Шиллинг Ливонского ордена

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Шеляг»)
Перейти к: навигация, поиск

Шиллинг (Schilling) Ливонского ордена — монета, изготавливалась из биллона, чеканилась с 1424 по 1561 год. 1 шиллинг = 12 пфеннигов (хотя фактическое соотношение было 1 шиллинг = 9 пфеннигов[1]). Диаметр монеты — 18,1—20,1 мм, вес — 0,9 г. В Королевстве Польском известен как «szeląg», Великом княжестве Литовском и Новгородской республике — как «шелег», «шэляг», «склязь».



История

Ливонский орден начал чеканить свою монету в XIII веке (пфенниги, подобные аналогичным монетам в Европе). Первое свидетельство об этом — разрешение 1211 года епископу Риги Альберту чеканить свою монету по Готландскому стандарту. В этом же веке Рига вошла в Ганзейскую лигу, и через Ливонию Новгород торговал с Европой.

Денежный кризис начала XV века в Ливонском ордене, связанный со стремительно обесценивавшимся посеребренным артигом, чеканившимся орденом, привел к денежной реформе. В 1422 году Законодательное Собрание (Landtag) Ливонской конфедерации решило ввести в оборот «усиленный артиг» (стоимостью 12 пфеннигов), который вскоре стал известен как шиллинг. Чеканить монеты начали скорее всего в 1424 году[1], это подтверждается и косвенными данными в Псковской летописи. Там в 1424 году отмечено: «Псковичи отложили артугами торговать и приставили мастеров деньги ковать в чистом серебре». Поскольку псковитяне избавились от старых артигов именно в 1424 году, вполне можно предположить, что и чеканка новых ливонских монет началась тогда же[2].

Традиционно шиллинги, отчеканенные Ливонским орденом, носили крест (длинный или короткий) на одной стороне и герб на другой, с надписью вокруг границы. Титул магистра был с одной стороны, а название города — с другой. Обращает на себя внимание, что на монетах появляются гербы магистров, в то время как на монетах Тевтонского ордена таких гербов не было, несмотря на международный престиж гроссмейстеров. Скорее всего, магистры начали использовать личные гербы после 1471 года, поскольку их претензии на политическое лидерство в Ливонии были часто оспариваемы архиепископом и жителями Риги и ещё потому, что в более ранний период магистров назначал гроссмейстер из Пруссии. Герб был знаком суверенитета[1].

Шиллинги, как и другая ливонская монета, чеканились в трёх местах: Ревеле, Вендене и Риге. Датирование орденских монет ревельского чекана связано с большими трудностями, так как выпускались они до 1515 года анонимно. На одной стороне этих монет изображен геральдический щит с вписанным крестом различной формы и круговой надписью MAGISTRI•LIVONIE; на другой стороне до денежной реформы 1422—1426 годов помещался крест с тремя ядрами в каждом углу, а со второй четверти XV века — удлиненный крест, делящий круговую легенду MONET•REVALIE в различных вариантах на четыре части. Отсутствие на монетах имени магистра Ордена и его родового знака объясняется тем, что Ревель, опираясь на свою экономическую мощь, сохранял по отношению к Ливонскому ордену весьма большую самостоятельность. Поэтому, когда в 1515 году магистр Ордена Вольтер фон Плеттенберг решил ставить на монетах, чеканенных в Ревеле, своё имя и родовой знак, он должен был заверить магистрат города, что это не повлечет за собой никаких ограничений привилегий города. Чеканка монет Орденом в Ревеле продолжалась до 1561 года, когда в результате распада Ливонской конфедерации север Эстонии перешел к Швеции[3].

В правление магистра Бернхарда фон дер Борха (1471—1483), наряду с выпуском монет в Ревеле, Ливонский орден приступил к чеканке денег в Вендене и Риге. В Вендене монету чеканили магистры Бернхард фон дер Борх, Иоганн Фридрих фон Лоринкгофен (1483—1494), Вольтер фон Плеттенберг (1494—1535), Генрих фон Гален (1551—1557), Йоханн Вильгельм фон Фюрстенберг (1557—1559) и Готхард Кетлер (1559—1562). В Риге начиная с магистра Бернхарда фон дер Борха монеты чеканили все правители Ордена за исключением Фридриха фон Лоринкгофена, Германа фон Брюггеноэ и Иоганна фон дер Рекке.

