Шелохонов, Пётр Илларионович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Шелохонов †
Место рождения:

БССР[1]

Место смерти:

Санкт-Петербург, Россия [1] [2]

Профессия:

актёр театра и кино

Карьера:

1942 - 1999

Награды:

Пётр Илларио́нович Шелохо́нов, имя при рождении: (белор. Пятро Ларывонавіч Шэлахонаў), (укр. Петро Іларіонович Шелохонов), (англ. Peter/Petr/Pyotr Shelokhonov), (15 августа 1929[1], БССР — 13 сентября 1999, Санкт-Петербург)[1] — российский актёр театра и кино, Заслуженный артист РСФСР (1979).[2]





Биография

Детство

Пётр Илларионович Шелохонов родился в Белоруссии в 1929 году.[3] Его предки произошли с Украины, Литвы и Польши.[1] Дед, Тито Шелохонович, был фермером, отец, Ларион Титович, начинал ветеринаром, работал в коневодстве, после революции стал фельдшером.[3] Отец обучал Петра премудростям медицины. Сын шёл по стопам отца, он с детства овладел верховой ездой, искусством выхаживать и лечить лошадей, и мог часами изучать тайны жизни, рассматривая ткани и органы под микроскопом. Всё изменила война.[1][3][2]

Война: Великая Отечественная и Вторая мировая

Белоруссия была оккупирована войсками нацистской Германии в 1941—1944 годы. Самой страшной ночью в жизни Петра Шелохонова была ночь первой бомбежки, когда налетели бомбардировщики Люфтваффе и стали взрываться бомбы. Он чудом спасся, выбежав из дома, и наблюдал с ужасом, как горел его родительский дом. После бомбежки развалины домов, школа и ферма были раздавлены фашистскими танками. Двенадцатилетний Пётр остался без крова. Он искал своих родителей среди мёртвых соседей, но все погибли. Пётр так и не узнал как погибла его мать, Анна Минска, похоронить её по традиции не было возможности. Петру приходилось ночевать в стогу сена пока он не был схвачен полицаями, но бежал под огнём. От пулевого ранения на лице Петра Шелохонова остались шрамы на всю жизнь. Ему удалось спастись в лесу. Раны постепенно заживали. Но глубокий шрам на лбу и другие отметины всю жизнь напоминали Петру о страшных событиях его юности во время Второй мировой войны.[3]

Петру Шелохонову удалось выжить в суровую осень и зиму 1941 года. Перебираясь с места на место в поисках еды и укрытия, он вырыл земляную нору, в которой, сгорбившись и затаившись, прожил без еды и питья несколько суток, скрываясь от полицейских патрулей. Осенью 1941 года он спасся от голода благодаря раненой бесхозной корове, которая ходила по кругу, у неё было полное вымя молока, но не было ни телят, ни хозяев. Используя ветеринарные навыки, он приручил корову и прямо из вымени пил её молоко. Вскоре раненая корова умерла и ему пришлось выживать, питаясь всем, что можно было съесть. Рискуя жизнью, Пётр глушил рыбу в реке взрывами немецких мин и гранат. За этим занятием его поймали партизаны. В отрядах белорусских партизан он провёл 1941—1943 годы.[1]

Театр

Β 1942 году, среди партизан, открылись актёрские способности Петра Шелохонова: он живо исполнял сценки, карикатуры на Гитлера, пародии на ненавистных оккупантов. Постепенно в работе над этими искренними и наивными представлениями, а главное, в повседневной борьбе за выживание в суровые годы войны, мягкий от природы характер Петра приобретал черты мужества, твёрдости, настойчивости. Мальчик становился мужчиной. В 1944 году у 15-летнего Петра Шелохонова уже был самодельный кукольный театр: он смастерил несколько кукол, сколотил для них сцену, из куска материи сделал занавес и задник для своего маленького театра. В ходе своих представлений он соединил несколько произведений и назвал свой кукольный спектакль: «Красная шапочка, Петя и волк на войне». В своём спектакле Петр Шелохонов одновременно водил 4 куклы, говорил четырьмя разными голосами, а перед спектаклем и после он играл на разбитом трофейном аккордеоне. Так он кочевал по Белоруссии и Украине, работая за еду.

