Швейцария в годы мировых войн

История Швейцарии

Швейцария до объединения (1291) Доисторическая Швейцария Римская Швейцария Средневековая Швейцария Швейцарский союз История Швейцарского союза (1291–1798) Во время Наполеоновских войн Гельветическая республика (1798–1803) Акт посредничества (1803–1814) Переходный период Реставрация в Швейцарии (1815–1847) Швейцарская конфедерация Перед мировыми войнами (1848–1914) Швейцария в годы Первой мировой войны (1914–1918) Швейцария в годы Второй мировой войны (1939–1945) Современная история (с 1945)

Швейцария во время как Первой, так и Второй мировой войны занимала позицию вооружённого нейтралитета, что потребовало от страны особого напряжения внутренних сил и проведения большой дипломатической работы.

Нейтралитет Швейцарии в Первой мировой войне

С момента начала войны в августе 1914 года в Швейцарии была проведена мобилизация, позволившая поставить под ружьё около 250 000 человек в строевых и 200 000 человек во вспомогательных частях.

Это была по тем временам внушительная военная сила, учитывая традиционно высокий профессионализм швейцарских военных. С другой стороны, техническое оснащение швейцарской армии ничем не отличалось и не уступало ведущим армиям той поры.

Таким образом, швейцарцы имели основание считать свои границы прикрытыми практически в течение всей войны и не опасаться перенесения боевых действий на свою территорию.

При этом основным районом сосредоточения войск была граница с Францией, после вступления в войну в 1915 году Италии некоторое количество войск было сконцентрировано также и на итальянской границе. Швейцария с её 70 % немецкоговорящего населения симпатизировала Центральным державам, и граница с Германией была прикрыта войсками в наименьшей степени.

Как только стало ясно, что ни Антанта, ни Центральные державы нарушать нейтралитет Швейцарии не намерены, численность войск на границе стала постепенно снижаться, и к ноябрю 1916 года достигла 38 000 человек.

В то же время даже такое количество отмобилизованных создавало определённое напряжение в экономике и социальной сфере. Находящиеся на военной службе теряли жалование, которое они получали на прежних рабочих местах, что приводило к росту недовольства населения. Из-за забастовок к концу войны швейцарская армия понизила количество призваных в свои ряды до 12 500 человек.

В ходе войны больше всего инцидентов с пересечениями границы Швейцарии воюющими сторонами (около 1000 раз) пришлось на район перевала Пассо Стельвио (итал. Passo dello Stelvio; нем. Stilfser Joch) в Восточных Альпах, где происходили столкновения между итальянскими и австрийскими войсками. Однако в результате со временем удалось всё-таки заключить трёхстороннее соглашение не вести боевых действий в непосредственной близости к швейцарской территории.

Между мировыми войнами

Духовная Оборона

В послевоенные годы, особенно начиная с середины 1930-х, происходило постепенное изменение акцентов в отношении Швейцарии к своей безопасности от внешней угрозы.

В большой мере это объяснялось появлением и развитием фашизма и национал-социализма в соседних Италии и Германии.

Впрочем, первоначально эти новые политические движения ещё вызывали симпатии у некоторой части швейцарцев: в 1932 году Вильгельм Густлофф организовал в Давосе швейцарское отделение НСДАП, члены швейцарского правительства Филипп Эттер (католическая консервативная партия) и Марсель Пиле Голаз (радикальная партия) открыто проявляли благосклонность к националистическим идеям, и даже командующий швейцарской армией генерал Анри Гизан высказал в 1934 году своё восхищение итальянским диктатором Муссолини, который «знал, как объединить все силы нации».

Многие высокопоставленные военные состояли также в пронацистских организациях Schweizerischer Vaterländischer Verband (SVV), Eidgenössische Sammlung и прочих (в дальнейшем все они были запрещены).

Уже во время войны около 2200 швейцарских граждан служили добровольцами в вермахте и СС.

Однако со временем проявления тоталитаризма, преследования евреев и откровенно экспансионистская внешняя политика соседей оттолкнули от себя симпатии швейцарцев, имеющих многовековую демократию и федералистское государство.

Более того, недоверие к Frontists (сочувствующим нацистам) становилось даже больше, чем к коммунистам и вообще к «левым»: доля голосов, отданных социал-демократической партии на парламентских выборах, возрастала с 25,9 % в 1939 до 28,6 % в 1943 годах.

