Шебалин, Виссарион Яковлевич

Виссарион Шебалин
В. Я. Шебалин дома на Котельнической набережной 14 апреля 1962 года. Фото Хенкина
Основная информация
Полное имя	Виссарион Яковлевич Шебалин
Профессии	композитор, педагог, профессор
Жанры	опера, кантата, симфония
Награды

Виссарио́н Я́ковлевич Шебали́н (29 мая (11 июня) 1902, Омск — 28 или 29 мая 1963, Москва) — советский композитор, педагог, профессор Московской консерватории. Народный артист РСФСР (1947). Лауреат двух Сталинских премий первой степени (1943, 1947).

Биография

В. Я. Шебалин родился 29 мая (11 июня) 1902 года в Омске, в семье преподавателя математики Омской гимназии Якова Васильевича Шебалина. Мать, Аполлинария Аполлоновна Шебалина, была домохозяйкой. Сёстры — Надежда и Галина. В 1912 году Я. В. Шебалин начал работать воспитателем и учителем музыки в Омском среднем сельскохозяйственном училище и в 1915 году вся семья поселилась на территории училища. Здесь он организовал певческий хор с ансамблем музыкальных инструментов. После образования СибНИИСХоза Я. В. Шебалин заведовал в нём научной библиотекой.

Систематическое музыкальное образование Виссарион Яковлевич начал получать в фортепианных классах омского отделения Русского музыкального общества (РМО) в десятилетнем возрасте. После окончания гимназии в 1919 году поступил на агрономический факультет Омской сельскохозяйственной академии, где учился полтора года. В 1921 году написал своё первое сочинение — «Скерцо для большого оркестра», а также несколько фортепианных пьес. Входил в футуристическую литературно-художественную группу «Червонная тройка» (1921—1922), куда входили также В. Уфимцев и Л. Н. Мартынов (литературный псевдоним - «В. Я. Тепляков»). В 1921—1923 годах учился в Омском музыкальном училище по композиции у М. И. Невитова (ученика Р. М. Глиэра) и классе фортепиано Б. Медведева.

В 1923—1928 годах учился в МГК имени П. И. Чайковского по классу композиции у Н. Я. Мясковского и по классу рояля у Н. Н. Кувшинникова. В 1920-х годах Шебалин был членом Ассоциации современной музыки; входил в неформальное объединение московских музыкантов, группировавшееся вокруг Н. Я. Мясковского (т. н. «Ламмовский кружок», собиравшийся в квартире педагога консерватории П. А. Ламма); был близким другом Д. Д. Шостаковича. С 1928 года преподавал композицию в МГК имени П. И. Чайковского и был её директором (1942—1948); снят с должности после постановления о борьбе с формализмом (Об опере «Великая дружба» В. И. Мурадели), впоследствии вернулся в консерваторию и работал на кафедре композиции.

Среди учеников Шебалина — композиторы Т. Н. Хренников, О. Б. Фельцман, К. С. Хачатурян, Б. А. Чайковский, А. Н. Пахмутова, Ю. М. Чичков, А. Николаев, В. Тормис, Э. В. Денисов, С. А. Губайдулина, Б. А. Мокроусов, Л. В. Фейгин и др.

Композитор Шебалин работал практически во всех основных жанрах, в том числе создал много музыки к драматическим спектаклям, радиопостановкам, кинофильмам. Особенно выделяется опера «Укрощение строптивой» по В. Шекспиру (1957), а также хоры без сопровождения на стихи русских и советских поэтов и некоторые романсы. В своё время заметным событием музыкальной жизни была его симфония «Ленин» на стихи В. В. Маяковского (1931; вторая редакция 1959).

Шебалин был одним из самых культурных и эрудированных музыкантов своего поколения; серьёзность, интеллектуальность, некоторая академичность стиля сближают его с Н. Я. Мясковским. Он блестяще завершил и инструментовал незаконченную оперу М. П. Мусоргского «Сорочинская ярмарка», получившую благодаря этому широкое распространение; работал также над инструментовкой незавершенной оперы Мусоргского — «Саламбо». Он восстановил партитуру Симфонии на две русские темы М. И. Глинки, создал свою редакцию (для постановки в Свердловске) оперы С. С. Гулака-Артемовского «Запорожец за Дунаем» и др.

Профессор (1935). Доктор искусствоведения (1941). Депутат ВС РСФСР 2 созыва.

В. Я. Шебалин умер 29 мая 1963 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 8).

Семья

Жена (официально — только с 1953 года) — Алиса Максимовна Хуббе (1901—?), из рода обрусевших немцев; педиатр, училась в Сорбонне. Её отец, Макс Гугонович (Максим Григорьевич) Хуббе, был коммивояжёром (после 1917 года — бухгалтером), мать, Анна Фёдоровна Пфафф — из семьи производителей швейных машинок (Pfaff); оба родились и жили в Москве.

