Шелудяк, Фёдор
| Фёдор Шелудяк | |
| Род деятельности: |
казачий атаман |
|---|---|
| Гражданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
г. Астрахань |
Фёдор Иванович Шелудя́к (год рожд. неизв. — умер 1672) — донской казак, один из ближайших сподвижников С. Т. Разина[1].
Биография
По происхождению — крещеный калмык. Ф. И. Шелудяк принял активное участие в казацко-крестьянском восстания под руководством С. Т. Разина.
Весной 1670 года атаман Ф. Шелудяк командовал конными отрядами восставших казаков в походе от Царицына к Чёрному Яру, а в июне того же года принял участие во взятии Астрахани. Степан Разин поручил начальство над Астраханью атаманам Василию Усу и Фёдору Шелудяку.
Когда весной 1671 года разнеслась весть, что Степан Разин под Симбирском разбит царскими воеводами, Фёдор Шелудяк, вместе с другими атаманами, надумал идти на Симбирск и поплыл вверх по Волге. В начале мая 1671 года Ф. Шелудяк отправил в Астрахань отряд из 500 человек под командованием Степана Кочановского. Вместе с ним он передал В. Усу, что по дороге на Симбирску он получил сведения о враждебных действиях митрополита Иосифа, его отношениях с царским правительством и воеводам окрестных городов, с Доном и Тереком.
11 мая 1671 года атаман Василий Ус созвал казачий круг в Астрахани, куда был вызван митрополит Иосиф. По приговору круга митрополит Иосиф, обвиненный во лжи и измене, был сброшен с раската крепостной башни. В середине мая в Астрахани казаки разгромили дворы дворян, детей боярских, подьячих, крупных посадских людей, духовенства. Был казнен оставленный Разиным в живых второй воевода Астрахани стольник, князь С. И. Львов, а с ним и другие «нарочитые люди». В июне в Астрахань пришло известие о казни Степана Разина в Москве, и это сильно подорвало боевой дух восставших. Тем не менее, 9 июня 1671 года Шелудяк с повстанческим отрядом осадил Симбирск. Повстанцы предприняли два приступа, которые были отбиты. Обороной города руководил царский воевода Пётр Васильевич Шереметев Большой, располагавший значительными силами. Он также призвал на помощь полк ратных людей из-под Тетюшей, который должен был вскоре прибыть. Во время двух приступов повстанцы понесли крупные потери. Тем не менее, Ф. Шелудяк предпринял ещё одну попытку взять город. Повстанцы, используя возведенные еще по указанию Разина вокруг стен кремля земляные укрепления, бросились на штурм. В это время подошедший отряд царских ратников под руководством полковника Колобова ударил в тыл казаками и вынудил их отступить.
Чтобы выиграть время и более тщательно подготовиться к очередному штурму, Фёдор Шелудяк направил к симбирскому воеводе Петру Шереметеву парламентера с письмом. В письме говорилось, что царя окружают бояре-изменники, среди которых на первом месте князь Ю. А. Долгорукий, боярин Б. М. Хитрово и другие мучители народа. П. В. Шереметев от имени царя дал восставшим ответ, за что позднее получил из Москвы выговор. Завязавшаяся с царским воеводой переписка (Шелудяк, как сказано в одном из правительственных документов, писал «и иные многие затейные дела») дала восставшим необходимую передышку, но от нового штурма симбирского кремля пришлось отказаться, так как, во-первых, силы были на исходе и, во-вторых, из Астрахани было получено сообщение о внезапной тяжелой болезни и кончине Василия Уса.
Ф. Шелудяк вернулся в Царицын с 2-тысячным войском. Пробыв в городе два дня, он повел остатки своей армии и примкнувших к ней царицынских жителей в Астрахань. Но они уже не застали Василия Уса в живых. Атаман, как сообщалось в правительственных грамотах, «злой смертью скончашася» от кожной болезни («черви изъели»). Преемником атамана Василия Уса стал его соратник Фёдор Шелудяк, возглавивший повстанческие силы в Астрахани. Он сменил в городе выборное управление: вместо представителей посадских людей были избраны стрельцы и казаки.
В августе 1671 года под Астрахань подошла 30-тысячная царская армия под предводительством боярина Ивана Богдановича Милославского. Воевода осадил город и потребовал её сдачи, однако Фёдор Шелудяк решился защищаться: поставил на нагорной стороне реки одного из своих преданных сообщников, Алешку Каторжного, прекратил этим сообщение И. Милославского с верхними городами и даже тревожил нападениями московского воеводу и мешал его осадным работам. Так, однако, дело шло лишь до тех пор, пока на помощь Ивану Милославскому не явился другой воевода, князь Касбулат Муцанович Черкасский, осадивший Астрахань с другой стороны и прекративший подвоз к ней съестных припасов и приток новых мятежников. Теперь уже силы осажденных начали слабеть, съестные припасы — истощаться, да и сам Шелудяк попал в руки князю К. Черкасскому, который заманил его к себе под видом переговоров и задержал в своем лагере. Наконец, после почти трехмесячной осады города, 27 ноября 1671 года, астраханцы сдались, выговорив прощение себе и своим начальникам. Фёдор Шелудяк был освобожден и в продолжение нескольких месяцев жил в Астрахани на свободе. Но когда уже мятеж совсем утих и нельзя было думать, что он может вспыхнуть снова, летом 1672 года подошел в Астрахань с войском князь Яков Никитич Одоевский, посланный сюда для следствия над мятежниками и их наказания. Одним из первых был схвачен Фёдор Шелудяк, и после допроса и пытки повешен.
Напишите отзыв о статье "Шелудяк, Фёдор"
Примечания
- ↑ Шелудяк Фёдор // Военный энциклопедический словарь. — Москва: Военное издательство Министерства обороны Союза СССР, 1986. — С. 816. — 863 с. — 150 000 экз.
Источники
- [www.bibliotekar.ru/Razin/7.htm Степан Разин и его соратники]
- Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
- [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/119105/%D0%A8%D0%B5%D0%BB%D1%83%D0%B4%D1%8F%D0%BA Шелудяк, Фёдор]
Отрывок, характеризующий Шелудяк, Фёдор
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
