Шёвалль и Валё

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Шевалль и Вале»)
Перейти к: навигация, поиск

Супруги Май Шёвалль и Пер Валё — шведские писатели-соавторы, авторы детективного жанра. Совместно написали серию романов о работе отдела по расследованию убийств полиции Стокгольма под руководством Мартина Бека.





Биографические данные

Пер Валё (19261975) родился в приходе Тёлё (швед. Tölö) недалеко от Гётеборга, после окончания Лундского университета с 1946 работал в различных шведских газетах и журналах репортёром по спортивной и уголовной хронике. В 1950-е годы участвовал во многих движениях, в основном, леворадикального толка, в том числе и за границей, в частности, в Испании, что закончилось его высылкой из страны в 1957 году как персоны нон грата.

После возвращения в Швецию Валё работал сценаристом на радио и телевидении; являлся также редактором нескольких журналов. Как писатель дебютировал в 1959 романом «Коза божья» (Himmelsgeten), в котором, как и в его последующих произведениях — «Ветер и дождь» (Vinden och regnet), «Грузовик» (Lastbilen), «Миссия» (Uppdraget), «Розы не растут на Оденплан» (Det växer inga rosor på Odenplan), «Генералы» (Generalerna) — критиковались злоупотребления властью и тёмные стороны буржуазного общества, как в Швеции, так и в других странах, в том числе, вымышленных. Русскому читателю из их числа известны только две откровенно мрачные антиутопии с инспектором Йенсеном в качестве главного героя: «Убийство на 31-м этаже» (Mord på 31:a våningen; в русском переводе — «Гибель 31-го отдела») и «Стальной прыжок» (Stälspranget), неоднократно издававшиеся в сборниках детективов и научной фантастики.

Среди прочих работ за Валё числятся переводы на шведский нескольких романов, в частности, детективов Эвана Хантера (Эда Макбейна), и политических триллеров, а также социологические исследования, посвящённые сравнительному изучению методов работы полиции в Швеции, США, Англии и СССР.

Умер П. Валё в 1975 году в Мальмё, в возрасте неполных 49 лет от панкреатита (согласно другим данным, от рака поджелудочной железы).

Май Шёвалль (1935—) родилась в Мальмё. Изучала журналистику и графику, затем работала репортёром и художественным редактором в ряде газет и журналов. С 1959 по 1961 год работала редактором издательства Wahlstrüm and Widstrad, а также литературным критиком.

М. Шёвалль и П. Валё встретились в 1961 году, когда оба они работали в одном журнале. В 1962 году они поженились и затем, после рождения двух сыновей, Тетца и Йенса, задумали цикл криминальных романов, объединённых общими персонажами во главе с ассистентом комиссара полиции (в дальнейшем — комиссаром[en]*) Мартином Беком. Писали, по их словам, «когда укладывали детей спать», параллельно по-прежнему работая редакторами журналов. Серия романов была начата в 1965 году с «Розанны», а закончена спустя 10 лет книгой «Террористы» (была издана уже после смерти П. Валё).

Сотрудничество П. Валё и М. Шёвалль было основано на их журналистском опыте, обусловившем специфический стиль романов, для которого характерны краткость, чёткость и детализация. По мысли самого П. Валё целью цикла было «использовать детектив как скальпель, вскрывающий пороки доведённого до идеологической нищеты и морального краха так называемого „общества всеобщего благосостояния“». И тот, и другая были приверженцами марксизма, хотя и не состояли членами Коммунистической партии, образцовым обществом для них было восточногерманское.

После смерти П. Валё М. Шёвалль написала всего две книги: «Женщина, похожая на Грету Гарбо» (Kvinnan som liknade Greta Garbo, 1990 — художественная биография великой актрисы шведского происхождения) и «Последняя поездка и другие рассказы» (Sista resan och andra berättelser, 2007).

