Шекель Первой Иудейской войны

Шекель Первой Иудейской войны — основной номинал серебряных монет, выпускавшихся повстанцами во время Первой иудейской войны на удерживаемой ими территории. Выпускались также серебряные полшекели и четверти шекеля, кроме того, монеты из бронзы.

Предыстория

Восстание 66—71 годов, описанное Иосифом Флавием, который впервые применил к нему название Иудейские войны, было вызвано притеснениями корыстолюбивого Гессия Флора, назначенного при Нероне правителем Иудеи. Поджигаемое фанатизмом ревнителей-зелотов, восстание охватило всю Палестину и соседние области Египта и Сирии. В Александрии, Дамаске и других городах шли убийства и уличные битвы, в которых гибли десятки тысяч человек. Правитель Сирии, Цестий Галл, двинулся к Иерусалиму для подавления мятежа, но, отбитый Симоном (Шимоном) бар Гиорой, должен был отступить и во время отступления потерпел тяжёлый урон. Евреи восстановили теократическое правление; во главе восставших стоял первосвященник Анна, среди предводителей выделялись Иосиф бен Матитьягу (Иосиф Флавий), областной военачальник Галилеи, и Иоанн Гискальский…

Монеты 1-го года восстания (66—67 гг. н. э.)

Внешние изображения
Монеты 1-го года восстания
	Шекель (серебро) первый выпуск 1-го года восстания [protodata.biz/wp-content/uploads/year-1-ob-rev.jpg .]
	Шекель (серебро) 1-го года восстания [protodata.biz/shekel-serebro-1-go-goda-vosstaniya.htm .]
	Полшекеля (серебро) 1-го года восстания [protodata.biz/polshekelya-serebro-1-go-goda-vosstaniya-66-67-gg-n-e.htm .]
	Четверть шекеля (серебро) 1-го года восстания [protodata.biz/wp-content/uploads/quarter-shekel.jpg .]

Вдохновлённые победами повстанцы начали чеканить собственную серебряную монету — шекель. До этого времени шекель был лишь весовой единицей. Ранее, в Иудее монеты из серебра не чеканились.

Выпускались серебряные монеты достоинством в шекель, полшекеля и четверть шекеля. Вес монет соответствовал тирским статерам. На аверсе монеты изображалась ритуальная чаша, а на реверсе ветвь гранатового дерева с тремя гранатами. В первом выпуске монеты чаша на аверсе и ветвь граната на реверсе изображены в круге из выпуклых точек — «жемчужин». В последующих выпусках точки и отображать перестали, что позволило увеличить и уточнить изображения чаши и ветви. Хотя в то время на территории Иудеи говорили на арамейском, а древний иврит использовался, в основном, в религиозных целях, надписи на монетах были сделаны на древнем иврите, как во времена независимости при Хасмонеях. Надпись гласила: «שקל ישראל — ше́кель исраэ́ль» — «Шекель Израиля». Тем самым сразу было сказано о номинале монеты, о её весе и о том, кто её чеканил. На монете в полшекеля имеется надпись: «הצי השקל — хэ́ци ше́кель» — «Половина шекеля». На реверсе монет надпись: «ירושלים הקדושה — ирушала́им хакдуша́» — «Святой Иерусалим».

Монеты 2-го года восстания (67—68 гг. н. э.)

Внешние изображения
Монеты 2-го года восстания (67—68 гг. н.э.)
	Шекель (серебро) 2-го года восстания [protodata.biz/shekel-serebro-2-go-goda-vosstaniya-67-68-gg-n-e.htm .]
	Полшекеля (серебро) 2-го года восстания [protodata.biz/polshekelya-serebro-2-go-goda-vosstaniya-67-68-gg-n-e.htm .]
	Прута (бронза) 2-го года восстания [protodata.biz/pruta-bronza-2-go-goda-vosstaniya-67-68-gg-n-e.htm .]