Шиллинги незначительно отличались в каждом тираже. Чеканка была ручная и от силы и направления удара зависело качество и форма. Каждый мастер имел свои пуансоны гербов, букв и монетных знаков, с помощью которых они изготавливали штемпеля. Поэтому при смене мастеров штемпеля отличались от своих предшественников, особенно в надписях.

Шиллинг отвечал потребностям развивающейся экономики. Купцам необходимы были монеты крупного номинала для уменьшения работы с огромным количеством мелкой монеты. Он был ответом на нужды местного хозяйства. Ливонское зерно вывозилось на запад в большем количестве, чем раньше. Лесная продукция (мед, воск, дерево, мех) и янтарь были востребованы. Возможно впервые, Ливония получила положительное сальдо во внешней торговле и, следовательно, могла позволить серебру утекать из страны. С ростом инфляции, вызвавшей повсеместный рост цен, купцы и чиновники обнаружили, что расчет шиллингами удобнее, чем подсчет груды монет меньшего номинала. Тем не менее, вскоре шиллинг пострадал от инфляции и обесценился в связи с общеевропейской нехваткой серебра и, как следствие, ухудшением качества. В результате, в 1450 году резко выросла популярность нового пфеннига, чеканка которого ранее была прервана на несколько лет[1].

Фальшивые шиллинги

Внешние изображения
[www.ggpostcard.100megs28.com/Igo0001.jpg Сверху настоящие шиллинги Вольтера фон Плеттенберга и Фридриха фон Лоринкгофена чеканки г.Вендена, а внизу - фальшивые (аверс)]
[www.ggpostcard.100megs28.com/Igo0002.jpg Сверху настоящие шиллинги Вольтера фон Плеттенберга и Фридриха фон Лоринкгофена чеканки г.Вендена, а внизу - фальшивые (реверс)]

Ливонские шиллинги в конце XV — первой половине XVI века имели широкое хождение и в Великом княжестве Литовском и новгородских землях. Большой объём торговли порождал и желание лёгкой наживы, иногда чеканка фальшивых шиллингов принимала промышленные масштабы[4]. Дошло до того, что 25 января 1493 года магистр Ливонского ордена Иоганн Фридрих фон Лорингхофен вынужден был направить магистру Ревеля грамоту:

«…Дружески вам сообщаем, что некие русские приехали в Ригу из Полоцка, который в Литве, и имели с собой фальшивые монеты, чеканенные по образцу Вендена… Одного из них схватили, и он сказал, что подобных монет отчеканено ½ ласта и они завезены к нам в страну. Итак, любезные и верные, прочтя вышесказанное, оповестите своих бюргеров, жителей и купцов и поступайте соответственно, дабы уберечь себя».

[4]

Как подсчитал В. Рябцевич, пол-ласта — это 960 килограммов, из которых можно отчеканить 834 782 монеты![4] Можно сказать, что фальшивомонетчики на равных конкурировали с монетными дворами ордена. В постскриптуме магистр предупреждал:

«И ещё, любезные подданные, эти фальшивые монеты, по-видимому, посланы из Полоцка в Псков, чтобы переслать их оттуда в нашу страну… Если вам станет известно, что кто-нибудь имеет подобные фальшивые монеты, привлекайте его к ответственности».

[4]

В этом сообщении не говорится кто эти «русские» и где отчеканены монеты, говорится лишь, что прибыли из Полоцка. Полоцк, как известно, один из основных торговых партнёров Риги, куда было удобно добираться по Двине. Ревельские власти вняли предупреждению. Продолжение этой истории можно найти в «Хронике провинции Ливонии» Балтазара Рюссова, где говорится об аресте в 1494 году ливонских купцов в Новгороде, в отмщение за то, что ревельцы «до смерти сварили» в котле кипящего масла одного русского, который в их городе чеканил фальшивые шиллинги[4]. Скорее всего, он не чеканил, а сбывал на ревельском рынке продукцию фальшивомонетчиков.