Этот опыт был хорошей школой для будущего актёра, начинавшего на практике понимать огромные выразительные возможности человеческого лица, мимики, жеста, голоса. Овладевая разнообразием интонаций он интуитивно, по реакции зрителей, изучал секреты и возможности актёрского перевоплощения, по деталям и штрихам осваивал разнообразные элементы актёрского мастерства. В 1944 году, в только что освобождённом Чернигове, он получил за своё представление самый большой в то время заработок — буханку хлеба, шмат сала и стакан водки. В том же году пешком, а иногда с попутками, Пётр добирался до многих городов и сёл Украины и давал представления на русском и украинском языках, которые были для него родными.[4] Выживая самостоятельно, а также деля с партизанами их нелёгкую жизнь, стараясь своим талантом помочь общей борьбе с жестоким и сильным врагом, Пётр Шелохонов сумел дожить до Победы[1][3].

Ленинград

В 1945 году Пётр Шелохонов был принят в класс фортепиано Киевской консерватории, но он мечтал стать артистом в Ленинграде. В 1946 году он приехал в Ленинград, чтобы продолжить учёбу и найти работу на сцене, например, в джаз-оркестре, таком, как любимый им джаз Утёсова. Он был заворожён музыкой в исполнении Гленна Миллера, Фрэнка Синатры, Луи Армстронга, Эллы Фицджеральд и других известных звёзд. По словам Петра Шелохонова, живая и радостная музыка помогала заглушить боль и страдания от травм войны и переключиться на мирную жизнь с положительными эмоциями и чувствами, которые были в этих песнях. Музыка несла заряд энергии, призывая радоваться жизни, танцевать и любить. Но надо было зарабатывать на жизнь. Он поступил в ремесленное училище и сразу был наказан начальством за неуставной юмор и политический анекдот. В качестве наказания он провёл несколько месяцев в штрафной роте на строительных работах по сооружению Стадиона имени Кирова в Ленинграде. Потом Шелохонову повезло найти работу на сцене, но он был призван на военную службу.[1][3]

Балтийский флот

С 1949 по 1954 год Пётр Шелохонов служил на Балтийском флоте. Он опять был наказан начальством за неуставной юмор и политический анекдот — 10 суток содержания под арестом на гауптвахте. Затем он продолжил свою пятилетнюю службу на флоте: сначала матросом на катерах дымовой завесы в Балтийске и Клайпеде, затем старшиной учебной части в городе Лиепая. С 1949 участвовал в спектаклях театра Балтийского флота в Лиепае, в Балтийске, в Кронштадте и в Ленинграде. В 1952 году был награждён грамотой Верховного Совета Латвии за театральную работу, однако вскоре был опять наказан за политический анекдот. В 1952 году, в Лиепае, он ярко выступил на концерте, привлёк внимание адмиралов Харламова и Головко, и не только их. Заметил слежку. Его «застукали» в радиорубке, когда он слушал иностранные радиостанции — любимый джаз и модные песни. Сталин приказал глушить иностранные радиостанции на всей территории СССР, но в море радиопомех запрещённым передачам не было. Слушание «вражеских голосов» было тогда серьёзным обвинением. Но и после гауптвахты, снова и снова, как заворожённый, он слушал музыку, впитывал в себя любимые голоса: Франк Синатра, Фрэд Астэр, Глен Миллер, Луи Армстронг, Розмари Клуни, и понимал, что мир живёт жизнью, полной радости и счастья, пока его страну душат репрессии и преследования интеллигенции. Шелохонов, три года проживший в немецкой оккупации, конечно же был под надзором все пять лет военной службы, ставшей для него почти как продолжение войны. Независимый, яркий человек, он был обречён на конфликты с советской системой тотальной подозрительности и слежки. С неуставным юмором и вольнолюбивым поведением у него было всё в порядке: на гауптвахту он попадал неоднократно, но продолжал напевать любимые мелодии и улыбаться в лицо свирепым командирам. Смерть Сталина в 1953-м запомнилась гудками кораблей и заводов, траурными церемониями, построениями моряков, слезами на лицах, нервными приказами, изматывающей муштрой и жаждой перемен. Демобилизация в 1954 году стала выходом на свободу. Ему было 25 лет. В 1954 году он пришёл в Ленинградский Театральный институт, но получил отказ: «Ваши документы не в порядке», а за спиной услышал: «Такой шрам на лбу, а туда же, в артисты». Ему отказали даже не дав ни единой возможности показать себя. Причиной отказа была советская анкета с пунктом о годах жизни в оккупации во время войны — запрет на профессию.[1][3]