Дети:

• Шебалин Николай (1927—1996), сейсмолог
• Шебалин Дмитрий (1930—2013), альтист, педагог МГК имени П. И. Чайковского, артист квартета имени Бородина.
• Шебалин Никита (1938—1995), филолог-классик

Сочинения

Оркестровые произведения

• Симфония № 1 op.6 (1925)
• Симфония № 2 op.11 (1929)
• Симфония № 3 op.17 (1935)
• Симфония № 4 op.24 (1935)
• Симфония № 5 op.56 (1962)
• Симфония «Ленин» op.16 (1931)
• Симфониетта op.43 (1949—1951)
• Сюита № 1 op.18 (1935)
• Сюита № 2 op.22 (1935)
• Сюита № 3 op.61 (1963)

Концерты

• Скрипичный концерт op.21 (1936—1940)
• Концертино для скрипки и струнного оркестра op.14/1 (1932)
• Концертино для валторны и струнного оркестра op.14/2 (1930)

Вокальные произведения

• опера «Солнце над степью» op.27 (1939)
• балет«Жаворонок» op.37 (1943)
• кантата «Москва» op.38 (1946)
• опера «Укрощение строптивой» op.46 (1957)

Ансамблевые произведения

• Струнное трио op.4 (1924)
• Соната для скрипки и альта op.35 (1944)
• Соната для альта op.51/2 (1954)
• Соната для скрипки op.51/1 (1958)
• Соната для виолончели op.51/3 (1960)

Фильмография

• 1929 — Турксиб (документальный)
• 1932 — Дела и люди
• 1933 — Рваные башмаки
• 1937 — Гобсек
• 1938 — Семиклассники
• 1939 — Социалистическое животноводство (документальный)
• 1939 — В таёжных далях
• 1941 — Фронтовые подруги
• 1947 — Глинка
• 1947 — Повесть о «Неистовом»
• 1950 — Жуковский
• 1950 — Заговор обречённых
• 1952 — Волки и овцы
• 1952 — Садко
• 1952 — Мастера Малого театра (документальный)
• 1954 — Ромео и Джульетта (фильм-балет, переработка и редакция музыки Прокофьева)
• 1964 — Укрощение строптивой (фильм-спектакль)

Награды и звания

• Сталинская премия первой степени (1943) — за «Славянский квартет»
• Сталинская премия первой степени (1947) — за кантату «Москва»
• заслуженный деятель искусств РСФСР (25.10.1942)
• народный артист РСФСР (1947)
• орден Ленина (28.12.1946)
• орден Трудового Красного Знамени (1944)
• медали

Память

• С 1963 года имя Шебалина носит Музыкальное училище в Омске (будущий композитор учился в нём в 1920-х годах и был одним из первых его выпускников).
• Детская музыкальная школа № 48 в Москве носит имя В. Я. Шебалина.
• Леонид Мартынов в память о своём друге юности написал стихотворение «Баллада о Виссарионе Шебалине» (1965).

Литература

• Виссарион Яковлевич Шебалин: библиографический указатель: к 90-летию со дня рождения. Омская областная научная библиотека им. А. С. Пушкина. Отдел литературы по искусству. Музыкальное училище им. В. Я. Шебалина. Составил М. Г. Хаит. Издание Омской областной научной библиоткт им. А. С. Пушкина. Омск. 1992.
• Шебалин В. Я.. Статьи. Воспоминания. Материалы. — М., 1970.
• Листова, Н. А. В. Я. Шебалин. — М., Советский композитор, 1982.
• Памяти В. Я. Шебалина. Воспоминания, материалы. — М.: Советский композитор, 1984. — 288 с.
• Шебалина А. М. В. Я. Шебалин: Годы жизни и творчества. — М.: Советский композитор, 1990. — 302 с. — ISBN 5-85285-023-3.
• Шебалин В. Я. Воспоминания // Жизнь и творчество / сост. В. И. Ражева. — М., Молодая гвардия. 2002.

Ссылки

• [www.mosconsv.ru/ru/person.aspx?id=129121 Биография. Ученики]
• [feb-web.ru/feb/lermenc/lre-abc/lre/lre-6206.htm Шебалин в «Лермонтовской Энциклопедии»]
• [annensky.lib.ru/zvuk/shaporin&shebalin/shebalin.htm «Тихие песни» Виссариона Шебалина]
• [www.mosconsv.ru/ru/book.aspx?id=130088 В. Я. Шебалин. Из воспоминаний о годах директорства в Московской консерватории]

Отрывок, характеризующий Шебалин, Виссарион Яковлевич

– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.