После аншлюса Австрии именно газеты Швейцарии стали единственной немецкоязычной трибуной для общественной критики нацистской идеологии, а основанное в 1931 году в Швейцарии Национальное Общественное радио своими передачами представляло сильный противовес пропаганде Геббельса.

В конце 1930-х годов не только эмигранты и швейцарские интеллектуалы, но и большинство населения Швейцарии были критически настроены по отношению к нацистской Германии. Кроме всего, это также повлекло за собой повышение всеобщего интереса к национальным ценностям Швейцарии, а также к готовности их защищать от любых поползновений извне.

Для обозначения этого общественного движения в Швейцарии был принят термин Geistige Landesverteidigung (Психическая, Интеллектуальная национальная оборона), или, в переводе с официальных названий на французском «défense spirituelle» и итальянском «difesa spirituale» — Духовная оборона.

Духовная Оборона включала в себя примерно 40 различных общественных ассоциаций. Их деятельность была направлена на популяризацию в обществе традиционных ценностей Швейцарии и её государственного уклада (федерализм, равноправие, терпимость, многопартийность), а также богатства её культуры.

Планы иностранных держав относительно Швейцарии

После нападения Германии на Польшу в Западной Европе началась «странная война»: уже 3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили войну Германии, но активных боевых действий между воюющими сторонами не проводилось.

Однако, разрабатывая планы ведения войны на 1940 год, главнокомандующий вооружёнными силами Франции генерал Гамелен исходил из предположения, что Германия могла нанести удар по англо-французским войскам на севере или на юге, действуя через Бельгию или Швейцарию.

Учитывая это, французское командование предлагало ввести франко-английские войска в Бельгию и Швейцарию, включить бельгийскую и швейцарскую армии в состав союзных сил и создать прочную оборону на удалённых от французской границы рубежах.

С другой стороны, уже после капитуляции Франции вермахт разработал свой план вторжения в Швейцарию. По ряду причин сроки начала этой операции несколько раз переносились, и в конце концов вторжение так и не состоялось, хотя в устной традиции сохранилось высказывание, якобы бытовавшее среди немецких солдат:

Мы возьмём Швейцарию, этого маленького дикобраза, по пути домой!

Оригинальный текст (нем.)  

Die Schweiz, das kleine Stachelschwein, nehmen wir auf dem Ruckweg ein!

Оценивая состояние сил противника в тот период, швейцарский генерал Ойген Бирхер писал, что немцам для того, чтобы дойти до Берна, вполне хватило бы одного танкового полка.

Начало войны. Вооружённый нейтралитет

Мобилизация вооружённых сил Швейцарии

Армия Швейцарии имела милиционную систему комплектования: практически всё взрослое мужское население страны регулярно призывалось на краткосрочные военные сборы, а в случае войны могло быть в течение двух суток полностью отмобилизовано.

Такая быстрота была обусловлена как небольшими размерами страны (от 150 км до 300 км), так и правилом, по которому лёгкое стрелковое вооружение хранилось не в арсеналах, а у швейцарцев дома.

2 сентября 1939 года в стране началось проведение мобилизации, и уже 4 сентября численность вооружённых сил была доведена до 430 000 человек.

В начальном периоде Второй мировой войны Швейцария обладала следующими вооружёнными силами:

• Сухопутные войска в составе 3-х армейских корпусов (в дальнейшем — 5-ти корпусов), одной отдельной дивизии и нескольких отдельных подразделений. Из этих сил три пехотные бригады имели дополнительно по одной танковой роте в составе 8 лёгких танков LTH чехословацкого производства. Помимо этих 24 танков, на вооружении имелись 4 британских танка Light Tank Model 1934 и 2 французских FT-17. В годы войны в Швейцарии пытались организовать производство бронетехники собственными силами, но две созданные САУ, NK I и NK II, не вышли за стадию прототипов.
• Военно-воздушные силы в составе 3-х авиаполков, имеющие на вооружении закупленные в Германии истребители Bf.109D (10 экземпляров), Bf.109E (80 экземпляров), а также производившиеся в Швейцарии по лицензии французские Morane-Saulnier MS.406 (84 самолёта). Кроме того, в качестве истребителей-бомбардировщиков могли быть использованы устаревшие французские Dewoiting D-27 (88 штук) и EKW C-35 (80 штук) собственной разработки.
• Войска противовоздушной обороны в составе 8 батальонов, имевших на вооружении 20-мм автоматы (36 единиц) и 75-мм зенитные орудия (8 единиц). В последние месяцы 1939 года это количество увеличилось до 131 автоматов и 23 зенитных орудий.