Восточная Сибирь

В 19571962 годы Пётр Шелохонов жил в Сибири. В 1960 году закончил театральное училищеК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2736 дней]. Одной из его работ была роль Гамлета. Даже по отличной, но всё же неподвижной фотографии, можно представить каким был Гамлет в его исполнении: одухотворённость, озорство, молодость, энергию мысли можно увидеть на фотографии Гамлета — Шелохонова. Фотограф, сделавший этот снимок в 1959 году, был мастером своего дела, он выбрал нужный момент и ракурс. Гамлет Шелохонова произносит классический монолог «Быть или не быть…», в котором выражены мысли принца о смысле бытия, о связи между прошлым и будущем. Эта напряжённая мысль светится в глазах актёра, отражается на его задумчивом лице, и зритель верит — Быть! Мы видим Гамлета — яркого сына бурной эпохи просвещения и понимаем трагедию человека, которого жестокая действительность того времени заставляет страдать. Гамлет Шелохонова мог быть близок и понятен молодёжи 1950-1960-х годов, переживавшей подобные духовные трагедии в тяжёлые годы советской эпохи. В труппе Иркутского драматического театра Пётр Шелохонов вскоре стал одним из ведущих актёров, сыграл главные роли в классических и современных пьесах.[1][3]

Театр имени Чехова

В 19621968 годы Пётр Шелохонов осуществил ряд театральных постановок пьес современных авторов, в которых выступил и как исполнитель ролей, и как режиссёр-постановщик в Таганрогском театре им. Чехова.[4] В том же театре он сыграл главные роли в классических пьесах А. П. Чехова «Дядя Ваня», «Вишнёвый сад», «Чайка», «Три сестры», а также в пьесах современных авторов, таких как «Именем революции» и «Шестое июля» М. Шатрова, «104 страницы про любовь» Э. Радзинского и др. Большой успех, отражённый в журнале «Театр» (№ 8 за 1965 г.) выпал на роль Иванова в одноимённой пьесе А. П. Чехова.[5] В 1960-е годы Шелохонов, как режиссёр поставил спектакли «Обелиск», «Недотрога», «Девушки с улицы надежды» и др, а также поставил пьесу А. П. Чехова «Платонов», в которой сыграл главную роль. В 1967 году Пётр Шелохонов сыграл роль Ленина в собственной постановке «Ленинские чтения», посвящённой 50-летию революции. Эта постановка Шелохонова была раскритикована в горкоме КПСС за отклонение от официально принятого образа Ленина.[1]

Москва

В 1967 году московская студия «Экран» приглашает Петра Шелохонова на главную роль в телевизионном фильме «Шаги в солнце» режиссёра В. Головина который был показан по Центральному телевидению СССР. Актёра заметили режиссёры на киностудиях СССР. С этого времени Пётр Шелохонов снимается в кино и на телевидении.[1][3][2]

В 1968 году Пётр Шелохонов сыграл первую роль в большом кино — шпион Сотников в детективе «Амнистии не подлежит» (Развязка) режиссёра Н. Розанцева, киностудия Ленфильм. Фильм был запрещён по письму министра МВД СССР Н. А. Щёлокова. Выход фильма на экраны СССР совпал с покушением на генсека Л. И. Брежнева, которое совершил вооружённый мужчина переодетый в форму милиции, что совпало с сюжетом фильма «Амнистии не подлежит» — шпион в форме милиционера ловко обманывает КГБ и совершает убийство. Этот фильм министр внутренних дел СССР Н. А. Щёлоков назвал антисоветским в своём письме в ЦК, затем началось уничтожение копий и негативов фильма, затем последовали действия советской цензуры: переделка сценария, пересъёмки фильма и выход на экраны уже под другим названием — Развязка.[6]

Текст письма Министра внутренних дел СССР Н. А. Щёлокова в ЦК КПСС[7]:

На студии «Ленфильм» завершёны съёмки художественной кинокартины «Амнистии не подлежит» (режиссёр Н. Розанов (*)[8], сценарист А. Ромов), которая, по нашему убеждению, содержит серьёзные политические ошибки. В качестве матёрого врага Советской власти, предателя Родины, резидента иностранной разведки в этом фильме выступает начальник районного отдела милиции. Такая тенденциозная трактовка образа руководящего работника органов внутренних дел может вызвать у зрителей глубокое негодование и недоверие к сотрудникам милиции, может породить искажённое представление о том, что в милиции работают люди, мировоззрение и убеждения которых враждебны кровным интересам советского народа и Коммунистической партии. Вызывает справедливое возмущение не только злостное искажение облика работника милиции, но и очевидная фальсификация действительности. В истории советской милиции не было случая, чтобы её руководящий работник стал бы агентом империалистической разведки. Обращает на себя внимание вредная тенденция сюжета, которая фактически противопоставляет органы КГБ, разоблачившие предательскую деятельность работника милиции, органам внутренних дел. Пропаганда с помощью кино такого рода надуманных «конфликтов» может в равной степени нанести ущерб авторитету органов госбезопасности и внутренних дел. Кинофильм «Амнистии не подлежит» порочит честь и достоинство работников милиции, противоречит требованиям ноябрьского постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР к творческим организациям о правдивом отображении деятельности органов внутренних дел, всемерном укреплении их авторитета среди трудящихся. Прошу Вашего указания о запрещении выпуска на экран картины «Амнистии не подлежит». Вместе с тем при производстве кинофильмов, отображающих деятельность органов внутренних дел, было бы целесообразно учитывать мнение МВД СССР. (*В документе опечатка, фамилия режиссёра — Розанцев.)

— Письмо министра внутренних дел СССР Н.А. Щёлокова секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву от 13 июня 1969 года [9]

Получив клеймо «матёрого врага Советской власти» от министра внутренних дел СССР Н. А. Щёлокова, Пётр Шелохонов уже не мог сниматься в больших ролях — письмо министра обсуждали в ЦК КПСС и потом советская цензура действовала беспощадно. На «Мосфильме» кинорежиссёр Сергей Герасимов рекомендовал Петра Шелохонова на главную роль в двухсерийном фильме «Укрощение огня», однако, по решению кураторов из ЦК КПСС главную роль дали Кириллу Лаврову, а Петру Шелохонову дали роль второго плана — Карелин, помощник Королева. Прототипами героев фильма были реальные люди, но их имена в СССР были засекречены и в фильме актёры играли собирательные образы. Кирилл Лавров и Пётр Шелохонов сыграли в фильме несколько совместных сцен и остались друзьями на всю жизнь, снявшись вместе ещё в десяти фильмах.[1]

В фильме «Укрощение огня» впервые была приоткрыта завеса секретности над ракетно-космической промышленностью СССР. Съёмки проходили в 19701971 годах на космодроме Байконур, в Звёздном городке космонавтов, а также в Кремле. Под вымышленными именами героев фильма скрывались засекреченные имена конструкторов ракетной техники. Их роли после строгого отбора исполняли актёры, которых утверждали после согласования с тогдашним правительством СССР. Пётр Шелохонов стал партнёром таких актёров, как Игорь Горбачёв, Евгений Матвеев, Зиновий Гердт, Игорь Владимиров, Андрей Попов, Вера Кузнецова, Всеволод Сафонов и других звёзд советского кино. После этой совместной работы режиссёр Игорь Владимиров пригласил Петра Шелохонова в труппу ленинградского театра имени Ленсовета, но актёр не сразу принял приглашение знаменитого режиссёра, он уже был занят в спектаклях ленинградского театра «Ленком».

Ленинград

В 19681999 годах Пётр Шелохонов вернулся и снова работал в Ленинграде (Санкт-Петербурге), в театре имени Ленинского Комсомола, театре имени Комиссаржевской и театре имени Ленсовета.[2] Среди театральных работ Петра Шелохонова отмечены главные роли в спектаклях «Гнездо глухаря» по пьесе В. Розова и «Тема с вариациями» по пьесе С. Алёшина, а также исполнение роли Никиты Романовича Захарьина в трилогии А. Толстого о царях. На киностудии «Ленфильм» было снято более 40 кинофильмов с его участием. В этот период раскрываются новые творческие возможности Шелохонова как артиста кино, исполнившего разнообразные роли, такие, как шпион Сотников («Развязка», 1968), композитор Михаил Глинка («Ференц Лист», 1970), казак Северьян Улыбин («Даурия», 1971), военный комиссар («Такая длинная, длинная дорога», 1972), директор Пересада, («Ответная мера», 1974, Одесская киностудия), Дорогомилов (телесериалы «Первые радости» и «Необыкновенное лето», 1977-1979), кузнец Акимыч (телесериал Хлеб — имя существительное, 1988) и другие работы в кино и на телевидении. Шелохонов снимался с такими звёздами советского кино, как Павел Луспекаев, Николай Гриценко, Наталья Фатеева, Кирилл Лавров, Виталий Соломин, Василий Шукшин и др.

