Швейцарское плато

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Швейцарское плато (фр. plateau suisse, нем. Schweizer Mittelland, англ. Swiss plateau) является одним из трёх определяющих типов ландшафта в Швейцарии, вместе с Юрой и Альпами. Оно покрывает около 30 % территории современной Швейцарии; охватывает регионы, лежащие между массивами Альп на юго-востоке и Юры на западе. Плато частично равнинное, но в основном холмистое, высота над уровнем моря колеблется между 400 и 600 метрами. Это самый заселенный регион Швейцарии, важнейший для экономики страны.





География

На севере и северо-западе Швейцарское плато четко ограничено (геологически и географически) Юрскими горами. На юге такой четкой границы с Альпами нет. На юго-западе плато ограничено Женевским и Невшательским озёрами, между которыми расположено лесистое нагорье Жора. На северо-востоке Швейцарское плато ограничено Боденским озером и Рейном.

Геологически Швейцарское плато — это часть бо́льшего образования, простирающегося и за границами Швейцарии. Своим юго-западным краем плато доходит до Шамбери во Франции (где встречаются Альпы и Юра). На противоположной стороне за Боденским озером, плато тянется до немецких и австрийских Преальп.

В границах Швейцарии плато занимает около 300 км в длину, а его ширина увеличивается с запада на восток. Рядом с Женевой ширина плато около 30 км, Берном — 50, а в восточной Швейцарии она достигает 70 км.

На плато частично или полностью расположено множество кантонов Швейцарии. Полностью на плато находятся кантоны Женева, Тургау и Цюрих; бо́льшая часть кантонов Люцерн, Аргау, Золотурн, Берн, Фрибур и Во лежит на плато; кантоны Нёвшатель, Цуг, Швиц, Санкт-Галлен и Шаффхаузен также захватывают небольшие части плато.

Геология

Геологические наслоения

Благодаря многочисленным скважинам пробуренным на плато в поисках нефти и газа, его геология сравнительно хорошо изучена. Геологически бо́льшая часть плато представляет собой мощное молассовое образование.


Верхний уровень состоит из гравия и камней, образованных движением ледников во время ледникового периода.

Осадочные породы

История осадочных пород Швейцарского плато


Ледниковый период


Ландшафт

Топография



Климат

Швейцарское плато расположено в промежуточной зоне между влажным морским и континентальным умеренным климатами. Преобладающие ветры дуют с запада. В нижней части плато среднегодовая температура составляет около 9 — 10 °C. В январе средняя температура в районах Женевского, Нёвшательского и Биельского озёр составляет около +1 °C. По направлению к востоку средняя температура понижается и в районе озера Констанс средняя температуря января составляет −1 °C. В июле средняя температура в Женеве равняется 20 °C, на южном окончании Юры 18 — 20 °C и 16 — 18 °C на востоке плато. Количество солнечных часов в год в районе Женевы превышает 1900, тогда как в других частях оно колеблется между 1600 (особенно на востоке) и 1900,

Среднегодовые осадки составляют около 800 миллиметров в районе Юры, 1200 миллиметров на востоке и 1400 на границе с Альпами. Самым сухим регионом плато является полоса между Моржем и Невшателем, защищённая Юрскими горами от осадков. В самых тёплых частях плато (у Женевского и Нёвшательского озёр) продолжительность периода со снежным покровом составляет менее 20 дней в году, тогда как в других частях продолжительность колеблется между 20 и 40 днями (в зависимости от высоты над уровнем моря).

В зимние месяцы воздух над швейцарским плато может оставаться неподвижным, практически без взаимодействия с другими воздушными массами. Таким образом формируется облако холодного воздуха над плато, покрытое туманом. Облака выглядят, как огромный океан тумана, хорошо видимый сверху (обычно с высоты более 800 м) и иногда это явление называют 'nebelmeer' (туманное море). Такая погода называется инверсией, так как температура под туманом ниже, чем температура над ним. Иногда такая погода устанавливается на несколько дней или даже недель, в то время как окружающие регионы Альп и Юры могут наслалаждаться ярчайшим солнцем.

Растительность

Преобладающим типом растительности на швейцарском плато являются смешанные широколистные леса, с произрастанием бука и пихты. В промышленных лесах, используемых для лесоводства, выращивается в основном ель, обладающая ценной древесиной (хотя в природе ели произрастают в основном в горах). В некоторых частях плато обладающих более мягким и сухим климатом (например в регионе Женевского озера), произрастают дуб, липа и клён.

Население

Хотя Швейцарское плато занимает только около 30 % площади Швейцарии, более 5 миллионов человек проживает на этой территории или более двух третей населения страны. Плотность населения составляет около 380 человек на км². Почти все города Швейцарии с населением более 50 тыс. человек (кроме Базеля) находятся на плато, включая Цюрих, Женеву, Берн и Лозанну. Агломерации этих городов являются наиболее плотно заселенными территориями на плато. Другие плотно заселенные части плато — это южная часть на границе с Юро́й и агломерации Люцерна, Винтертура и Санкт-Галлена.