Романы (серия о Мартине Беке)

  1. «Розанна»[sv] (Roseanna, 1965)
  2. «Человек, который испарился»[sv] (Mannen som gick upp i rök, 1966)
  3. «Мужчина на балконе»[sv] (Mannen på balkongen, 1967)
  4. «Смеющийся полицейский»[sv] (Den skrattande polisen, 1968)
  5. «Пропавшая пожарная машина»[sv] (Brandbilen som försvann, 1969)
  6. «Полиция, полиция, картофельное пюре!»[sv] (Polis, polis, potatis gris!, 1970)
  7. «Негодяй из Сэфлё»[sv] (Den vedervärdige mannen från Säffle, 1971)
  8. «Запертая комната»[sv] (Det slutna rummet, 1972)
  9. «Убийца полицейских»[sv] (Polismördaren, 1974)
  10. «Террористы»[sv] (Terroristerna, 1975)

Персонажи

Основные

  • Мартин Бек
  • Леннарт Колльберг[sv] — инспектор полиции из отдела Мартина Бека, его старый товарищ. Колльберг никогда не упускает случая хорошо поесть и с годами становится всё полнее, поэтому его внешность вводит преступников в заблуждение — военную службу Колльберг проходил в десантных войсках. В разгар карьеры по трагической случайности застрелил своего коллегу, после чего отказался от ношения оружия. На протяжении декалогии Колльберг женится, обзаводится дочерью и сыном, а в итоге увольняется из полиции, но продолжает поддерживать дружеские отношения со своими бывшими коллегами, оказывая им те или иные консультации. Антагонист Гюнвальда Ларссона до событий, описываемых в книге «Негодяй из Сэфлё» (некоторое взаимопонимание между ними устанавливается уже в предыдущей книге), а затем становится его доброжелательным коллегой.
  • Фредрик Меландер[sv] — инспектор полиции из отдела Мартина Бека, самый старший по возрасту. Обладает феноменальной памятью, совершенно неразборчивым почерком, потребностью спать по десять часов в сутки и удивительной способностью оказываться в туалете, когда им интересуется начальство. Женат, детей не имеет.
  • Гюнвальд Ларссон[sv] — инспектор Стокгольмской криминальной полиции (появляется в третьей книге серии). Высокий, мощный и очень сильный человек, проходил военную службу в военно-морских силах. Будучи выходцем из аристократической семьи, полностью порвал отношения с родными, но сохранил привязанность к качественно сделанным вещам. Терпеть не может алкоголь. Обладает резким, неуживчивым характером, холост, детей не имеет. Единственный друг Гюнвальда Ларссона — Эйнар Ренн, его полная противоположность.
  • Эйнар Ренн[sv] — инспектор полиции из отдела Мартина Бека, дружит с Гюнвальдом Ларссоном. Выходец из приполярного городка Арьеплуг, с виду неотёсанный провинциал, начинающий каждую фразу с «ну» или «угу», постоянно с красным от насморка носом, тем не менее, Ренн является одним из лучших следователей Стокгольмской уголовной полиции. Практически не умеет стрелять. Женат на лапландке, есть сын.

Второстепенные и эпизодические (не менее, чем в двух романах)

