Шенк, Николас

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Шенк и Шейнкер

Николас Майкл Шенк
Nicholas Michael Schenck
Имя при рождении:	Николай Михайлович Шейнкер
Место рождения:	Рыбинск, Ярославская губерния
Место смерти:	Флорида
Профессия:	кинопродюсер

Николас Майкл Шенк (англ. Nicholas Michael Schenck, при рождении Николай Михайлович Шейнкер; 14 ноября 1881, Рыбинск — 4 марта 1969, Флорида) — американский киномагнат.

Биография

Родился 14 ноября 1881 года в городе Рыбинске Ярославской губернии Российской империи (имя при рождении — Николай Михайлович Шейнкер), один из семи детей в семье еврея Хаима (Михаила) — приказчика в конторе волжского пароходства.

Николай с родными, включая старшего брата Иосифа, эмигрировали в Нью-Йорк в 1893 году, сняв жильё в Нижнем Ист-Сайде. Впоследствии они переехали в Гарлем, где в то время жили в первую очередь еврейские и итальянские иммигранты. После их прибытия в Соединённые Штаты, Джо и Ник, как их тогда звали, сначала вместе продавали газеты, а затем работали в аптеке. За два года они накопили достаточно денег, чтобы стать её владельцами и начать другие деловые предприятия.

В один летний день братья Шенки поехали в Форт-Джордж, что в верхней части Манхэттена, и заметили, что тысячи людей стоят в парке, дожидаясь возвращения аттракционного поезда. Братья взяли пивную концессию, а также стали представлять некоторые водевильные развлечения. Именно в это время Шенки познакомились с Маркусом Лоу, который управлял кинотеатрами. Лоу, отметив успех братьев, дополнил их капитал, что позволило им в 1908 году открыть большой парк развлечений в округе Берген в Нью-Джерси прямо через реку от Манхэттена — назывался он «Палисадис»; просуществовал до 1971 года, но Шенки вышли из доли уже в 1934 году.

Впоследствии Шенки работали с Лоу в сфере кинотеатров. В период между 1907 и 1919 годами они инвестируются в недвижимость для производства никелодеонов, водевилей, и, в конце концов, кинофильмов. В 1919 году Лоу приобрёл киностудию. Николас тратит больше времени в «Loews, Inc.», а Джозеф переезжает в Голливуд, где становится, в конце концов, президентом киностудии «United Artists».

В апреле 1924 года Маркус Лоу, организовал слияние трёх кинокомпаний — «Metro Pictures», «Goldwyn Pictures» и «Louis B. Mayer Productions», новая корпорация получила название «Metro-Goldwyn-Mayer» (MGM). В 1927 году Маркус Лоу внезапно умер, оставив контроль над MGM Николасу Шенку. В 1929 году Уильям Фокс, руководитель конкурирующей студии «Fox Film Corporation», организовал покупку контрольного пакета акций компании у Шенка. Луис Майер и Ирвинг Тальберг были возмущены — они были соучредителями MGM, но об этой сделке им ничего не сообщили. Майер обратился в Министерство юстиции и через свои политические связи добился выдвижения обвинения Фоксу в нарушении антимонопольного закона. То, что Фокс был тяжело ранен летом 1929 года в результате дорожно-транспортного происшествия, а также крах фондового рынка осенью 1929 года, поставило крест на объединении компаний, даже при условии положительного решения министерства.

К 1932 году Шенк руководил развлекательной империей, состоявшей из сети процветающих кинотеатров и кинокомпании МGM. В корпорации, которой Шенк продолжал внимательно управлять из Нью-Йорка, работало тогда 12 тысяч человек. Шенк, требуя плотного графика производства, создал напряжённость с Майером и Тальбергом, который был начальником производства вплоть до своей ранней смерти в 1936 году. Благодаря строгому регулированию Шенка, MGM работала успешно, став единственной компанией, продолжавшей выплачивать дивиденды во время Великой депрессии.

Под руководством Шенка компания подготовила большое количество фильмов, а благодаря студийной системе собрала под своей крышей множество талантов: Лон Чейни, Джоан Кроуфорд, Джин Харлоу, Кларк Гейбл, Спенсер Трейси, Кэтрин Хепбёрн, Джуди Гарленд, команда Джанет Макдональд и Нельсона Эдди и бесчисленное множество других. Ловкость в бизнесе сделала Шенка богатым человеком. В 1927 году у него вместе с братом Джозефом было около 20 млн $ (примерно 267 млн $ на сегодняшний день)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), с совместным годовым доходом, по крайней мере, в один миллион. По некоторым оценкам, Николас Шенк был восьмым богатейшим человеком в Соединённых Штатах в 1930-х годах.

Шенк имел власть и уважение, был на пике после Второй мировой войны, но времена менялись — на горизонте была эпоха телевидения. Как и многие в киноотрасли, Шенк категорически отказался участвовать в новой сфере. В 1951 году Луис Майер поссорился с Шенком из-за Дора Шери и был вынужден уйти из MGM. К середине десятилетия цена акций MGM снизилась, росло беспокойство акционеров. 14 декабря 1955 года президентом компании стал Артур Лоу, сын Маркуса Лоу, но Николас Шенк остался председателем Совета директоров. На следующий год, когда Артур Лоу ушёл в отставку по состоянию здоровья, президентом стал Джозеф Фогель, а Шенк был назначен почётным председателем, но ушёл на пенсию в тот же год.

Николас Шенк провёл свои последние годы в его поместьях в Сэндс Пойнт, Лонг-Айленде, и Майами Бич. Первое из них, которое было приобретено в 1942 году, занимало 81 000 м², в главном здании было 30 роскошных номеров, имелся частный кинотеатр и 200-футовый причал.

Первый брак Шенка закончился разводом. Вторую жену он пережил. У Николаса Шенка было три дочери.

Умер 4 марта 1969 года.

Ссылки

• [www.imdb.com/name/nm1560621 Mrs. Nicholas (Pansy) Schenck at IMDB in a 1949 documentary]

Отрывок, характеризующий Шенк, Николас

– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.