Шелдон, Гилберт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гилберт Шелдон
Gilbert Sheldon
Архиепископ Кентерберийский


Портрет Гилберта Шелдона кисти Питера Лели.

Епископское посвящение 28 октября 1660
Интронизация 31 августа 1663
Конец правления 9 ноября 1677
Предшественник Уильям Джаксон
Преемник Уильям Сэнкрофт
Другая должность Епископ Лондонский[en] (1660-1663)
Родился 19 июня 1598(1598-06-19)
Стэнтон[en] Стаффордшир
Умер 9 ноября 1677(1677-11-09) (79 лет)
Ламбет
Похоронен Кройдон[en] (Суссекс)

Гилберт Шелдон (англ. Gilbert Sheldon; Стэнтон[en], Стаффордшир, 19 июня 1598 — Ламбет, 9 ноября 1677) — епископ Лондонский[en] (1660—1663), 78-й архиепископ Кентерберийский (1663—1677).





Биография

Ранние годы

Гилберт Шелдон был младшим сыном Роджера Шелдона, представителя старинной состоятельной семьи, работавшего управляющим у герцога Гилберта Тэлбота[en][1]. Герцог стал крёстным отцом Гилберта, который был назван в его честь; другим крёстным был Роберт Сандерсон, отец будущего епископа с тем же именем.

В 1614 году Шелдон поступил в колледж Троицы Оксфордского университета и окончил его со степенью бакалавра искусств в 1617 году. В 1619 году он поступил в Кембриджский университет и в 1620 году получил там степень магистра искусств. В 1621 году Шелдон был принят с испытательным сроком в Колледж Всех святых Оксфордского университета, и в 1624 году избран в число его фелло. В 1624 году стал дьяконом, и в том же году, либо спустя короткое время, рукоположён в священника. В середине 1620-х годов Шелдон стал капелланом домовой церкви лорда-хранителя печати Томаса Ковентри[en]; в 1628 году получил степень бакалавра богословия, а в 1634 — доктора богословия. В 1634—1640 годах был помощником вице-канцлера колледжа Всех Святых, в 1635 — избран его смотрителем[en]. В 1632 году Шелдон получил пребенду в Глостере, в 1633 году стал викарием в Хокни, а в 1636 — ректором церквей в Оддингтоне[en] (Оксфордшир) и в Икфорде[en] (Бакингемшир), а также королевским капелланом; в 1639 году он стал ректором церкви в Ньюингтоне (Оксфордшир)[en].

Годы революции

С началом революции Шелдон стремился отстаивать идеалы конституционной демократии и, как и несколько других глав колледжей, подписал обязательную для всех мужчин в возрасте от 18 лет торжественную клятву[en] 1642 года о готовности «жить и умереть ради истинной протестантской веры, идеалов свободы и парламентских привилегий» с оговоркой о сохранении верности также и королевской власти. Когда разразилась Гражданская война, он неизменно сопровождал короля Карла I и в 1646 году занял должность клирика Кабинета[en]; в 1644 году на переговорах в Аксбридже[en] на предмет принятия королём предложенных парламентом условий мирного договора[en] Шелдон занимал бескомпромиссную позицию, защищая интересы Англиканской церкви, чем, видимо, способствовал срыву попытки мирного урегулирования военного конфликта. В 1647 году король привлекал его к новым попыткам переговоров, а в 1648 году желание короля видеть его рядом с собой при финальных переговорах на острове Уайт не было удовлетворено, поскольку к этому времени Шелдон находился под арестом (возможно, домашним) в Оксфорде, где в течение всех лет революции добивался от преподавателей сохранения верности королю, а при сдаче Оксфорда войскам парламента в 1646 году стремился обеспечить права университета. 30 марта 1648 года он был отстранён от должности смотрителя[en] колледжа Всех Святых, взят под стражу, но в конце того же года освобождён с условием не приближаться к Оксфорду или к месту нахождения короля[2].

