Шекспир, Хемнет
| Хемнет Шекспир | |
| Hamnet Shakespeare | |
| Дата рождения: |
крещён 2.2.1585 |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
погребён 11.8.1596 |
| Место смерти: | |
| Отец: | |
| Мать: | |
Хемнет Шекспир (англ. Hamnet Shakespeare, крещён 2 февраля 1585 — погребён 11 августа 1596) — единственный сын Уильяма Шекспира и Энн Хатауэй, близнец Джудит Куини[en][1][2][3][4]. Он умер в возрасте 11 лет. Имеется несколько теорий относительно связи Хемнета и пьесы Гамлет[5], а также связи смерти Хемнета c сочинением «Короля Джона», «Ромео и Джульетты», «Юлия Цезаря», «Двенадцатой ночи». Подобные предположения начали появляться ещё в XVIII веке и были популярны вплоть до 1930-х годов, когда появились антибиографические[en] течения, такие как модернизм и нью-критицизм[en]. Со снижением их популярности спекуляции вновь продолжились.
Биография
О Хемнете мало что известно, хотя он был единственным наследником Шекспира[4]. Хемнет с сестрой Джудит родились в Стратфорде-на-Эйвоне и крещены 2 февраля 1585 года церкви Святой Троицы[en] Ричардом Бартоном из Ковентри[2]. В некоторых источниках утверждается, что это был день их рождения[6]. Скорее всего, близнецов назвали в честь друзей родителей, Хемнета Сэдлера (англ. Hamnet Sadler), пекаря, который засвидетельствовал волю Шекспира, и его жены Джудит[1].
Скорее всего, воспитанием Хемнета занималась в основном мать, вероятно, в доме дедушки Шекспира на улице Хенли (англ. Henley Street). Жермен Грир считает маловероятным воспитание детей Шекспира там, помещая молодожёнов в коттедж или предполагая, что они некоторое время арендовали Нью-Плейс[en] до того, как купили его[7].
К тому моменту Хемнету исполнилось четыре года, его отец был лондонским драматургом, и мог подолгу отсутствовать в Стретфорде[8]. Хоунан предполагает, что Хемнет мог окончить начальную школу перед смертью в одиннадцать лет (возможно, от бубонной чумы). Его похоронили в Стретфорде 11 августа 1596 года[3][4], в некоторых источниках утверждается, что он умер 9 августа[6]. В то время около трети детей умирало до достижения возраста десяти лет, поэтому смерть Хемнета не была неожиданной[9].
Связь с Гамлетом и другими произведениями
- См. также Источники «Гамлета»[en]
Оно [Горе] сейчас мне сына заменило,
Лежит в его постели и со мною
Повсюду ходит, говорит, как он,
И, нежные черты его приняв,
Одежд его заполнив пустоту,
Напоминает милый сердцу облик.
Grief fills the room up of my absent child,
Lies in his bed, walks up and down with me,
Puts on his pretty looks, repeats his words,
Remembers me of all his gracious parts,
Stuffs out his vacant garments with his form.
Учёные долго спорили насчёт того, как смерть сына повлияла на его творчество, и повлияла ли вовсе. В отличие от своего современника Бена Джонсона, который создал стихотворение на смерть сына, Шекспир не оставил подобных сочинений. К моменту смерти сына Шекспир писал, в основном, комедии, и продолжал создавать их ещё несколько лет спустя. Возможно, его трагедии получили глубину из-за смерти сына[9].
Попытки отыскать в произведениях Шекспира отсылки к событиям его жизни начались, как минимум, в период романтизма. Множество знаменитых писателей, учёных и критиков XVIII—XX веков задавались вопросами о связи смерти Хемнета и пьес его отца, включая Сэмюэла Кольриджа, Эдварда Даудена[en] и Уилсона Доувера[en]. В 1931 году Чарльз Джаспер Сиссон (англ. Charles Jasper Sisson) утверждал, что подобные интерпретации «зашли слишком далеко». В 1934 году исследователь творчества Шекспира Рэймонд Чемберс[en] согласился с ним, сказав, что наиболее весёлые пьесы Шекспир создал после смерти сына, что делает подобные спекуляции сомнительными. С середины по конец XX века среди критиков стало непопулярно связывать события в жизни авторов с произведениями, однако с угасанием популярности нью-критицизма подобные теории стали появляться снова[8].