Учитывая опыт мобилизации времён Первой мировой войны, повлёкшей за собой определённое социальное напряжение, правительство страны приняло решение выплачивать компенсацию всем призваным военнослужащим в размере 80 % от предыдущего заработка.

Боевые столкновения в воздухе в 1940 году. План «Танненбаум»

До середины 1940 года обстановка на границе была сравнительно спокойная. Однако 10 мая 1940 года началось вторжение вермахта во Францию, и резко возросло количество нарушений воздушной границы Швейцарии французскими и немецкими самолётами. К тому же, если до мая 1940 года швейцарские истребители не встречали сопротивления, выпровождая нарушителей со своей территории или принуждая их к посадке, то с началом активных боевых действий на земле немецкие лётчики стали вести себя более агрессивно в воздухе.

4 июня 1940 года швейцарские ВВС сбивают два немецких Bf.110. В этот же день одинокий He-111 выманивает 12 швейцарских истребителей на территорию Франции, где они попадают под удар 28 немецких истребителей Bf.110C из II/ZG 1. Однако швейцарцы в завязавшемся бою, потеряв один свой самолёт, сумели подбить два истребителя и бомбардировщик противника, после чего вернулись в своё воздушное пространство.

5 июня 1940 года немецкое правительство передаёт Швейцарии ноту протеста относительно данного инцидента, а 8 июня 1940 года в качестве ответной меры был организован налёт группы бомбардировщиков He-111Н (KG 1) при сопровождении уже 32 Bf.110C (из II\ZG 76) на швейцарскую территорию. После атаки на патрульный C-35 швейцарцы поднимают в воздух 12 Bf.109E, и, потеряв один самолёт, сбивают три истребителя люфтваффе.

После этого в беседе с журналистами Гитлер выражает личную обеспокоенность данными лётными происшествиями. Особенно расстроило фюрера то, что немецкие самолёты уничтожались техникой, построенной в Германии.

16 июня 1940 года 10 немецких диверсантов безуспешно пытаются провести акцию на одном из швейцарских аэродромов.

17 июня 1940 года Франция прекращает сопротивление, и в этот же день подразделения 29-й пехотной дивизии вермахта выходят на швейцарскую границу в районе Ду (Doubs). Швейцарские лётчики получают приказ не атаковать нарушителей, если они идут менее, чем по три самолёта.

Однако 19 июня Швейцария получает вторую дипломатическую ноту относительно происшедших столкновений, в которой содержится уже открытая угроза:

Правительство Рейха не намерено больше тратить слова, но будет защищать германские интересы иными способами, если подобные события произойдут в будущем.

После этого Главнокомандующий Вооружёнными силами Швейцарии издаёт приказ, запрещающий перехват любых самолётов над территорией Швейцарии, и в тот же день: Оперативный приказ № 10, предусматривающий развёртывание швейцарских войск для отражения возможного нападения со стороны Германии и Италии.

С другой стороны, 26 июля 1940 года командованием сухопутных сил Германии был принят план операции «Танненбаум», согласно которому 12-я армия генерал-фельдмаршала Вильгельма Листа силами одного горнострелкового и трёх пехотных корпусов должна была осуществить захват Швейцарии в течение 2-3 дней:

В «день Икс», установленный ОКХ, 12-я армия должна перейти швейцарскую границу на широком фронте, разгромить противостоящие немецким войскам швейцарские силы, возможно быстрее овладеть столицей Берном и его индустриальным районом, центром военной промышленности в районе Золотурна, Люцерном и индустриальным Цюрихским районом, а затем захватить остальные районы сферы германских интересов.

Национальный Редут

Против 10 швейцарских пехотных дивизий было сосредоточено 2 горнострелковые, 6 танковых и моторизованных, 8 пехотных дивизий вермахта. Причём любой из танковых полков немцев имел на своём вооружении танков минимум в три раза больше, чем вся швейцарская армия. Исходя из соотношения сил, было очевидно, что в классическом сражении швейцарцы не смогут достаточно долго противостоять вермахту в случае нападения: только что капитулировавшая Франция это подтверждала.

