Швянчёнис

Город Швянчёнис лит. Švenčionys Герб Страна ЛитваЛитва Уезд ВильнюсскийВильнюсский уезд Район Швянчёнский Координаты 55°08′00″ с. ш. 26°09′20″ в. д.55.13333° с. ш. 26.15556° в. д. / 55.13333; 26.15556    Мэр Витаутас Вигялис Первое упоминание 1486 Прежние названия Свенцяны Город с 1800 Тип климата умеренно-континентальный Население 5 512 человек (2010) Часовой пояс UTC+2, летом UTC+3 Почтовый индекс LT-18001 Официальный сайт [www.svencionys.lt/ ncionys.lt]

Швянчё́нис (лит. Švenčionys, белор. Свянцяны, рус. Свенчаны) — город на востоке Литвы, в 84 км к северо-востоку от Вильнюса; административный центр Швянчёнского района.

Положение и общая характеристика

Город расположился по берегам небольшой реки Куна (название реки Мяра в верхнем течение) на старом тракте, который издавна вёл из России в Пруссию. Небольшой городок с населением 5 658 жителей (2005), костёлом Всех Святых (в нынешнем виде построена в 1898 году), православной Свято-Троицкой церковью (1898), музеем земли Нальши, кинотеатром, почтовым отделением, центральной районной больницей и другими учреждениями. Действуют начальная школа, средняя школа, гимназия.

История

Поселение формировалось в Средние века. Первое упоминание местечка в письменных источниках относится к 1486 году. К началу XV века здесь было поместье князя Витовта. В 1392—1414 годах Витовтом был построен костёл (нынешний костёл построен в 1636 году и несколько раз отстраивался заново).

В 1800 году Свенцяны получили права городского самоуправления. В 1812 году с приближением Наполеона император Александр и сопровождавшие его военачальники оставили Вильну и остановились в Свенцянах. В конце того же года при отступлении из России в Свенцянах останавливался Наполеон со своим войском. Город упоминается в романе Льва Толстого «Война и мир»:

Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.

Был сборным пунктом 1-й Западной армии во время Отечественной войны 1812 года.

В 1898 году по проекту виленского епархиального архитектора Михаила Прозорова была построена соборная каменная церковь в русско-византийском стиле.

Половина населения города были евреи (в 1897 году — 52 %). Всего в городе по данным переписи проживали 6 025 человек, евреи - 3 147, поляки - 1 242, русские - 988, белорусы - 351, литовцы - 274.

В июне 1941 года Швянчёнис оккупирован немецкими войсками. В городе было создано еврейское гетто. Расстрелы узников начались в сентябре 1941 года, полностью гетто было уничтожено 5 апреля 1943 года. На месте гетто установлен памятник погибшим.

Название

Происхождение названия так или иначе связывается с гидронимом. По одной версии, оно образовано от названия озера Швянтас (Šventas) или небольшой речки в системе озёр Швянтас — Ильгис — Мишкинис (однако не установлено, какая это река и как она называется в настоящее время); вероятность такого образования подтверждается аналогичными названиями Мярёнис (река Мяра), Милёнис (река и озеро Миле) и другими. Однако город расположен не в ближайшем соседстве с озером Швянтас, находящимся на расстоянии свыше 10 км к северу от Швянчёниса, поэтому связь между ним и названием города вызывает некоторые сомнения и побуждает предполагать, что первые жители Швянчёниса переселились с берегов озера (или реки). По другой версии, название города образовано от имени или фамилии, которое в свою очередь выводится от названия озера Швянчюс (Švenčius). В текстах на русском языке широко употребляются варианты названия Швенчёнис и Швянчёнис. Второй вариант отвечает § 47 «Инструкции по транскрипции фамилий, имен и географических названий с русского языка на литовский и с литовского языка на русский», апробированной Комиссией по литовскому языку при Академии наук Литовской ССР и обязательной в Литве, в соответствии с которым литовская e транскрибируется русской я.

Города-побратимы

• Мронгово, Польша
• Свидница, Польша
• Вейхерово, Польша
• Румя, Польша
• Поставы, Беларусь

Известные уроженцы и жители

• Бройдо, Марк Исаевич — российский политический деятель.
• Ицхак Арад — партизан, затем израильский генерал и историк.
• Андрей Лобода (1871—1931) — украинский этнограф и фольклорист, вице-президент Академии наук Украины.

Галерея

• Svencionys church 1.jpg

  Костёл Всех Святых

• Svencionys church 3.jpg

  Костёл Всех Святых, интерьер

• Svencionys Orthodox church.jpg

  Свято-Троицкая церковь

• Svencionys Old Believers church.jpg

  Старообрядческая церковь

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Швенчёнис
• [www.miesteliai.lt/miestas/svencionys.html Švenčionys] (лит.)

Отрывок, характеризующий Швянчёнис

– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.