В 1644 году система епископального управления церковью была ликвидирована парламентом, но Шелдон не эмигрировал по примеру многих священнослужителей, и, после казни Уильяма Лода в 1645 году, король рассматривал кандидатуры Шелдона и Джаксона как наиболее достойные для занятия опустевшей архиепископской кафедры[3]. На деле период вакантности продлился до 1660 года, и в течение 1650-х годов Шелдон жил попеременно в различных сельских имениях знатных приверженцев Англиканской церкви. Относительно хорошо сохранилась его переписка этого времени с англиканским духовенством в Англии и в Европе, которая позволяет судить о твёрдой приверженности Шелдона прежним взглядам на устройство церкви и её отношения с государством (в том числе о долге епископов возглавить и организовать деморализованное англиканское сообщество), а также о круге его чтения (в частности, он обращался к эмигранту епископу Морли[en] с просьбой прислать из Антверпена католические богослужебные книги). В 1654 году в Ричмонде состоялось совещание епископов и духовенства с целью согласовать меры помощи особо нуждающимся в защите, но Шелдон не принимал в нём участия.

Реставрация Стюартов

27 апреля 1660 года Шелдон приехал в Лондон, где принял активное участие в собраниях епископов, имевших целью консолидацию Англиканской церкви. 25 мая 1660 года король Карл высадился в Дувре, где его приветствовали пресвитериане, игравшие важную роль в реставрации английской монархии и церкви. Тем не менее, уже на следующий день король встретился в Кентербери с Шелдоном, который оказался представителем одной из групп, стремившихся оказывать влияние на нового монарха. Шелдон стал деканом Королевской капеллы и 28 июня 1660 года на благодарственном молебне в Уайтхолле по случаю восстановления монархии прочитал проповедь, в которой стремился не задеть чувств католиков и пресвитериан.

28 октября 1660 года Шелдон был рукоположён в епископа Лондонского[en]. В 1661 году он председательствовал на конференции[en] в Савойском дворце[en] пресвитериан и сторонников епископального управления церковью, завершившейся безрезультатно. В ноябре 1661 года епископы вернулись в Палату лордов роялистского парламента[en], и Шелдон много времени уделял обеспечению интересов Англиканской церкви на законодательном поле, взаимодействуя, в частности, и с депутатами Палаты общин. В 1662 году он поддержал парламентский Акт о единообразии, в числе прочего принуждавший пресвитериан согласиться с епископальным управлением церковью.

Архиепископ Кентерберийский

31 августа 1663 года состоялась интронизация Шелдона на Кентерберийской архиепископской кафедре. С самого начала он был полон решимости жёстко требовать от религиозных диссидентов соблюдения Акта о единообразии 1662 года. В 1665 году он издал свои требования к кандидатам на рукоположение, а в 1668 году в письме председателю[en] апелляционного церковного суда[en] сэру Джайлсу Свейту требовал осуществления реформ с целью прекращения задержек с правосудием и злоупотреблений, в чём видел необходимую меру защиты церкви. Шелдон категорически выступал против религиозного плюрализма и, видимо, не без его поддержки капеллан Кентерберийского архиепископа Сэмюель Паркер[en] издавал в 1666—1667 годах свои памфлеты против Кембриджских неоплатоников. Сторонники Шелдона в Палате общин провели в 1664[en] и 1670 годах акты о запрете религиозных собраний[en] верующих, не принадлежащих Англиканской церкви, а также Пятимильного акта[en] 1665 года, который запрещал смещённым с должности священникам жить ближе пяти миль от своих прежних приходов, если они не дадут клятву верности королю[4].

Влиятельным покровителем Шелдона являлся лорд-канцлер Эдуард Хайд граф Кларендон, в сотрудничестве с которым он во многом определил облик Англиканской церкви, сохранявшийся вплоть до XIX века[1]. С падением в 1667 году Хайда архиепископ Шелдон лишился королевского расположения, распространялись слухи о наличии у него любовницы. Он сохранил поддержку преданных англикан, но уже не пользовался прежним влиянием при дворе. Тем не менее, в 1672 году Кавалерский парламент[en] отказался поддержать королевскую декларацию о веротерпимости[en], что стало одной из наиболее значимых побед Шелдона в период его архиепископата.