В первый год восстания (66—67 гг. н. э.) выпускались только серебряные монеты. Начиная со второго года (67—68 гг. н. э.) появляются бронзовые монеты пруты, чеканившиеся ещё со времен Хасмонеев, но с иными символами и надписями. На аверсе изображён сосуд, традиционно называемый амфорой, но не похожий на классические греческие или римские, а также надпись на древнем иврите «Год второй». На реверсе — виноградный лист на ветке и надпись: «חרת ציון — херу́т цио́н» — «Свобода Сиона». Сион тут не просто синоним Иерусалима, а поэтический образ с национальным подтекстом — символ древней родины.

Монеты 3-го года восстания (68—69 гг. н. э.)

Внешние изображения
Монеты 3-го года восстания
	Шекель (серебро) 3-го года восстания [protodata.biz/shekel-serebro-3-go-goda-vosstaniya-68-69-gg-n-e.htm .]
	Полшекеля (серебро) 3-го года восстания [protodata.biz/polshekelya-serebro-3-go-goda-vosstaniya-68-69-gg-n-e.htm .]
	Прута (бронза) 3-го года восстания [protodata.biz/pruta-bronza-3-go-goda-vosstaniya-68-69-gg-n-e.htm .]

Монеты третьего года восстания (68—69 гг. н. э.) практически не отличаются от монет второго года, лишь на бронзовой пруте появилась амфора с крышкой и новая дата «Год третий».

Монеты 4-го года восстания (69—70 гг. н. э.)

Внешние изображения
Монеты 4-го года восстания
	Полшекеля (бронза) 4-го года восстания [protodata.biz/polshekelya-bronza-4-go-goda-vosstaniya-69-70-gg-n-e.htm .]
	Четверть шекеля (бронза) 4-го года восстания [protodata.biz/chetvert-shekelya-bronza-4-go-goda-vosstaniya-69-70-gg-n-e.htm .]
	Одна восьмая шекеля (бронза) 4-го года восстания [protodata.biz/odna-vosmaya-shekelya-bronza-4-go-goda-vosstaniya-69-70-gg-n-e.htm .]
	Шекель (серебро) 4-го года восстания [protodata.biz/shekel-serebro-4-go-goda-vosstaniya-69-70-gg-n-e.htm .]

По мере того, как повстанцы терпели поражение и удерживаемые ими территори переходили в руки римлян, положение получает своё отражение в монетах четвёртого года восстания (69—70 гг. н. э.). Из-за нехватки серебра шекели начинают чеканить в меньшем количестве. Изображения на них те же. Изменилась лишь дата: «год четвёртый». Увеличивается выпуск бронзовых монет. Появляются новые номиналы бронзовых монет (полшекеля, четверть шекеля и одна восьмая шекеля) и увеличивается их выпуск. Монета достоинством прута практически не чеканится. На новых монетах новые изображения и новые надписи, соответствующие изменившейся ситуации. Три новых монеты содержат изображения, связанные с Суккот — праздником в память о жизни израильтян в пустыне после исхода из Египта. Это лулав, ветви вербы и мирта, этрог, пальма с корзинами фиников, ритуальная чаша, похожая изображенную на серебряном шекеле. Бронзовая монета массой около 15 грамм — полшекеля, с надписью на реверсе «חצי — хэ́ци» — «половина» и «год четвертый». Четверть шекеля, его иногда называют «средняя бронза», монета массой около 9 грамм с надписью на реверсе «רביע — рэвия» — «четверть» и «год четвертый». Восьмая часть шекеля — «малая бронза», массой около 5 грамм и надписью «год четвертый». Надпись на аверсе изменилась и теперь переводится как «Спасение Сиона», вместо чеканившейся на прутах второго и третьего года «Свобода Сиона» отражает изменение политической ситуации. «Свобода» говорит о надежде восставших на скорое окончание римского правления, но на четвёртый год войны под контролем восставших остались только Иерусалим и Масада.

Монеты 5-го года восстания (70—71 гг. н. э.)