Подтверждением подделки ливонских шиллингов служат монетные клады, найденные в 1997 году в Полоцке и в 1971 году в Рогачеве, а также неоднократные находки отдельных монет. В 1997 году был найден клад в Полоцке на берегу реки. Исследование показало, что все монеты являются подделками под ревельские шиллинги. Монетные штемпели были изготовлены двумя резчиками, один из которых сделал довольно удачные реплики монет, другой — только их неграмотную имитацию. Металл при их изготовлении использовался абсолютно разный: медь, латунь, серебро (даже близкое к химически чистому!), в то время как подлинные шиллинги изготавливались из биллона. Плющение металла осуществлялось в листы разной толщины, поэтому монетные кружки приблизительно правильных шиллинговых размеров (диаметр — 18,1—20,1 мм) имеют значительные колебания массы (0,60—1,45 г). Чеканка, как и на монетных дворах Ливонии, велась несопряженными штемпелями. Наиболее вероятное время появления этих монет — период между 1540 и 1550 годами[5].

Место, где чеканились фальшивые шиллинги, достоверно не определено. Хотя ряд исследователей поддерживает мнение В. Рябцева о их чеканке в Полоцке[4][5][6], существует версия о их производстве в Новгороде (тогда в Полоцк они могли попадать транзитом). В пользу этой версии приводятся следующие доводы:

1. Жителей Полоцка в Риге называли «полочанами», а не «русскими».

2. За «русских» фальшивомонетчиков мстили новгородцы, а не полочане[7].

В пользу Полоцкой версии даются такие аргументы:

1. Клад найден в Полоцке.

2. Монеты данного клада являются полуфабрикатами.

Внешние изображения
[www.belnumismat.na.by/num/tab/97.jpg Монеты Ливонского ордена]
[goodcoins.narod.ru/coins/coinseuropa.files/image017.jpg Шиллинг, Магистр Вольтер фон Плеттенберг, г.Рига 1532]
[www.forumancientcoins.com/gallery/albums/userpics/17252/normal_REVAL_Livonian_order_Hermann_Br%FCggenei-Hasenkamp_killing_1537_Reval.jpg Шиллинг, Герман фон Брюггеноэ, г.Ревель 1538]
[pics.livejournal.com/aldanov/pic/0023ef31 Шиллинг, Генрих фон Гален, г.Ревель]
[www.mcsearch.info/images/26/250731.jpg Шиллинг, Иоганн Фридрих фон Лоринкгофен, г.Венден]

Описание некоторых массово подделывавшихся шиллингов: Чеканка г. Вендена

  • 1. Магистр Иоганн Фридрих фон Лоринкгофен 1483—1494 годы.

Аверс: Родовой герб магистра Ливонского ордена Иоганна Фридриха фон Лоринкгофена. Между ободками круговая надпись: MAGISTRI•LIVONIE Реверс: Орденский крест, делящий на четыре части круговую надпись: MON•ETA•WEN•ENS (буква D закрывается перекладиной креста — WENDENS)

  • 2. Магистр Вольтер фон Плеттенберг 1494—1535 годы.

Аверс: Родовой герб магистра Ливонского ордена Вольтера фон Плеттенберга. Между ободками круговая надпись: MAGISTRI•LIVONIE Реверс: Орденский крест, делящий на четыре части круговую надпись: MON•ETA•WEN•DEN[3]

Подделывались также и ревельские шиллинги без гербов магистров (с крестами).

В 1561 году орден распался, и чеканка монет прекратилась.

Напишите отзыв о статье "Шиллинг Ливонского ордена"

Примечания

  1. 1 2 3 4 [department.monm.edu/history/urban/articles/COINS.htm William Urban Medieval Livonian Numismatics]
  2. [ezhe.ru/ib/issue865.html Шурыгин Константин. Артиги Ливонского ордена]
  3. 1 2 Д. Федоров Монеты Прибалтики XIII—XVIII столетий. Определитель монет Валгус, 1966.- 425 с.
  4. 1 2 3 4 5 6 Дук Денис. Большой пожар за две копейки // «Родина».- № 4, 2006 г.
  5. 1 2 Колобова Ирина, Клады фальшивых монет // Банковский вестник, — № 31(252), ноябрь 2003 года.
  6. Гулецкий Дмитрий, Новые данные о «полоцких подражаниях» // Банковский вестник. — № 34(435), декабрь 2008 года. с. 61—63
  7. [www.belcoins.com/findex.phtml?tpc=400&pg=5 Форум «Iзрой»]

Отрывок, характеризующий Шиллинг Ливонского ордена

– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.