В этих условиях командующим швейцарской армией генералом Анри Гизаном была предложена концепция организации обороны, получившая название «Национальный Редут», или просто Редут.

Согласно этой концепции, задачей вооружённых сил Швейцарии была не оборона границ страны, а создание ситуации, в которой оккупация Швейцарии представлялась бы противнику слишком дорогостоящим и даже не имеющим смысла предприятием.

С этой целью линия обороны заранее переносилась с равнин в горы, где спешно строились многочисленные фортификационные сооружения, способные противостоять пехоте и танкам противника. Горные дороги и тоннели минировались и подготавливались к взрывам. Командованию и личному составу всех частей и подразделений доводилось, что с момента начала боевых действий они должны оборонять свои участки, больше невзирая ни на какие приказы о прекращении сопротивления.

Таким образом, любой противник, вторгшийся в страну, в результате столкнулся бы с задачей установления контроля над обширными горными районами с полностью разрушенной инфраструктурой, где держали бы оборону многочисленные полупартизанские формирования.

С другой стороны, в то же время швейцарское правительство демонстрировало готовность прийти к разумному компромиссу: соглашению, дающему некоторые преимущества окружившим со всех сторон Швейцарию странам Оси, и в то же время не умаляющему суверенитет и нейтралитет Швейцарии.

Компромисс

Несмотря на имеющуюся напряжённость в отношениях, Швейцария очевидно была полезнее Германии в качестве партнёра, чем в качестве врага.

Из четырёх альпийских горных проходов, являвшихся наиболее короткими путями между Германией и Италией, три (Сен-Готард, Лёчберг и Симплон) находились на территории Швейцарии и лишь один (Бреннер) — на территории присоединённой к Германии Австрии. Разрушение швейцарцами этих транспортных путей сделало бы сообщение между главными членами «Оси» более дорогим и уязвимым.

Кроме того, бойкотирование нацистов большинством развитых стран мира сказывалось на экономике Германии: в частности, возникла сложность в конвертировании рейхсмарки, как мировой валюты.

Таким образом, появились условия для соглашения между Швейцарией и Германией, которое и было заключено в августе 1940 года. По этому соглашению Швейцария предоставляла режим наибольшего благоприятствия для транзита немецких грузов (в том числе и военных) через свою территорию, обязалось продавать Германии золото и другие драгоценные металлы за рейхсмарки, и, кроме того, предоставляла Германии долгосрочный кредит в размере 150 000 000 швейцарских франков.

Вскоре после заключения этого соглашения немецкая 12-я армия была перенаправлена для участия в операциях в Норвегии, на Балканах, а также против Советского Союза.

Экономика Швейцарии во время войны

Промышленность Швейцарии традиционно зависела от экспорта продукции машиностроения, часов, химической продукции и фармацевтики. В то же время высокая плотность населения, жёсткие условия для ведения сельского хозяйства (особенно в альпийском регионе) влекли за собой дефицит сырья, продовольствия и являлись причиной отрицательного торгового баланса. Впрочем, предпринятые в ходе первой трети XX века усилия по развитию туризма, предоставлению транспортных услуг и финансовых услуг (банковское дело и страхование) постепенно увеличивали их долю в ВВП.

Однако во время Второй мировой войны импорт снизился с 30 % национального продукта (средний показатель в конце 1920-х годов) до 9 %, экспорт с 25 % до 9 %. Доходы от туризма практически прекратились.

Ввиду наметившейся нехватки продовольствия из-за снижения импорта, швейцарский парламент уже в апреле 1939 года одобрил резолюцию по увеличению сельскохозяйственного производства. Посевные площади до конца войны увеличились почти в три раза, и тем не менее 20 % продовольствия и почти всё сырьё приходилось ввозить из-за границы.

Одним из самых важных торговых партнёров Швейцарии перед началом войны была Германия. В период с 1939 по 1944 год экспорт товаров в Германию значительно превысил показатели экспорта в союзные страны — в частности в США.

С 1939 по 1942 год 45 % всех экспортируемых товаров было вывезено в Италию и Германию. Основную часть поставок составляли стратегическое сырьё, инструменты и орудия производства, техническое оборудование и продукты химической промышленности. Швейцария не только экспортировала товары в Германию, она также импортировала оттуда уголь, нефть, сырьё, продукты питания.