Шелдон оставил о себе память как о крупном жертвователе. В частности, он стал основным донором строительства театра[en] Оксфордского университета (до этого для постановок использовалось здание церкви), а также давал средства на ремонт зданий колледжей не только Оксфордского, но и Кембриджского университетов, на выкуп пленников из Алжира и прочие благотворительные цели. Кроме того, Шелдон купил здание резиденции для Лондонского епископа, профинансировал ремонт резиденций Кентерберийского архиепископа.

Архиепископ Гилберт Шелдон умер в Ламбетском дворце 9 ноября 1677 года и был похоронен 16 ноября в Кройдонской церкви рядом с могилой архиепископа Уитгифта.

Напишите отзыв о статье "Шелдон, Гилберт"

Примечания

  1. 1 2 Ronald Fritze, William Robison, 1996, p. 491. Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>: название «Ronald_Fritze.2C_William_Robison.E2.80.941996.E2.80.94.E2.80.94491» определено несколько раз для различного содержимого
  2. John William Packer. [books.google.ru/books?id=jBwNAQAAIAAJ&pg=PA32&dq=sheldon+Uxbridge&hl=ru&sa=X&ei=0ApgUvqwEsGEtAbvhYHIDw&ved=0CDoQ6AEwAjgK#v=onepage&q=sheldon%20Uxbridge&f=false The Transformation of Anglicanism, 1643-1660: With Special Reference to Henry Hammond]. — Manchester University Press, 1969. — С. 32-35.
  3. Edward Carpenter, Adrian Hastings, 1997, pp. 200-201.
  4. Edward Carpenter, Adrian Hastings, 1997, pp. 208, 262.

Литература

  • Carpenter E., Hastings A. [books.google.ru/books?id=ee0-EsYR9aEC&printsec=frontcover&dq=Cantuar:+The+Archbishops+in+Their+Office++%D0%90%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%8B:+Edward+Carpenter&hl=ru&sa=X&ei=0cJCUu_1Auj74QTl9ICICQ&ved=0CDEQ6AEwAA#v=onepage&q=Cantuar%3A%20The%20Archbishops%20in%20Their%20Office%20%20%D0%90%D0%B2%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%8B%3A%20Edward%20Carpenter&f=false Cantuar: The Archbishops in Their Office]. — Continuum, 1997. — 607 p. — ISBN 978-08-2643-089-2.
  • Fritze R. H., Robison W. B. [books.google.ru/books?id=8goko0Lpr5sC&pg=PA491&dq=gilbert+sheldon&hl=ru&sa=X&ei=t9BeUvmePIfc4QTBmYCgAQ&ved=0CD4Q6AEwATgU#v=snippet&q=gilbert%20sheldon&f=false Historical Dictionary of Stuart England, 1603-1689]. — Greenwood Publishing Group, 1996. — 611 p. — ISBN 978-03-1328-391-8.
  • Pincus S. [books.google.ru/books?id=xlma3dV7ojwC&pg=PA326&dq=gilbert+sheldon&hl=ru&sa=X&ei=Sc5eUozYIOX-4QSH54GYBA&ved=0CD4Q6AEwATgK#v=onepage&q=sheldon&f=false Protestantism and Patriotism: Ideologies and the Making of English Foreign Policy, 1650-1668]. — Cambridge University Press, 2002. — 524 p. — (Cambridge studies in early modern British history). — ISBN 978-05-2189-368-8.
  • Sykes N. [books.google.ru/books?id=UQcWCuoG6YcC&pg=PA230&dq=gilbert+sheldon&hl=ru&sa=X&ei=Sc5eUozYIOX-4QSH54GYBA&ved=0CHcQ6AEwCTgK#v=onepage&q=sheldon&f=false From Sheldon to Secker: Aspects of English Church History 1660-1768]. — Cambridge University Press, 2004. — 252 p. — (The Ford lectures). — ISBN 978-05-2154-819-9.

Ссылки

  • John Spurr [www.oxforddnb.com/view/article/25304?docPos=1 Sheldon Gilbert]//Oxford Dictionary of National Biography

Отрывок, характеризующий Шелдон, Гилберт

– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…
Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.