Несколько теорий о связи Хемнета и творчества Шекспира сосредоточены вокруг трагедии Гамлет. Распространена теория о том, что скорбь по умершему единственному сыну могла подстегнуть создание трагедии, однако до создания Гамлета после смерти сына прошло четыре—шесть лет, что делает её, скорее всего, ошибочной. Хотя имена «Гамлет» (англ. Hamlet) и «Хемнет» (Hamnet) считались взаимозаменяемыми, и в завещании Шекспира имя Хемнета Седлера записано как «Hamlett»[11][12], имя Гамлет имеет другое происхождение[13]. Имя принца Гамлета считается связанным с Амлетом (англ. Amleth) из произведения Vita Amlethi, старой скандинавской легенды, очень похожей на шекспировскую пьесу, Саксона Грамматика[14]. Более современные исследователи утверждают, что имя Гамлета может быть скандинавского происхождения и быть выбрано, исходя из финансовых соображений, тоска по сыну могла лежать в сердце трагедии[11][15]. Особенно интересна запись, созданная Стретфордскими мажордомами, Джоном Тейлором (англ. John Taylor) и Джоном Шекспиром (англ. John Shakespeare), 24 января 1562 года[16] — там говорится об уплате денег Сэдлером, и, среди прочих расходов, там упомянуты два шиллинга и шесть дайма от «эмблета» (англ. amblet) из его комнаты. Гамлету Сэдлеру едва было два года, поэтому это был не он; другие комнаты арендовали мать Маргарет, которая заведовала церковью, и лондонский учётчик, посещавший тогда город[17].
Споры о влиянии Хемнета на работы Шекспира не ограничиваются Гамлетом. Ричард Уилер предложил теорию, согласно которой смерть сына повлияла на создание Двенадцатой ночи, где главная героиня считает, что её брат-близнец умер. В конце она узнаёт, что брат жив и здоров. Уилер говорит также о том, что женщины, переодетые в мужчин в «Венецианском купце», «Как вам это понравится» и «Двенадцатой ночи» означают шекспировское стремление видеть сына в дочерях[8]. Билл Брайсон утверждает, что речь Констанции из третьего акта Короля Иоанна (написанного в середине 1590-х годов) была вдохновлена смертью сына автора. В своей речи она скорбит по сыну[18]. С другой стороны, возможно, что к моменту написания её слов Хемнет ещё был жив[8]. Вокруг многих других пьес также строили теории относительно того, как на их написание могла повлиять гибель Хемнета. В частности, среди них — имеет ли к смерти сына отношение сцена из Юлия Цезаря, в которой Цезарь усыновляет Марка Антония, чтобы заменить им своего погибшего сына; является ли Ромео и Джульетта трагическим отражением боли драматурга; не обусловлена ли событиями из жизни вина Алонсо за смерть сына из Бури[8]. 37-й сонет[en] также мог быть написан в ответ на смерть Хемнета:
Как радует отца на склоне дней // Наследников отвага молодая, // Так. правдою и славою твоей // Любуюсь я, бесславно увядая.
Оригинальный текст (англ.)As a decrepit father takes delight // To see his active child do deeds of youth, // So I, made lame by Fortune's dearest spite, // Take all my comfort of thy worth and truth;
— 37-й сонет, перевод Самуила Маршака
Тем не менее, даже если это аллюзия на Хемнета, то она туманна[9]. Печаль может отдаваться в строках одного из самых болезненных отрывков Шекспира, концовки Короля Лира, когда сверженный король узнаёт о том, что его дочь мертва[15]:
Нет жизни, нет, нет, нет! Зачем тогда // Живут собака, лошадь, даже крыса, // А ты мертва? Навек. Навек. Навек. //
Оригинальный текст (англ.)No, no, no life! Why should a dog, a horse, a rat, have life, // And thou no breath at all? Thou’lt come no more, // Never, never, never, never, never!