Санкт-Петербург

В 19891990 годах известный режиссёр, актёр и писатель Питер Устинов поставил в Петербурге на сцене театра имени Ленсовета свою пьесу «Фотофиниш», в которой ведущую роль — Сэма поручил Петру Шелохонову. На память об этой работе Питер Устинов подарил Петру Шелохонову фотографию с дружеской подписью «Петру Первому от Петра Устинова».

Личные чувства Петра Шелохонова, его боль и память о войне были выражены в его постановке спектакля «Изабелла» о спасении узников фашистского лагеря Аушвиц (Освенцим). В интерпретации Шелохонова на сцене происходит «спасение» всех узников концлагеря, как выживших, так и погибших, что становится возможным благодаря нашей памяти об их судьбе и подвигах. Такое прочтение пьесы было неожиданно даже для самого автора. На премьере спектакля, приехавшие из Нью-Йорка автор Ирвин Лейтнер и сама Изабелла увидели, какое необычное сценическое решение нашёл Шелохонов для метафоры о подвиге и бессмертии: после страданий в концлагере и гибели в огне печей, в финальной сцене спектакля все сожжённые узники концлагеря оживают и выходят из горящих печей сквозь огонь и дым, медленно и величественно идут в зал, присоединяясь к живым под Реквием Моцарта.[1]

В 19961997 годах голливудская киностудия Warner Brothers совместно с кинокомпанией Icon, которой владеет Мэл Гибсон, сняли кинофильм «Анна Каренина» по роману Льва Толстого. Съёмочная группа работала во дворцах, музеях и парках Петербурга, которые подходили для съёмок в исторических костюмах и интерьерах XIX века. Режиссёр по кастингу Марион Догерти, которая работала с Мэлом Гибсоном и Софи Марсо в кинопроекте «Храброе сердце», видела работу Петра Шелохонова и познакомила его с режиссёром. Бернард Роуз сразу утвердил актёра на роль Капитоныча, дворецкого Карениных. Так Шелохонов стал партнёром звёзд современного кино — Софи Марсо, Шон Бин, Миа Киршнер, Джеймс Фокс, Дэнни Хьюстон и других.

Признание и награды

Творчество

Актёр кино

Озвучивание

Актёр театра

  • Антиквариат (1993)
  • Босиком по парку (1993)
  • Убииство Гонзаго (1992)
  • Фотофиниш (1989)
  • Земля обетованная (1987)
  • Круглый стол под абажуром (1986)
  • Рояль в открытом море (1985)[2]
  • Спешите делать добро (1984)[2]
  • Прошлым летом в Чулимске (1983)
  • Дипломат (1981)
  • Пятый десяток (1980)
  • Тема с вариациями (1980)
  • Гнездо глухаря (1979)
  • Продавец дождя (1978)
  • Самый правдивый (1977)
  • Борис Годунов (1976)
  • Царь Фёдор Иоаннович (1975)
  • Смерть Иоанна Грозного (1974)
  • Вызываются свидетели (1974)
  • Проходной балл (1973)
  • Если бы небо было зеркалом (1973)
  • Чайка (1972)
  • Аленький цветочек (1971)
  • А зори здесь тихие (1970)
  • Сирано де Бержерак (1969)
  • В ночь лунного затмения (1966, 1970)
  • «Ленинские чтения» (1967)
  • Именем революции (1967)
  • Платонов (1967)
  • Дядя Ваня (1966)
  • Иванов (1965)
  • Три сестры (1965)
  • Тяжкое обвинение (1965)
  • Вишнёвый сад (1964)
  • Кредит у Нибелунгов (1964)
  • 104 страницы про любовь (1964)
  • Бронепоезд 14—69 (1963)
  • Друзья и годы (1963)
  • Океан (1961, 1963)
  • Золотой мальчик (1960)
  • Иркутская история (1959, 1960)
  • Маленькая Студентка (1959)
  • Гамлет (1958)
  • Поэма o Хлебе (1957)

Режиссёр театра

  • Изабелла (1993)
  • «Ленинские чтения» (1967)
  • Именем революции (1967)
  • Платонов (1967)
  • Иванов (1965)
  • Обелиск (1965)
  • Бой с тенью (1965)
  • 104 страницы про любовь (1964)
  • Девушки с улицы надежды (1964)
  • Недотрога (1964)
  • Друзья и годы (1963)

Другие работы

Радиоспектакли

1993 — М Ю Лермонтов, «МАСКАРАД»

Библиография

Книги

  • 2009 — Иван Краско, «Мой друг Петр Шелохонов» Издательство SOLO Publishing, 128 стр, СПб 2009. ISBN 978-5-904666-09-5
  • 2004 — Дмитрий Иванеев, «Заслуженный артист России Петр Шелохонов» СПб 2004.

