Шему

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Шему (время жары)
в иероглифах
N37N35B

Шему — обозначение в древнеегипетском календаре времени жары, периода, начинавшегося в Верхнем Египте (остров Элефантина) в начале февраля, а в дельте Нила — в середине февраля. Само обозначение «шему» происходит от корней «шем (шам)» (жара) и «шемет» (раскалённые).



Календарь

В папирусе Эберса, где рассматривается календарь, как это было принято в Древнем Египте, состоящий из трёх времён года, «шему» характеризуется как «время тепла», «время потепления», то есть время от начала весны и до середины лета. В коптском календаре, знавшем лишь два времени года, это «время жары».

В тесной связи с периодом ахет, с самого возникновения исчисления календарного времени в Древнем Египте, стояла богиня Сопдет, воплощением которой была звезда Сириус. После окончания четвёртого месяца периода ахет наступал период перет. С истечением четвёртого месяца периода перет приходило время шему.

Начиная с эпохи додинастического Египта и вплоть до окончания периода Среднего царства время шему состояло из месяцев ренутет, хонсу, хенти-хет и ипет-хемет. Начиналось оно в начале февраля и продолжалось до начала июня. В эпоху Нового царства оно продолжалось с 28 апреля и до 25 августа. В течение тысячелетий, в связи с сакральной связью богини Сопдет с Сириусом, гелиакические восходы которого к концу II тысячелетия до н. э. постепенно сдвигались — с начала июня на конец июля — изменялось и начало трёх календарных периодов в Древнем Египте.

Напишите отзыв о статье "Шему"

Литература

  • Rolf Krauss: Sothis- und Monddaten: Studien zur astronomischen und technischen Chronologie Altägyptens, Gerstenberg, Hildesheim 1985,
  • Richard-Anthony Parker: The calendars of ancient Egypt, Chicago Press, Chicago 1950
  • Siegfried Schott: Altägyptische Festdaten, Verlag der Akademie der Wissenschaften und der Literatur, Mainz/Wiesbaden 1950

Отрывок, характеризующий Шему

Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.