Эврар, Жанна

Жанна Эврар (фр. Jane Évrard, настоящее имя Жанна Шевалье, фр. Jeanne Chevallier; 1893—1984) — французская скрипачка и дирижёр, считающаяся первой женщиной-дирижёром в истории.

Окончила Парижскую консерваторию, где познакомилась со скрипачом Гастоном Пуле; в 1912 году они поженились и стали выступать вместе — в частности, в оркестрах под руководством Луи Хассельманса, Жоржа Рабани, Пьера Монтё, а также в основанном Пуле квартете Пуле. В конце 1920-х годов Пуле и Эврар расстались, и Эврар приступила к собственной дирижёрской карьере: в 1930 году она создала в Париже Парижский женский оркестр, которым руководила не один десяток лет. Этому оркестру доверяли первое исполнение своих произведений ведущие композиторы середины XX века (Морис Равель, Артюр Онеггер, Хоакин Родриго), многие из этих произведений — например, «Симфониетта» Альбера Русселя (1934) — были написаны специально для женского струнного оркестра и посвящены Эврар.

В 2002 году именем Эврар в Париже названа новая площадь 16-го округа (place Jane-Evrard).

Ссылки

• [www.christianpoulet.com/Mafamillemusicienne/jane.htm Мемориальная страница]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Эврар, Жанна

– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.