По железным дорогам Швейцарии перевозились немецкие и итальянские военные грузы.

В условиях начавшегося разгрома стран Оси поставки в Германию снижались, а в 1944 году был запрещён транзит немецких и итальянских военных грузов.

Карточная система

Зависимость от импорта продовольствия и снижение его объёмов в ходе войны вынудили швейцарское правительство ввести нормированное потребление основных видов продовольствия и товаров народного потребления.

Были введены карточки на следующие товары:

• С 30 октября 1939: сахар, макаронные изделия, бобовые, рис, крупы, мука, ячмень и овёс, пищевые жиры
• С 1 декабря 1940: текстиль, обувь, мыло, моющие средства
• С 31 мая 1941: кофе, чай, какао
• С 31 августа 1941: сыр
• С 3 декабря 1941: яйца и продукты на основе яиц
• С 1 января 1942: свежее молоко
• С марта 1942: мясо
• С 4 мая 1942: мёд, варенье, консервированные фрукты
• С июня 1943 года: шоколад

Карточная система просуществовала до 1948 года.

Её введение заметно повлияло на обыденный рацион швейцарцев и субъективно воспринималось как лишения, пережитые в ходе войны.

Политика по отношению к беженцам

В 1940 году на территории Швейцарии были организованы первые лагеря для интернированных французских солдат, а также поляков из числа подразделений, сражавшихся в рядах французской армии. В дальнейшем лагеря пополнялись в основном за счёт бежавших из германских концлагерей пленных солдат антигитлеровской коалиции и итальянцев, не пожелавших после падения режима Муссолини сотрудничать с нацистами. Кроме того, там же находилось некоторое количество английских и американских лётчиков, чьи самолёты были подбиты над Германией и смогли дотянуть до швейцарской территории.

Первая крупная группа советских беглецов оказалась в Швейцарии летом 1944 года. В начале 1945 года сюда удалось бежать почти 8 тысячам советских военнопленных. А всего на момент капитуляции Германии в лагерях для интернированных находилось 103 689 человек, из которых примерно 11 000 бойцов Красной Армии. При этом наряду с советскими военнопленными в швейцарских лагерях содержалось и небольшое число бежавших с поля боя солдат коллаборационистской Русской освободительной армии генерала Власова.

В конце войны на территории Швейцарии интернировались уже военнослужащие другой стороны — вермахта.

Характерно, что и к советским военнопленным, и к власовцам швейцарцы относились гораздо хуже, чем к интернированным итальянцам или англичанам. Более того, в отличие от интернированных союзников, советские военнопленные покинули швейцарские лагеря одними из последних. Одним из факторов, осложняющих пребывание интернированных советских граждан в Швейцарии, было отсутствие дипломатических отношений между двумя странами (в жёсткой форме разорваны СССР в 1923 году после оправдания швейцарским судом убийцы советского дипломата Воровского; восстановлены только в 1946 году).

В то же время по отношению к гражданским беженцам политика страны была более жёсткой.

Считается, что швейцарские иммиграционные власти отказали в пересечении границы от 20 000 до 25 000 еврейских беженцев из Германии, а некоторые гражданские лица, контрабандно переводившие беженцев на территорию страны, были подвергнуты судебному преследованию (реабилитированы только после 1990 года).

8 марта 1995 года правительство Швейцарии официально извинилось за практику непредоставления статуса беженцев лицам из Германии, имевшим в своих паспортах штамп «J», о чём в 1938 году было заключено специальное соглашение с нацистами.

Деятельность иностранных разведок на территории Швейцарии

Находящаяся в центре Европы Швейцария, будучи нейтральной страной, была удобным местом для организации там легальных и нелегальных резидентур. Например, военная разведка РККА имела в стране целых три независимые сети (с одной из которых сотрудничал Шандор Радо). Резидентуры Разведупра РККА, работавшие в Швейцарии, проходили в гестапо по делу «Красная капелла» и рассматривались германской контрразведкой как часть единой советской разведывательной сети в Западной Европе.

В Берне вёл разведывательную деятельность сотрудник Управления стратегических служб (разведывательный орган США) и будущий директор ЦРУ Аллен Даллес.