Журналы

  • 1989 — П. Шелохонов в спектакле «Фотофиниш» (автор и режиссёр Питер Устинов) — «Театр» № 12, Москва, 1989
  • 1971 — Рецензия на фильм Даурия — «Советский экран», Москва, 1971
  • 1968 — Наталия Образцова — статья «Шаги к солнцу» о творчестве П. Шелохонова — «Театральная жизнь» № 2, Москва, 1968
  • 1966 — Николай Куртеев — статья «Путь на сцену» о творчестве П. Шелохонова — «Молот», Ростов-Дон, 1966
  • 1965 — Людмила Нимвицкая — статья «На спектакле Иванов» — «Театр» № 8, Москва, 1965
  • 1963 — Ирина Громова — статья «Театр Чехова» — «Театр» № 11, Москва, 1963

Напишите отзыв о статье "Шелохонов, Пётр Илларионович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 Иван Краско, «Мой друг Петр Шелохонов» Издательство SOLO Publishing, 128 стр, СПб 2009. ISBN 978-5-904666-09-5
  2. 1 2 3 4 5 6 7 Михаил Боярский, «Дядя Петя», www.petr-shelokhonov.narod.ru/vkino.html
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Наталия Образцова — статья «Шаги к солнцу» о творчестве П. Шелохонова — «Театральная жизнь» № 2, Москва, 1968
  4. 1 2 Николай Куртеев — статья «Путь на сцену» о творчестве П. Шелохонова — «Молот», Ростов-Дон, 1966
  5. Людмила Нимвицкая — статья «На спектакле „Иванов“» — «Театр» № 8, Москва, 1965
  6. Иван Краско, «Мой друг Пётр Шелохонов» Издательство SOLO Publishing, 128 стр, СПб 2009. ISBN 978-5-904666-09-5
  7. [www.kommersant.ru/doc/432280 Ъ-Власть — Постановление Президиума ВЦИК]
  8. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=432280 В документе опечатка, фамилия режиссёра — Розанцев]
  9. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=432280 Ъ-Власть — Постановление Президиума ВЦИК]. [www.webcitation.org/6GddJ7ubd Архивировано из первоисточника 15 мая 2013].

Ссылки

  • Шелохонов, Пётр Илларионович (англ.) на сайте Internet Movie Database
  • [petr-shelokhonov.narod.ru/ Страницы на narod.ru, посвященные Петру Шелохонову]
  • [www.kinopoisk.ru/level/4/people/285818/ Петр Шелохонов на сайте kinopoisk.ru]
  • [www.encyc.mir-x.ru/185983.html П. И. Шелохонов. Театр имени Ленсовета]
  • [books.google.com/books?q=Шелохонов&um=1&as_brr=0 И. Т. Шелохонов (отец) в документах ЦГАОР БССР за 1927 год]
  • [books.google.com/books?q=Шелохонов&um=1&as_brr=0 «Мой друг Петр Шелохонов»] Иван Краско. Издательство SOLO Publishing, СПб 2009. ISBN 978-5-904666-09-5