Внешние изображения
Монеты 5-го года восстания
	Шекель (серебро) 5-го года восстания [protodata.biz/shekel-serebro-5-go-goda-vosstaniya-70-71-gg-n-e.htm .]

В 70 г. н. э. сын Веспасиана, Тит, по поручению отца, осадил Иерусалим. Иудеи мужественно защищались; в городе начался голод и уже в первые месяцы осады от него погибло 115 880 человек. В августе римляне вошли в храмовый двор. Храм пал и был сожжен. В еврейской традиции считается, что Храм был разрушен 9-го ава — в тот же день, когда в 586 г. до н. э. был разрушен Навуходоносором Первый Храм (Храм Соломона). Последнее еврейское сопротивление сосредоточилось на небольшой южной окраине, где и было сломлено через месяц. Погибли тысячи человек. Римляне спотыкались о груды тел, чтобы добить тех, кто ещё был жив. Мертвых просто сваливали в кучи на улицах. Как пишет Иосиф Флавий «… мостовую не было видно под телами… не было ни одного уголка города не покрытого их телами…». Рим теперь владел Иерусалимом после почти полугодовой осады, а вся кампания, включая сбор войска, подготовку и передвижения, заняла почти полтора года.

В 70 г. н. э. шекели чеканили всего около четырёх месяцев. Естественно, монеты пятого года восстания являются наиболее редкими. Серебряный шекель отличается только датой — «год пятый». Их известно менее 30 штук.

После сопровождавшегося страшной резней и разрушениями взятия города Тит отправился в Рим, где отпраздновал великолепный триумф; в числе пленных, шедших за колесницей триумфатора, были вожди инсургентов, Иоанн и Симон.

Иоанн был брошен в темницу, где и умер, а Симон был казнён. В Палестине, после взятия Иерусалима, война ещё продолжалась с тем же ожесточением с остатками радикального крыла зелотов сикариев; последней пала Массада. Когда стены крепости были так сильно повреждены, что час от часу ожидалось их падение, сикарии сожгли свои дома, убили жен и детей своих, а затем и себя…

Датировка монет

Внешние изображения
Примеры датировки
	Шекели первой Иудейской войны (по годам чеканки)[protodata.biz/shekeli-pervoj-iudejskoj-vojny-po-godam-chekanki.htm .]

Дата (первый год (восстания), второй год и т. д.) на серебряных монетах указывалась на аверсе буквами древнееврейского алфавита. «א — Алеф — 1», «ב — Бейт — 2», «ג — Ги́мел — 3», «ד — Да́лет — 4», «ה — Хей — 5». Начиная со второго года ещё ставили букву «ש — Шин» (сокращение от слова שָנָה — шана́ — год).

Выпуск монет в Израиле

В 1949 году Израильское общество нумизматов предложило Национальному Банку Израиля свою помощь в создании эскизов новых монет. Члены общества Леон Кадман и Ханан Павел предложили принять за основу древние монеты времён антиримского восстания (60—70-е годы н. э.), а художник-график Отто Валлиш выполнил рабочие эскизы. Мотивы изображений монет Первой иудейской войны в разные годы использовали Зеев Липман и Герд Ротшильд (дизайнерская фирма «Rothschild and Lippman»), Габи Нееман, Цви Наркис, Натан Карп, Виктор Хаустер.

Дополнительная информация

Серебряный шекель 1-го года восстания (66—67 гг. н. э.) в 1991 году был куплен нумизматом из Лос-Анджелеса за 240 тыс. долларов. В 2012 году эта монета продана на аукционе в Нью-Йорке уже за 1,1 млн долларов.

Литература

• Игаль Аркин. Банкноты и монеты в Израиле 1927 — 2006. — Иерусалим: Банк Израиля, 1010. — 176 с. — ISBN 965-90754-1-3. (иврит)
• Рахель Баркаи. Новое и старое во внешнем виде монет. — Иерусалим: Банк Израиля, 2006. — 66 с. — ISBN 3000110001. (иврит)

Отрывок, характеризующий Шекель Первой Иудейской войны

За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.