Сотрудничество с вермахтом: швейцарская медицинская миссия

В военном смысле, несмотря на декларируемую политику нейтралитета, Швейцарская конфедерация ограниченно сотрудничала с нацистской Германией: по секретному соглашению с вермахтом, Швейцария отправила несколько медицинских миссий на германо-советский фронт. Целью врачей было лечение немецких раненых в госпиталях на оккупированных территориях СССР. Уже во время войны это сотрудничество было осложнено сведениями о военных преступлениях, свидетелями которых стали швейцарские врачи.

Инциденты с нарушением воздушной границы Швейцарии после 1940 года

Бомбардировки территории Швейцарии самолётами ВВС США

С 1943 года союзники приступили к планомерным массовым бомбардировкам целей на территории Германии, что повлекло за собой увеличение количества заходов самолётов воюющих сторон в воздушное пространство Швейцарии.

Кроме того, несколько раз самолёты ВВС США бомбили швейцарские города: 1 апреля 1944 года — Шаффхаузен на севере страны, 25 декабря 1944 года — Тайнген, 22 февраля 1945 года подверглись бомбардировкам сразу 13 населённых пунктов на территории Швейцарии, 4 марта 1945 года — одновременно Базель и Цюрих.

Швейцарские лётчики снова получили приказ принуждать к посадке одиночные самолёты-нарушители и атаковать групповые цели. В результате этого уже в начале марта 1944 года был сбит один американский бомбардировщик, а второй посажен на швейцарский аэродром.

В ходе начавшихся переговоров между сторонами американские представители объясняли свои бомбёжки плохими погодными условиями и навигационными ошибками пилотов. Швейцария требовала прекратить бомбардировки и компенсировать нанесённый ущерб. Правительство США принесло официальные извинения и ещё до предоставления данных об ущербе выплатило $1 000 000 в счёт возмещения ущерба. В октябре 1944 года к этой сумме были добавлены ещё $3 000 000.

Американским лётчикам было запрещено бомбить цели ближе, чем за 50 миль от швейцарской границы, если они не могут быть положительно идентифицированы.

Тем не менее с увеличением масштабов бомбардировок Германии увеличивалось количество инцидентов. И если швейцарские истребители ничего не могли предпринять против формаций, превышающих 100 бомбардировщиков, они нападали на одиночные самолёты, иногда даже не имея для этого обоснований.

Так, 13 апреля 1944 года швейцарский пилот обстрелял повреждённый американский бомбардировщик, несмотря на то, что его экипаж при приближении швейцарского истребителя выпустил шасси — по международным правилам это означало «следую на указанный вами аэродром». Семь американских лётчиков погибло.

С целью минимизировать риск подобных инцидентов, а также снизить напряжение в отношениях между представителями союзников и швейцарцами, в сентябре 1944 года командующему швейцарской армии генералу А. Гизану поступило предложение от Штаб-квартиры Союзного экспедиционного корпуса (SHAEF) направить в их расположение швейцарских представителей.

После этого четыре швейцарских офицера были откомандированы в союзные войска.

21 октября 1949 государственный департамент США и швейцарское правительство заключили договор о перечислении 62 176 433,06 швейцарских франков (эквивалентный $14 392 692,82), в дополнение к перечисленным ранее $4 миллионам, в качестве полной и окончательной компенсации за ущерб, нанесённый гражданам и собственности в Швейцарии всеми вооружёнными силами Соединённых Штатов во время Второй мировой войны.

Уничтожение истребителя Люфтваффе с радиолокационной установкой

28 апреля 1944 года командир эскадрилии 5./NJG 5 Люфтваффе обер-лейтенант Вильгельм Йохнен со своим экипажем в воздушном бою сбил два английских бомбардировщика и в погоне за третьим пересёк границу Швейцарии. Однако при этом его самолёт — ночной истребитель Bf.110G-4 номер C9+EN (W.Nr.740055) — был повреждён ответным огнём и совершил посадку на авиабазе Дюбендорф (Цюрих).

Ночной истребитель был оснащён секретным радиолокатором «Лихтенштейн SN-2» и пушечной установкой «неправильная музыка» на борту. Кроме того, в самолёте находилась папка с секретными документами.

Чтобы воспрепятствовать возможному доступу союзников к секретной аппаратуре на борту самолёта немецким командованием было решено совершить диверсионный рейд на швейцарский аэродром.