Отрывок, характеризующий Шелохонов, Пётр Илларионович

– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.
Марья Дмитриевна продолжала еще несколько времени усовещивать Наташу и внушать ей, что всё это надо скрыть от графа, что никто не узнает ничего, ежели только Наташа возьмет на себя всё забыть и не показывать ни перед кем вида, что что нибудь случилось. Наташа не отвечала. Она и не рыдала больше, но с ней сделались озноб и дрожь. Марья Дмитриевна подложила ей подушку, накрыла ее двумя одеялами и сама принесла ей липового цвета, но Наташа не откликнулась ей. – Ну пускай спит, – сказала Марья Дмитриевна, уходя из комнаты, думая, что она спит. Но Наташа не спала и остановившимися раскрытыми глазами из бледного лица прямо смотрела перед собою. Всю эту ночь Наташа не спала, и не плакала, и не говорила с Соней, несколько раз встававшей и подходившей к ней.
На другой день к завтраку, как и обещал граф Илья Андреич, он приехал из Подмосковной. Он был очень весел: дело с покупщиком ладилось и ничто уже не задерживало его теперь в Москве и в разлуке с графиней, по которой он соскучился. Марья Дмитриевна встретила его и объявила ему, что Наташа сделалась очень нездорова вчера, что посылали за доктором, но что теперь ей лучше. Наташа в это утро не выходила из своей комнаты. С поджатыми растрескавшимися губами, сухими остановившимися глазами, она сидела у окна и беспокойно вглядывалась в проезжающих по улице и торопливо оглядывалась на входивших в комнату. Она очевидно ждала известий об нем, ждала, что он сам приедет или напишет ей.
Когда граф взошел к ней, она беспокойно оборотилась на звук его мужских шагов, и лицо ее приняло прежнее холодное и даже злое выражение. Она даже не поднялась на встречу ему.
– Что с тобой, мой ангел, больна? – спросил граф. Наташа помолчала.
– Да, больна, – отвечала она.
На беспокойные расспросы графа о том, почему она такая убитая и не случилось ли чего нибудь с женихом, она уверяла его, что ничего, и просила его не беспокоиться. Марья Дмитриевна подтвердила графу уверения Наташи, что ничего не случилось. Граф, судя по мнимой болезни, по расстройству дочери, по сконфуженным лицам Сони и Марьи Дмитриевны, ясно видел, что в его отсутствие должно было что нибудь случиться: но ему так страшно было думать, что что нибудь постыдное случилось с его любимою дочерью, он так любил свое веселое спокойствие, что он избегал расспросов и всё старался уверить себя, что ничего особенного не было и только тужил о том, что по случаю ее нездоровья откладывался их отъезд в деревню.


