Шебеко, Варвара Игнатьевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Варвара Игнатьевна Шебеко (1840?-1931) — статс-дама, фрейлина. Бонна, компаньонка и подруга Екатерины Долгоруковой, многолетней фаворитки, а затем второй жены[1] российского императора Александра II, носившей титул княгини Юрьевской. Выполняла роль посредника и конфидентки в отношениях императора и Долгоруковой. В числе очень немногих присутствовала на церемонии их венчания 6 июля 1880 года в часовне Царскосельского дворца. Современниками и частью потомков обвинялась в интригах и тёмных финансовых делах[2].





Биография

Происходила из Смоленской губернии. Отцом её был Игнатий Францевич Шебеко. В Петербурге, будучи дружна с Долгоруковыми — матерью и братом Екатерины — сопровождала свою подругу и подопечную Екатерину Долгорукову и стала посредником в её встречах с императором Александром, в том числе, исполняя его тайные и деликатные поручения. Организовывала свидания влюблённых в нескольких домах и квартирах, снабдила переданными Александром Николаевичем деньгами испытывавшую серьёзные материальные затруднения мать девушки. В июле 1866 устроила в павильоне «Бабигон» несколько встреч, во время первой из которых император, по некоторым сведениям ради конспирации пришедший из Петергофа пешком и без охраны, и Екатерина провели вместе первую ночь[3]. О жизни Шебеко после заключения второго брака царя с Долгорукой, ставшего возможным из-за смерти императрицы, его убийства народовольцами 1 марта 1881 и особенно двух революций 1917 года известно мало. Она выехала из России в Ниццу (Франция) вместе с Екатериной и некоторое время жила в этой стране.

Репутация

По воспоминаниям современников, Варвара Шебеко использовала Екатерину Долгорукову и её влияние на царя для лоббистской деятельности в процессе распределения железнодорожных концессий среди подрядчиков, за что с сообщниками получала от последних крупные суммы денег. Также её обвиняли в оказании влияния на императора и членстве в «триумвирате» (вместе с Екатериной и Марией Долгоруковыми), якобы управлявшем Александром II, исполнении роли сводни и попытке свести императора с младшей сестрой Екатерины. Историки обычно не опровергают первую возможность, но ко второй относятся скептически.

В семье Долгоруковых её называли домашним именем Вава, недруги же иногда — девицей Шебеко.

В культуре и искусстве

В литературе

В кинематографе

Напишите отзыв о статье "Шебеко, Варвара Игнатьевна"

Примечания

  1. По законам Российской Империи морганатической супруги. Вопрос о том, изменили ли это положение акты Александра II относительно Екатерины и её детей, наделявшие их правами, и имел ли он право такие акты издавать, юридически и исторически дискуссионен, а также весьма сложен и выходит далеко за рамки данной статьи
  2. [nenuda.ru/%D1%88%D0%B5%D0%B1%D0%B5%D0%BA%D0%BE-%D0%B2%D0%B0%D1%80%D0%B2%D0%B0%D1%80%D0%B0-%D0%B8%D0%B3%D0%BD%D0%B0%D1%82%D1%8C%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B0-1840-1931%D0%B3%D0%B3.html Шебеко Варвара Игнатьевна]
  3. [www.spb.aif.ru/society/people/supruga_na_odin_god_kak_ovdovevshiy_aleksandr_ii_obvenchalsya_na_favoritke Жена на один год. Как овдовевший Александр II обвенчался с фавориткой]

Ссылки

  • Александр II, или История трех одиночеств. Леонид Ляшенко
  • Фаворитки у российского престола. Ирина Васильевна Воскресенская

Отрывок, характеризующий Шебеко, Варвара Игнатьевна

Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.