагом унии в углу. Герб унии состоял из двух гербов одинаковой величины с коронами на вершине, которые символизировали обе половины унии.

1860—1905

С 1860 года отношения между странами становились всё более напряжёнными. Происходили крупные политические разногласия между политиками стран, которые ослабили унию и привели к укреплению позиций Норвегии. В 1859 развернулся конфликт из-за того, что Карл XV, вступивший на престол, при поддержке шведского общественного мнения отказался выполнять обещание отменить пост генерал-губернатора Норвегии, рассматривавшийся норвежцами как символ шведского главенства в их стране. Генерал-губернаторы назначались королём и были его представителями в Норвегии. Конфликт закончился в 1873 году, когда пост генерал-губернатора был отменён, и глава норвежского правительства получил титул премьер-министра.

В 1872 году Стортинг принял закон, позволяющий членам норвежского правительства участвовать в его работе, но Оскар II отказался подписывать закон и пытался наложить на него вето. Это вызвало ещё один кризис и дискуссию о том, может ли король использовать право вето в отношении конституционных вопросов. Конфликт закончился победой Стортинга, когда в 1884 году Оскар II подписал закон. Право вето короля на изменения в конституции вместе с тем было отменено, что означало большую победу для парламентаризма в Норвегии.

Следующий кризис разразился на почве требования норвежцев иметь свой собственный флаг, без значка унии. В 1890-х годах Стортинг несколько раз голосовал против вето, которое Оскар II накладывал на изъятие символа унии из норвежского флага. В конце концов Оскар II сдался и одобрил закон, что в консервативных кругах Швеции вызвало бурю протеста, как и предыдущие уступки. Даже такой умеренно консервативный политик, как Юхан Август Грипенстед, раскритиковал в прессе послабления и заявил, что «с норвежцами нельзя больше жеманиться, а нужно держать на коротком поводу и усмирять плёткой»[2].

Разрыв унии

Свой вклад во всё большее отдаление Норвегии и Швеции друг от друга, кроме внутриполитических кризисов, внесли и разные пути развития, по которым шли страны, и большие успехи норвежцев в области экономики в конце XIX века (в частности в области судостроения норвежцы в 1896 году занимали 3-е место в мире по суммарному тоннажу, уступая только Великобритании и Германии). К конечному распаду унии привёл так называемый консульский вопрос, заключавшийся во всё более настойчивых требованиях норвежцев иметь собственное консульство, и фактически полное равноправие со Швецией. В 1890-х годах к этим требованиям присоединились и консервативно-буржуазные круги Норвегии.

17 мая 1905 года — в День Конституции Норвегии — знаменитый норвежский исследователь Нансен выступил на митинге в Кристиании, где, в частности, заявил:
Теперь мы поняли: что бы ни случилось, мы должны и будем защищать нашу самостоятельность и право на самоопределение в своих собственных делах, мы должны отстоять наше право или умереть за него[3].

Оскар II отказывался удовлетворить требования о собственном консульстве, что привело к глубоким разногласиям и правительственному кризису в Норвегии. 23 мая 1905 Стортинг единогласно проголосовал за создание норвежского консульского органа, что Оскар II опять-таки не одобрил. Норвежское правительство подало прошение об уходе в отставку, которую король тоже не принял. Вслед за этим Стортинг объявил, что король больше не может исполнять свой долг перед народом, и расторг унию 7 июня 1905 года. 13 августа был проведён референдум (англ. Norwegian union dissolution referendum, 1905), в котором за расторжение унии проголосовало 368 208 человек, против — 184 человека. 3 519 бланков были признаны испорченными. В референдуме участвовали только мужчины. Через две недели по итогам самодеятельного голосования среди женщин было собрано 244 765 подписей за расторжение унии.

Односторонний выход Норвегии из унии привёл к напряжённости и всеобщей мобилизации по обе стороны границы, но после интенсивных переговоров в Карлстаде в августе и октябре 1905 года было достигнуто соглашение о мирном расторжении унии. Стороны достигли согласия об условиях расторжения, и Швеция признала независимость Норвегии. 26 октября министры иностранных дел Фредрик Вактмейстер (от Швеции) и Йорген Лёвланд (от Норвегии) подписали договор.

На главной площади Карлстада установлен памятник мирному расторжению.

Причины распада унии

Целесообразность существования унии подвергалась сомнениям со стороны норвежцев в течение всего периода. Если в Швеции одной из причин, по которым уния должна быть сохранена, называли угрозу со стороны России, то в Норвегии такую угрозу никогда не чувствовалиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3673 дня]. В Швеции страх перед Россией был вызван многими войнами с ней, тогда как Норвегия на протяжении веков была связана с Россией лишь мирными торговыми контактами. Более того, Норвегия в составе Дании была союзником России против Швеции. Поражение России в русско-японской войне 1904—1905 годов ослабило страх российского вторжения в Швеции, а с тем, возможно, и надобность в унии с Норвегией.

Тем не менее главной причиной разрыва было отсутствие возможности вести собственную внешнюю политику, столь важную для Норвегии, ввиду заключения торговых контрактов с важным партнёром — Британией.

В заключение можно сказать, что уния была прервана не из-за особой враждебности между народами, а потому, что основа её построения устарела во второй половине XIX века. Государственные деятели в Швеции и Норвегии понимали, что наступало новое время, и ликвидировали унию. Вместо неё в последующие годы были завязаны сильные политические и инфраструктурные узы между странами, которые привели к близкому и мирному сотрудничеству, которые существуют и по сей день.

В искусстве

  • В 1906 году Иван Аминофф написал роман «Норвежско-русская война» (Kriget Norge-Ryssland), который стал своеобразным предостережением норвежцам, разорвавшим шведско-норвежскую унию.

Напишите отзыв о статье "Шведско-норвежская уния"

Литература

На русском языке

Примечания

  1. [www.napoleon-series.org/military/battles/c_norway1814.html The Norwegian-Swedish War of 1814]
  2. «Norskarna få ej krusas utan böra styras med starka tyglar och piska» www.aftonbladet.se/nyheter/9912/12/herman.html
  3. Нансен-Хейер, 1973, с. 170.

Ссылки

  • www.napoleon-series.org/military/battles/c_norway1814.html

Отрывок, характеризующий Шведско-норвежская уния

Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.