Шебуев, Василий Козьмич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Козьмич Шебуев

автопортрет Василия Шебуева
Дата рождения:

2 (13) апреля 1777(1777-04-13)

Место рождения:

Кронштадт

Дата смерти:

16 (28) июня 1855(1855-06-28) (78 лет)

Место смерти:

Санкт-Петербург

Подданство:

Российская империя Российская империя

Жанр:

Историческая живопись, портрет

Учёба:

Императорская Академия художеств

Стиль:

классицизм, академизм

Влияние на:

Габерцеттель, Иосиф Иванович

Работы на Викискладе

Шебуев, Василий Козьмич (1777—1855) — русский живописец, действительный статский советник, академик, заслуженный ректор Императорской Академии художеств (1832), один из ведущих мастеров позднего классицизма и академизма.





Биография

Имел, по утверждению Н. А. Рамазанова, дворянское происхождение; его отец занимал место вахтера при кронштадтских магазинах Адмиралтейств-коллегии. Обнаружив ранние художественные способности ребёнка, в сентябре 1782 года, когда Василию Шебуеву было всего пять лет, родители отдали его на учёбу в петербургскую Академию художеств, где он получил блестящую школу академического рисунка и живописи. В Академии Шебуев был в числе первых учеников. Избрав в 1791 году своей специальностью историческую живопись, он стал заниматься ею под руководством И. А. Акимова и Г. И. Угрюмова. В 1794 году Шебуев был награждён уже второй серебряной медалью за рисунок с натуры, а три года спустя — второй золотой медалью за картину «Смерть Ипполита». После окончания, в 1797 году, обучения с аттестатом первой степени и малой золотой медалью Василий Шебуев со званием художника ХIV-го класса, как один из способнейших по выпуску, был оставлен при Академии пенсионером и помощником преподавателя в натурном классе, а год спустя, сверх того, ему было поручено преподавание рисования на младших возрастах академического училища, в 1803 году для совершенствования своего искусства, отправлен в Рим, где упражнялся копируя подлинники и рисуя в анатомических театрах.

В 1806 г. художник был отозван в Россию для работы по живописному и скульптурному украшению строящегося в Петербурге Казанского собора, ставшего пантеоном славы, памятником русскому воинству и одновременно «храмом славы русских художников». Шебуев исполнил там ряд композиций, в том числе, изображения трех святителей — Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста.

Вся жизнь Шебуева связана с преподавательской деятельностью в Академии Художеств: начинал он в звании академика (1807[1]) по классу исторической живописи, а закончил — ректором живописи и ваяния (с 1832).

За картину огромного размера «Петр Великий в сражении при Полтаве» академия произвела его в адъюнкт-профессоры исторической живописи и вверила ему преподавание в своих классах. В 1812 году он был назначен главным преподавателем рисования в воспитательных заведениях ведомства императрицы Марии и возведен академией в звание профессора. В 1821 году сделан директором Императорской шпалерной мануфактуры, в 1823-м, за исполнение обширного плафона в церкви царскосельского дворца, получил титул придворного живописца. С 1832 года — ректор академии, а впоследствии, с 1842 года — заслуженный ректор живописи и ваяния; в 1836 году он выполнил эскизы купола и иконостаса для Екатерининской церкви в здании Академии Художеств, работал над оформлением Троице-Измайловского собора в Петербурге (в 1837); наконец, в 1844 году он был назначен наблюдателем за исполнением живописных работ для Исаакиевского собора.

Шебуев много работал над подготовкой учебных пособий по анатомии («Антропометрия», 1830—1831) для учеников АХ, создал эскиз росписи купола конференц-зала АХ («Торжество на Олимпе», 1832).

В. К. Шебуев исполнял, в основном, произведения на исторические и религиозные темы, отмеченные мастерством строгого академического рисунка, умелой компоновкой многофигурных сцен, интересом к национальной истории — «Подвиг новгородского купца Иголкина в Северной войне со шведами» (1839, находится в Русском музее), плафон в зале заседаний Совета (в петербургской АХ, 1833), образа «Воскрешение Лазаря», «Воскрешение сына наинской вдовы», «Спаситель в доме Лазаря» и «Христос, благословляющий детей» в Исаакиевском соборе; образа «Святая Екатерина», «Святой князь Александр Невский» и «Тайная Вечеря» в иконостасе домовой церкви Академии Художеств. В некоторых произведениях он был близок к романтическим и реалистическим тенденциям («Гадание. Автопортрет», 1805, Третьяковская галерея) и др.

Реалистическими устремлениями живописца отмечены его поздние портретные работы «Портрет отставного экспедитора И. В. Швыкина» (1833, Русский музей), «Портрет неизвестной в коричневом платье» (1837), «Портрет жены» (середина 1840-х).

Был избран почетным членом Московского Общества художеств.

Сначала в качестве преподавателя, а потом руководителя преподаванием живописи, в академии он имел огромное влияние на развитие многих русских художников, в том числе К. Брюллова , А. А. Иванова , Ф. А. Бруни , П. В. Басина.

Похоронен на Смоленском православном кладбище в Петербурге.

Напишите отзыв о статье "Шебуев, Василий Козьмич"

Примечания

  1. Звания был удостоен за эскиз образа «Взятие Богородицы на небо», впоследствии написанного им на хорах Казанского собора.

Литература

Ссылки

  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/118876/Шебуев Большая биографическая энциклопедия]
  • [www.artsait.ru/art/sh/shebuev/main.htm Русская живопись. Шебуев Василий Козьмич]

Отрывок, характеризующий Шебуев, Василий Козьмич

– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.