Шебуев, Георгий Николаевич
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
(перенаправлено с «Шебуев Георгий Николаевич»)
| Георгий Николаевич Шебуев | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Казань, Российская империя |
Георгий Николаевич Шебуев (17 апреля 1850 года — 16 июня 1900 года) — математик, геодезист.
Биография
Родился 17 апреля 1850 года в Княгининском уезде Нижегородской губернии в дворянской помещичьей семье[1]. В 1862 году он поступил во 2-ю Московскую гимназию. В 1867 году перешел на один год в Нижегородский дворянский институт, где он и окончил курс в 1868 году с золотой медалью, поступив затем в Казанский университет. После окончания в 1873 году курса[2] со степенью кандидата математических наук и принялся за подготовку к магистерскому экзамену по прикладной математике. В 1876 году он был командирован в Императорское Московское техническое училище.
В 1878 году стал преподавателем Казанского реального училища. После защиты диссертации 7 ноября 1879 года назначен приват-доцентом Казанского университета и начал читать лекции по математике. После смерти профессора И. С. Громеки Шебуев вёл все обязательные курсы по кафедре прикладной математики; читал теоретическую механику. Как вспоминал впоследствии известный русский механик, профессор Е. А. Болотов:…эрудиция Георгия Николаевича поражала всех его знавших своей обширностью и глубиной и позволяла читать курсы по всевозможным отделам математической физики и теоретической механики
8 февраля 1893 года назначен инспектором классов Константиновского межевого института в Москве; преподавал механику и вел научную работу по приложениям математики в исследовании земного эллипсоида, в фотограмметрии и в теории нивелирования[3].
Был избран товарищем председателя географического отделения общества любителей естествознания.
Скоропостижно скончался от грудной жабы 16 июня 1900 года в Казани.
Его сын, Шебуев, Николай Георгиевич (1874—1937) — журналист, издатель, поэт[4].
Труды
- К теории дисперсии света. — Санкт-Петербург: тип. В. Демакова, 1879
- Законы отражения поляризованного луча на границе двух однородных сред. — Казань: тип. Ун-та, 1879
- О распространении световых колебаний в прозрачной кристаллической среде: Сообщ., чит. 24 сент. 1883 г. в заседании Физ.-мат. секции О-ва естествоиспытателей при Казан. ун-те Г. Н. Шебуевым. — Казань: тип. Казан. ун-та, 1884
- Руководство к теоретической оптике. Вып. 1-2. — Казань: тип. Ун-та, 1885—1887
- Распространение теоремы Кирхгофа на случай кристаллической среды: Сообщ. Г. Н. Шебуева, чит. 30 сент. 1886 г. в 59 заседании Секции физ.-мат. наук О-ва естествоиспытателей при Казан. ун-те. — Казань: тип. Ун-та, 1886
- Вывод и приближенное интегрирование дифференциальных уравнений, объясняющих по гипотезе Томсона вращение плоскости поляризации светового луча: Сообщ. Г. Н. Шебуева, чит. 8-го апр. 1887 г. в 67 заседании Секции физ.-мат. наук О-ва естествоиспытателей при Казан. ун-те. — Казань : тип. Ун-та, 1887
- О влиянии упругого последействия на колебания струны: Продолж. ст. «К теории упругого последействия»: Сообщ. Г. Н. Шебуева, чит. в 83 заседании Секции физ.-мат. наук О-ва естествоиспытателей в Казани. — Казань : тип. Ун-та, 1889
- Курс механики материальной точки: Лекции, чит. в Казан. ун-те в течение весен. семестра 1890 г. прив.-доц. Г. Н. Шебуевым и сост. студентом Е. Болотовым. — Казань : тип. Ун-та, 1890
- Научные труды И. С. Громеки: Сообщ. Г. Н. Шебуева, чит. 8 нояб. 1889 г. в 92 заседании Секции физ.-мат. наук О-ва естеств. при Казан. ун-те. — Казань: тип. Ун-та, 1890
- Случай движения жидкости вдоль нагретых поверхностей: Сообщ. Г. Н. Шебуева, чит. в 91 заседании Физ.-мат. секции О-ва естествоиспытателей при Казан. ун-те. — Казань : тип. Ун-та, 1890
- Приложение теории кватерненов к механике подобно и однородноизменяемых систем. — Казань: тип. Ун-та, 1892
- Теория теплоты по лекциям Г.Н. Шебуева. — Казань: лит. Перова, 1892
- К вопросу о распределении температуры внутри текущей несжимаемой жидкости и омываемых ею тел. — Казань: тип. Ун-та, 1893
- Геометрические основания фотограмметрии. — Москва : печ. А. И. Снегиревой, 1899
Работы по геодезии
- Геометрические основания геодезии на трёхосном эллипсоиде, мало отличающемся от сфероида
- Расстояния, азимуты и треугольники на трёхосном эллипсоиде, мало отличающемся от сферы
- О влиянии местных аномалий земной коры на результаты нивелирования
Интересный факт
В 1887 году Г. Н. Шебуев настоятельно рекомендовал молодому Владимиру Ильичу Ульянову поступать на математический факультет, утверждая, что у него «определенно математический склад ума»[5].
Напишите отзыв о статье "Шебуев, Георгий Николаевич"
Примечания
- ↑ Отец Шебуева отставной военный, служивший по выборам дворянства.
- ↑ Энциклопедический словарь Брокгауза ошибочно указывает, что Шебуев окончил Московский университет. Г. Н. Шебуев был студентом Казанского университета с 1.11.1868 по 29.05.1872.
- ↑ [vm.miigaik.ru/o_kafedre/ О кафедре высшей математики МИИГАиК]
- ↑ Родился в с. Шигалево Казанской губернии. Закончил курс юридического факультета Казанского университета. Литературной деятельностью начал заниматься с 1892 года. Умер в Москве.
- ↑ [nounivers.narod.ru/bibl/lya_4.htm Сборник воспоминаний «Молодые годы В.И. Ленина». — М.: Молодая гвардия, 1957]
Источники
- Шебуев, Георгий Николаевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Загоскин Н. П. Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Казанского университета : За сто лет (1804-1904) : В 2 ч. — Ч. 1 — С. 524—526
- Иванов Н. И. Некоторые оптико-механические работы Г. Н. Шебуева // «Вопросы истории физико-математических наук». — М.: Высшая школа, 1963.
- Болотов Е. [www.mathnet.ru/links/432d4ecf697f359f055b416db17943ca/sm7953.pdf Г. Н. Шебуев (некролог)] // Математический сборник. — 1901. Т. 22. — № 1. — С. VII—XV
Отрывок, характеризующий Шебуев, Георгий Николаевич
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