Большинство населения говорит по-немецки, а на западе плато по-французски. Языковая граница не менялась на протяжении столетий, хотя она не является ни географически, ни политически обусловленной. Она проходит от Биля/Бьена через Муртен/Мора и Фрайбург/Фрибур до фрибуржских Альп. Города Биль/Бьен, Мюртен/Мора и Фрайбург/Фрибур официально двуязычные. Большинство топографических наименований вдоль этой языковой границы обычно имеют две версии — немецкую и французскую.

История заселения

Первыми областями, заселенными во времена неолита были береговые линии рек и озёр. Большие поселения были построены здесь, после того, как кельты появляются на территории современной Швейцарии в III веке до н. э.. Городские поселения с каменными домами появляются здесь во времена Римской империи. Швейцарское плато стало частью империи в 15 до н. э., когда римляне, под командованием Юлия Цезаря, оккупировали земли Гельветии. Плато оставалось под властью Рима до конца III века. Важнейшими городами здесь были Auenticum (сегодня Аванш), Vinddonissa (Виндиш), Colonia Iulia Equestris или в кельтском варианте Noviodunum (сегодня Ньон) и Augusta Raurica. Все они были соединены сетью римских дорог. После отступления римлян западная часть плато была оккупирована Бургундами, а центральная и восточная части — Алеманнами. Таким образом на плато начала образовываться языковая граница.

Во время средних веков здесь было основано множество городов, особенно в нижней части плато, обладающей благоприятным климатом. К 1500 году здесь уже было 130 городов, соединенных плотной сетью дорог. С подъёмом индустриализации в начале XIX века, города становятся всё более важной частью экономи. В 1860 году начался резкий рост городского населения за счёт миграции из деревень и он продолжался около ста лет. Однако в семидесятых годах XX века начался обратный процесс и как следствие муниципалитеты ближних пригородов больших городов значительно выросли, тогда как сами города теряли жителей. В настоящее время миграция городских жителей происходит во всё более удалённые от городов места.

Экономика

Благодаря благоприятному климату и плодородным землям, западная часть плато является наиболее важным сельскохозяйственным регионом Швейцарии. Важнейшие культуры: пшеница, кукуруза, ячмень и т. д. На северных берегах озёр плато распространено виноградарство.

Леса Швейцарского плато используются в лесоводстве. В основном выращивается, имеющая ценную древисину, европейская ель. Как и во всей Швейцарии на плато практически нет минеральных ресурсов. Лишь благодаря отложениям ледникового периода здесь находится много месторождений гравия и глины. Добыча гравия покрывает потребности местной строительной индустрии.

Многочисленные ГЭС на реках плато производят электричество, все четыре швейцарские АЭС также находятся на плато.

Транспорт

Из-за относительно простых топографический условий и высокой плотности населения, транспортная сеть на плато очень хорошо развита. Важнейшим транспортным коридором является скоростное шоссе А1 соединяющее крупнейшие города Швейцарии — оно идет из Женевы, через Лозанну, далее Берн, Цюрих, Винтертур, Санкт-Галлен. Шоссе A2, соединяющее север и юг Швейцарии, пересекает плато от Ольтена до Люцерна.

Очень развита железнодорожная сеть: все главные города страны соединены железными дорогами. Между Ольтеном и Лозанной проходят две главные линии: первая проходит через Фрибур и Берн, а вторая идет по границе Юры через Золотурн, Биль, Нёвшатель и Ивердон-Ле-Бан. Поездка на поезде от Цюриха до Берна продолжается около часа, путешествие через все плато от Женевы до Санкт-Галлена занимает около 4 часов.

Два важнейших аэропорта страны находятся на плато — это Международные аэропорты Цюриха и Женевы (Куантран). В столице Швейцарии Берне находится лишь небольшой аэропорт местного значения.

Туризм

См. также

Напишите отзыв о статье "Швейцарское плато"

Литература

  • Toni P. Labhart: Geologie der Schweiz. Ott Verlag, Thun, 2004. ISBN 3-7225-6762-9.
  • François Jeanneret und Franz Auf der Maur: Der grosse Schweizer Atlas. Kümmerly + Frey, Geographischer Verlag, Bern, 1992. ISBN 3-259-08850-4.
  • Andre Odermatt und Daniel Wachter: Schweiz, eine moderne Geographie. Neue Zürcher Zeitung, Zürich, 2004. ISBN 3-03823-097-9.

Ссылки

  • [web.archive.org/web/20021105062123/members.fortunecity.com/revieruba/beschreib/waldspaz/geologie.htm Геология Швейцарии] (нем.)
  • [mypage.bluewin.ch/chesi/steine/geologie01.htm Геология Швейцарского плато] (нем.)



Отрывок, характеризующий Швейцарское плато


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.