  • Инга Бек — жена Мартина Бека, домохозяйка с истерическим характером
  • Ингрид и Рольф Бек — дочь и сын Мартина Бека,
  • Гуннар Ольберг — офицер полиции из Муталы
  • Оке Стенстрём — один их подчинённых Мартина Бека, погибает от руки массового убийцы в романе «Смеющийся полицейский»
  • Эвальд Хаммар — старший комиссар полиции, начальник Мартина Бека в первых книгах, все последние годы пребывающий в состоянии ожидания ухода в отставку
  • Фольке Бенгтссон — преступник из книги «Розанна», также появляется в «Убийце полицейских» после отбытия тюремного заключения
  • Соня Ханссон — офицер отдела полиции нравов, сыграла роль «подсадной утки» в поимке Фольке Бенгтссона
  • Пер Монссон — офицер полиции из Мальмё, полный и флегматичный, постоянно жующий зубочистки со вкусом ментола после отказа от курения
  • (?) Баклунд — помощник инспектора уголовной полиции из Мальмё, дотошный, но абсолютно неквалифицированный, при ведении расследования почти исключительно занят составлением подробных и в то же время запутанных отчетов
  • Курт Квант и Карл Кристианссон — сержанты радиопатруля из Сульны, тогда пригорода Стокгольма. Оба являются выходцами из Сконе, южной провинции Швеции, и наделены целым «букетом» отрицательных качеств: медлительные, ленивые, туго соображающие, полагаются на исключительную силу полицейской формы и значков. Квант погибает в книге «Негодяй из Сэфлё», после чего Кристианссон, также раненый в ходе того инцидента, получает в напарники практически его двойника, Кеннета Квастму
  • Оке Гуннарссон — журналист, совершивший непреднамеренное убийство (книга «Человек, который испарился»), фигурирует также в книге «Убийца полицейских»
  • Оскар Эльм — начальник главной криминалистической лаборатории в Стокгольме, жёлчный, но талантливый и внимательный
  • Норман Ханссон — сотрудник полиции в Стокгольме, знаток района Вазастаден
  • Гюн Колльберг — жена Леннарта Колльберга, красивая и умная женщина
  • Оса Турелль — подруга Оке Стенстрёма, впоследствии сотрудник отдела полиции нравов
  • Рикард Улльхольм — старший ассистент комиссара полиции из Сульны, доктринер крайне консервативных взглядов, постоянно чем-нибудь недовольный и пишущий бесконечные жалобы и рапорты на своих коллег
  • Бу Цакриссон — рядовой патрульный, один из самых бестолковых сотрудников полиции в Стокгольме
  • Бенни Скакке — самый молодой сотрудник Мартина Бека, некоторое время работал в полиции Мальмё, мечтает стать начальником полиции
  • Могенсен — начальник полиции Копенгагена, знакомый Монссона
  • Виктор Паульссон — ассистент комиссара службы государственной безопасности Швеции СЭПО, ходячая карикатура секретного агента
  • Стиг Мальм — начальник Мартина Бека в последних книгах, карьерист и полный профан, постоянно беспокоящийся за собственное служебное положение
  • Стен «Бульдозер» Ульссон — прокурор, толстый самодовольный человек
  • Рея Нильсен — подруга Мартина Бека, с которой он живёт после развода, владелица доходного дома, свободный социолог и журналист
  • Херготт Рад — начальник отделения полиции в Андерслёве, убеждённый холостяк, живой и подвижный, со своеобразным чувством юмора

Экранизации произведений

Советские

  • 31-й отдел, фильм-спектакль (1972) - режиссёры Юрий Аксенов, Е. Костенич, актеры: Ефим Копелян, Николай Корн, Олег Басилашвили, Борис Рыжухин, Михаил Иванов, Михаил Данилов, Людмила Макарова, Николай Трофимов, Зинаида Шарко, Владислав Стржельчик
  • Незаконченный ужин (Nepabeigtās vakariņas, 1979) — режиссёр Янис Стрейч по мотивам романа «Полиция, полиция, картофельное пюре!».
  • Гибель 31 отдела (ТВ) (1980) — режиссёр Peeter Urbla, приз за режиссёрский дебют ВТФ в Ереване в 1981 г.

Зарубежные

По произведениям Пера Валё:

По сценариям Пера Валё:

По произведениям, написанным в соавторстве с Май Шевалль:

Награды и отличия

  • В 1971 Май Шёвалль и Пер Валё получили премию «Эдгар» за лучший роман криминального жанра («Смеющийся полицейский»).
  • В 1987 роман «Розанна» попал в книгу «100 лучших книг криминального и детективного жанра» («100 Best Crime & Mystery Books») Генри Китинга [www.classiccrimefiction.com/keating100.htm]
  • В 1995 роман «Смеющийся полицейский» занял 2-е место в категории «романов, в котором реалистично изображается работа полиции» из списка «100 лучших романов криминального жанра» ассоциации «Детективные писатели Америки» (Mystery Writers of America) [www.listsofbests.com/list/20172]
  • В 2008 редакция газеты The Times поставила пару на 15 место в списке крупнейших писателей-детективов всех времён, охарактеризовав их как «мать и отца северного криминального романа»[www.timesonline.co.uk/tol/global/article3773630.ece]

Напишите отзыв о статье "Шёвалль и Валё"

Ссылки

  • [www.e-reading-lib.org/bookreader.php/100370/Vale%2C_Shevall_-_V_tupike_%5B%3D_Smeyushchiiisya_policeiiskiii%5D_(zhurnal'nyii_variant).html В тупике (журнальный вариант романа «Смеющийся полицейский»)]

Примечания

  1. [www.imdb.com/title/tt0076861/ Uppdraget (1977)] (англ.). Проверено 6 января 2014.
  2. [www.imdb.com/title/tt0111292/ Stockholm Marathon (1994)] (англ.). Проверено 6 января 2014.


Отрывок, характеризующий Шёвалль и Валё

Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.