Узнав о готовящейся операции, начальник внешней разведки бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг решил срочно вмешаться, чтобы избежать непредсказуемых последствий этого нападения. Воспользовавшись хорошими личными контактами с руководителем швейцарской разведки бригадиром Массеном, Шелленберг добился взаимовыгодной сделки: Германия согласилась продать Швейцарии 12 истребителей Bf.109G-6 за 500 тысяч золотых швейцарских франков, а швейцарская сторона в присутствии немецких представителей должна была уничтожить самолёт и его оборудование.

18 мая 1944 года «Мессершмитт» Йохнена был сожжён. На следующий день в Швейцарию прибыли обещанные 12 истребителей. Однако немцы продали истребители с изношенными двигателями, и в результате в 1951 году Швейцария выиграла судебное дело против фирм «Даймлер» и «Мессершмитт», после чего эти фирмы выплатили денежную компенсацию.

Имеются сведения как минимум ещё о двух оснащённых локаторами Bf.110, интернированных на территории Швейцарии.

Критика позиции Швейцарии во время Второй мировой войны

Несмотря на нейтралитет Швейцарии, в ходе Второй мировой войны её правительство регулярно испытывало на себе давление как со стороны держав Оси, так и со стороны союзников. Каждая из заинтересованных сторон стремились использовать положение страны в своих интересах и в то же время противодействовать интересам противника. Причём изменение ситуации на фронтах соответственно влияло и на интенсивность внешнеполитических влияний.

Например, именно под давлением союзников Швейцария в 1944 году запретила транзит немецких и итальянских грузов через свою территорию.

После победы Красной Армии и союзных войск над Германией ситуация в Швейцарии во время войны и её политика того периода стали предметом критического отношения со стороны победителей.

Суть претензий сводилась к тому, что политика Швейцарии по сути способствовала продолжению войны, и что предоставляемые Швейцарией услуги, экспорт и кредиты нацистской Германии в значительной степени не могут быть обоснованы.

Швейцарии ставили в вину:

• Транзит немецких и итальянских военных грузов
• Подозрение в транзите через свою территорию поездов с военнопленными и лицами, принудительно угнанными на работы
• Продажу Германии золота в обмен на рейхсмарки
• Долевое участие швейцарских компаний в немецких предприятиях, на которых использовался труд военнопленных
• Жёсткую политику по отношению к беженцам

Со временем к этим претензиям добавились новые, напрямую связанные с принципом банковской тайны:

• Хранение нацистских активов в банках страны По некоторым оценкам, на конец XX века на счетах в швейцарских банках находилось около $4 млрд из числа средств, размещённых там Германией во время войны.
• Хранение активов лиц, погибших во время войны, и невозвращение их потомкам (так называемое «Еврейское золото») В августе 1998 банки UBS и Credit Suisse согласились выплатить $1,25 млрд в качестве компенсации жертвам геноцида и их наследникам в обмен на отказ от каких-либо претензий.

Вместе с тем в конце XX — начале XXI века и в самой Швейцарии наметилось переосмысление политики страны во время Второй мировой войны, о чём свидетельствует выпуск факультативного учебника по истории под названием «Оглянуться назад и задать вопросы» (Hinschauen Und Nachfragen).

Дополнительные факты

• 14 марта 1941 года швейцарец Морис Баво был гильотинирован в берлинской тюрьме Плётцензее за попытку покушения на Гитлера.

Литература

• [www.amazon.com/Between-Alps-Hard-Place-Switzerland/dp/089526238X/ref=sr_1_1?ie=UTF8&s=books&qid=1267398070&sr=8-1 Between the Alps & A Hard Place: Switzerland in World War II and Moral Blackmail Today]

Publisher: Regnery Publishing, Inc.; 1 edition (November 1, 2000) Language: English ISBN 0-89526-238-X ISBN 978-0-89526-238-7

• [www.amazon.ca/Refuge-Reich-American-Airmen-Switzerland/dp/1885119704 Refuge from the Reich: American Airmen and Switzerland During World War II] Publisher: Da Capo Press; illustrated edition edition (Oct 12 2001) Language: English ISBN 1-885119-70-4 ISBN 978-1-885119-70-4

Ссылки

• [history-switzerland.geschichte-schweiz.ch History of Switzerland]
• [www.swissworld.org/ru/ Swissworld.org]

Отрывок, характеризующий Швейцария в годы мировых войн

С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]