— Король Лир, перевод Александра Флори
Напишите отзыв о статье "Шекспир, Хемнет"
Примечания
- ↑ 1 2 Chambers Edmund Kerchever. William Shakespeare: A Study of Facts and Problems. — Oxford: Clarendon Press, 1930. — P. I. p.18.
- ↑ 1 2 Schoenbaum Samuel. William Shakespeare: A Compact Documentary Life. — Oxford: Clarendon Press, 1987. — P. 94. — ISBN 0-19-505161-0.
- ↑ 1 2 Chambers, I. p.21. «[…] Hamnet was buried at Stratford on 11 August 1596.»
- ↑ 1 2 3 Schoenbaum Samuel. William Shakespeare: A Compact Documentary Life. — china: Clarendon Press, 1987. — P. 224.
- ↑ Dexter Gary. Why Not Catch-21?. — 2008. — P. 34. — ISBN 978-0-7112-2925-9.
- ↑ 1 2 [roglo.eu/roglo?lang=en;i=2912657 Hamnet Shakespeare]. Roglo.eu. Проверено 28 декабря 2011. [www.webcitation.org/6JMMINhPq Архивировано из первоисточника 3 сентября 2013].
- ↑ Greer, Germaine. Shakespeare’s Wife. New York: Harper, 2008. ISBN 0-06-153715-2
- ↑ 1 2 3 4 5 Wheeler, Richard P.: "Death in the Family: The Loss of a Son and the Rise of Shakespearean Comedy, " Shakespeare Quarterly, 51(2000): pp.127-153
- ↑ 1 2 3 Honan, Park. Shakespeare. Oxford Oxfordshire: Oxford University Press, 1998. ISBN 0-19-282527-5 pp. 235—236
- ↑ Уильям Шекспир. Король Иоанн. Перевод Н. Рыковой / Под общей ред. А. Смирнова и А. Аникста.. — Шекспир У. Полное собрание сочинений в восьми томах. — Москва: Искусство, 1958. — Т. 3. — С. 363.
- ↑ 1 2 Greenblatt, Stephen. [www.nybooks.com/articles/17483 «The Death of Hamnet and the Making of Hamlet»]. N.Y. Review of Books 51.16 (Oct. 21, 2004).
- ↑ [www.bardweb.net/will.html Shakespeare’s Last Will and Testament]
- ↑ Chambers, ii. p.3-4 «The resemblance of the name to that of the hero of Shakespeare’s tragedy, which has a different Scandinavian origin, can hardly be more than a coincidence»
- ↑ Saxo, and William Hansen. 1983. Saxo Grammaticus & the Life of Hamlet. Lincoln: University of Nebraska Press. ISBN 0-8032-2318-8. pp. 1-5.
- ↑ 1 2 Greenblatt, Stephen (2004). Will in the World: How Shakespeare Became Shakespeare. New York: W.W. Norton & Co. ISBN 0-393-05057-2.
- ↑ Fripp, Edgar J.. «{{{title}}}». Stratford-Upon-Avon Records one: 120.
- ↑ Corbett William. The Master of the Ceremonies. — Frayed Knot Publishing House, 2012. — P. p. 10. — ISBN 978-1463547028.
- ↑ Bryson, Bill. Shakespeare. New York: Atlas Books/HarperCollins, 2007. ISBN 0-06-074022-1
Ссылки
- [www.william-shakespeare.info/william-shakespeare-children-and-grandchildren.htm Дети и внуки Шекспира]
Отрывок, характеризующий Шекспир, Хемнет
Наташа продолжала:– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