Со дня приезда своей жены в Москву Пьер сбирался уехать куда нибудь, только чтобы не быть с ней. Вскоре после приезда Ростовых в Москву, впечатление, которое производила на него Наташа, заставило его поторопиться исполнить свое намерение. Он поехал в Тверь ко вдове Иосифа Алексеевича, которая обещала давно передать ему бумаги покойного.
Когда Пьер вернулся в Москву, ему подали письмо от Марьи Дмитриевны, которая звала его к себе по весьма важному делу, касающемуся Андрея Болконского и его невесты. Пьер избегал Наташи. Ему казалось, что он имел к ней чувство более сильное, чем то, которое должен был иметь женатый человек к невесте своего друга. И какая то судьба постоянно сводила его с нею.
«Что такое случилось? И какое им до меня дело? думал он, одеваясь, чтобы ехать к Марье Дмитриевне. Поскорее бы приехал князь Андрей и женился бы на ней!» думал Пьер дорогой к Ахросимовой.
На Тверском бульваре кто то окликнул его.
– Пьер! Давно приехал? – прокричал ему знакомый голос. Пьер поднял голову. В парных санях, на двух серых рысаках, закидывающих снегом головашки саней, промелькнул Анатоль с своим всегдашним товарищем Макариным. Анатоль сидел прямо, в классической позе военных щеголей, закутав низ лица бобровым воротником и немного пригнув голову. Лицо его было румяно и свежо, шляпа с белым плюмажем была надета на бок, открывая завитые, напомаженные и осыпанные мелким снегом волосы.
«И право, вот настоящий мудрец! подумал Пьер, ничего не видит дальше настоящей минуты удовольствия, ничто не тревожит его, и оттого всегда весел, доволен и спокоен. Что бы я дал, чтобы быть таким как он!» с завистью подумал Пьер.
В передней Ахросимовой лакей, снимая с Пьера его шубу, сказал, что Марья Дмитриевна просят к себе в спальню.
Отворив дверь в залу, Пьер увидал Наташу, сидевшую у окна с худым, бледным и злым лицом. Она оглянулась на него, нахмурилась и с выражением холодного достоинства вышла из комнаты.
– Что случилось? – спросил Пьер, входя к Марье Дмитриевне.
– Хорошие дела, – отвечала Марья Дмитриевна: – пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не видала. – И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым она хотела бежать в отсутствие своего отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
Пьер приподняв плечи и разинув рот слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам. Невесте князя Андрея, так сильно любимой, этой прежде милой Наташе Ростовой, променять Болконского на дурака Анатоля, уже женатого (Пьер знал тайну его женитьбы), и так влюбиться в него, чтобы согласиться бежать с ним! – Этого Пьер не мог понять и не мог себе представить.
Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной. Но ему всё таки до слез жалко было князя Андрея, жалко было его гордости. И чем больше он жалел своего друга, тем с большим презрением и даже отвращением думал об этой Наташе, с таким выражением холодного достоинства сейчас прошедшей мимо него по зале. Он не знал, что душа Наташи была преисполнена отчаяния, стыда, унижения, и что она не виновата была в том, что лицо ее нечаянно выражало спокойное достоинство и строгость.
– Да как обвенчаться! – проговорил Пьер на слова Марьи Дмитриевны. – Он не мог обвенчаться: он женат.
– Час от часу не легче, – проговорила Марья Дмитриевна. – Хорош мальчик! То то мерзавец! А она ждет, второй день ждет. По крайней мере ждать перестанет, надо сказать ей.
Узнав от Пьера подробности женитьбы Анатоля, излив свой гнев на него ругательными словами, Марья Дмитриевна сообщила ему то, для чего она вызвала его. Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей на глаза. Пьер обещал ей исполнить ее желание, только теперь поняв опасность, которая угрожала и старому графу, и Николаю, и князю Андрею. Кратко и точно изложив ему свои требования, она выпустила его в гостиную. – Смотри же, граф ничего не знает. Ты делай, как будто ничего не знаешь, – сказала она ему. – А я пойду сказать ей, что ждать нечего! Да оставайся обедать, коли хочешь, – крикнула Марья Дмитриевна Пьеру.
Пьер встретил старого графа. Он был смущен и расстроен. В это утро Наташа сказала ему, что она отказала Болконскому.
– Беда, беда, mon cher, – говорил он Пьеру, – беда с этими девками без матери; уж я так тужу, что приехал. Я с вами откровенен буду. Слышали, отказала жениху, ни у кого не спросивши ничего. Оно, положим, я никогда этому браку очень не радовался. Положим, он хороший человек, но что ж, против воли отца счастья бы не было, и Наташа без женихов не останется. Да всё таки долго уже так продолжалось, да и как же это без отца, без матери, такой шаг! А теперь больна, и Бог знает, что! Плохо, граф, плохо с дочерьми без матери… – Пьер видел, что граф был очень расстроен, старался перевести разговор на другой предмет, но граф опять возвращался к своему горю.
Соня с встревоженным лицом вошла в гостиную.
– Наташа не совсем здорова; она в своей комнате и желала бы вас видеть. Марья Дмитриевна у нее и просит вас тоже.
– Да ведь вы очень дружны с Болконским, верно что нибудь передать хочет, – сказал граф. – Ах, Боже мой, Боже мой! Как всё хорошо было! – И взявшись за редкие виски седых волос, граф вышел из комнаты.
Марья Дмитриевна объявила Наташе о том, что Анатоль был женат. Наташа не хотела верить ей и требовала подтверждения этого от самого Пьера. Соня сообщила это Пьеру в то время, как она через коридор провожала его в комнату Наташи.
Наташа, бледная, строгая сидела подле Марьи Дмитриевны и от самой двери встретила Пьера лихорадочно блестящим, вопросительным взглядом. Она не улыбнулась, не кивнула ему головой, она только упорно смотрела на него, и взгляд ее спрашивал его только про то: друг ли он или такой же враг, как и все другие, по отношению к Анатолю. Сам по себе Пьер очевидно не существовал для нее.
– Он всё знает, – сказала Марья Дмитриевна, указывая на Пьера и обращаясь к Наташе. – Он пускай тебе скажет, правду ли я говорила.
Наташа, как подстреленный, загнанный зверь смотрит на приближающихся собак и охотников, смотрела то на того, то на другого.
– Наталья Ильинична, – начал Пьер, опустив глаза и испытывая чувство жалости к ней и отвращения к той операции, которую он должен был делать, – правда это или не правда, это для вас должно быть всё равно, потому что…
– Так это не правда, что он женат!
– Нет, это правда.
– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?
– И правда и не правда, – начал Пьер; но князь Андрей перебил его.
– Вот ее письма и портрет, – сказал он. Он взял связку со стола и передал Пьеру.
– Отдай это графине… ежели ты увидишь ее.