Шепелёв, Алексей Александрович

Алексей Александрович Шепелёв
Дата рождения:	23 февраля 1978(1978-02-23) (46 лет)
Место рождения:	Сосновка, Тамбовская область, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР Россия Россия
Род деятельности:	прозаик, поэт, музыкант, литературовед
Язык произведений:	русский
Премии:	Международная отметина имени отца русского футуризма Давида Бурлюка

Алексей Александрович Шепелёв (подписывается обычно Алексей А. Шепелёв или Алексей О. Шепелёв; р. 1978, село Сосновка Тамбовской области) — русский писатель. Лауреат премии «Нонконформизм» (2013), финалист премии Андрея Белого (2014), лидер группы «Общество Зрелища» (1997—2014), кандидат филологических наук.

Биография

Родился 23 февраля 1978 года в селе Сосновка Тамбовской обл. Писать начал с семи лет, постоянно писал истории «про котов», а читал мало. Окончил среднюю школу, получив аттестат с отличием, но без наградной медали (предположительно из-за наличия выговоров за поведение в 10-11 классах).

Окончил филологический факультет Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина (1995—2000). В конце обучения находился на грани отчисления, при этом, по воспоминаниям, огорошивал студентов и преподавателей фразой: «Если меня не отчислят, я поступлю в аспирантуру».

В 2003 году окончил аспирантуру Тамбовского государственного технического университета. Несмотря на нарекания за выбор темы, защитил диссертацию «Ф. М. Достоевский в художественном мире В. В. Набокова. Тема нимфолепсии как рецепция темы „ставрогинского греха“»).

Разочаровавшись не только в системе образования, но и в университетской науке, никогда не работал по специальности: преподавателем в вузе, школе или колледже, не участвовал в научных конференциях и т. д.

Печататься начал в 1995 г. в тамбовской прессе, а вскоре и в московских литературных альманахах. Первоначальную известность приобрёл как поэт-авангардист, участник акций Академии Зауми С. Е. Бирюкова. С 1993 г. писал как стихотворения и поэмы («поэтические тексты»), так и прозу, но в 2007 г. прекратил писать стихи — «чтобы не повторяться», после чего «поэтическое видение полностью покинуло меня».

В 1997 г. стал основателем и идеологом объединения «Общество Зрелища» (совместно с однокурсником О’Фроловым), провозгласившего концепцию «искусства дебилизма» или «явлений» (в духе ОБЭРИУ), а позже «радикального радикализма». «Группа, которую никто не видел» не давала концертов, однако записи, литературные тексты, аудиоспектакли и т. п. распространялись тогда на аналоговых носителях, затем последовали публикации в Интернете и литературных альманахах. Сами же лидеры группы кочевали с одной съёмной квартиры «сарайного типа» («курятьник», «берлага» и т. п.) на другую, при этом не прекращались перформансы «для избранных» (так называемого «суб-Общества»), формировался и «уходил в народ» словотворческий «диалект „ОЗ“». По словам Шепелёва, «это был, конечно, и чистый порыв к искусству и прорыв к нему, но и вместе с тем просто способ выживания в маловыносимых условиях».

В 2010-е гг. постфактум пишут о «культовом статусе группы», справедливо отмечая при этом его локальность и маргинально-андеграундный характер. В начале «нулевых» большое влияние «на неокрепшие умы тамбовской пишущей и вообще думающей молодёжи», скорее, оказывала поэзия молодого А. Шепелёва, близкая по драйву и тематике к индустриальной рок-музыке.

В 2013 г. вышел CD с альбомом «А бензин — низ неба» (лейбл «Выргород», 2013) и двумя бонустреками: сборником синглов «Шаривари» и аудиоспектаклем «Анти-антисептин, День Моркови и другие приключения „святых от Алкоголизма“ Ундиния и Максимия», группа также стала лауреатом премии «Нонконформизм-2013» в номинации «Нонконформизм-поступок» (за лучший нонконформистский текст года).

Альбом получил немало положительных рецензий в музыкальной прессе: журнал «Rockcor», газета «Завтра», сайт «Контрабанда» , рок-портал «Репродуктор», агентство «Sky24» и др. Музыка «ОЗ» прозвучала в программе «StereoVoodoo» А. Троицкого, который сравнил альбом с творчеством группы «Звуки Му». Пластинку также высоко оценили такие мэтры отечественного андеграунда, как Кузя УО (К. Рябинов) и Граф Хортица (Гарик Осипов). Открылся авторизованный сайт объединения. Состоялись, по сути, первые концертные выступления в Москве и Тамбове, после чего группа, отказавшись от пути шоу-бизнеса (по другим данным, из-за личной ссоры участников), распалась.

Первый роман «Echo», написанный в 2000—2002 гг., вошёл в шорт-лист премии «Дебют» и был издан в 2003 г. отдельной книгой в издательстве «Амфора». В неё также вошли пять рассказов, «переброшенные» из других запланированных в издательстве книг.

Второй роман, «Maxximum exxtremum», был написан «в полной изоляции на малой родине» в 2003—2005 гг. Публикация его состоялась только в начале 2011 года.

В 2005—2006 гг. жил в посёлке Строитель Тамбовской обл. Этот период описан в неопубликованной повести («киноповести») «Дью с Берковой» (2006), с которой прозаик стал финалистом первого сезона премии «Нонконформизм».

В 2006—2011 гг. жил в Подмосковье. Работал корреспондентом, а затем выпускающим редактором рекламно-информационной газеты в г. Бронницы, в 2008—2010 — выпускающим редактором и главным редактором рекламно-информационной газеты в г. Раменское. Газета выходила тиражом 140 тыс. экз. и носила необычное («скандальное») название «Себе и сильно», взятое из повести «Дью с Берковой». Впоследствии она была переименована, а Шепелёв из редакции вытеснен.

В 2009—2011 гг. был внештатным обозревателем левацкого сайта «Рабкор», опубликовал десятки развёрнутых рецензий на художественные книги, а также на фильмы и концерты. Оставшись безработным, написал роман «Снюсть, Анютинка и алкосвятые» (первоначально «Снюсть жрёть брютъ», 2008—2014), завершающую часть автобиографической романной трилогии.

В 2009 г. женился (супруга — Анна Шепелёва, ведущая православных литературных радиопрограмм).

С конца 2011 г. жил в Москве. Искал «дауншифтерскую» работу, не связанную с образованием и журналистикой. В итоге работал очень эпизодически в разных местах: на сельхозработах, радиожурналистом, продавцом книг, корректором, научным сотрудником московского музея Есенина, смотрителем храма Василия Блаженного, рабочим студии крупной телекомпании и др. Об этом написан роман в очерках «Москва-bad. Записки столичного дауншифтера»,, который «стал, по сути, уже не произведением шепелёвского „эгореализма“, а отчётом с места событий». В этом произведении в полную силу проявился и православный взгляд автора.

Летом 2014 года вместе с женой уехал в глухую деревню.

Творчество

Произведения публиковались в журналах «Дружба народов», «Новый мир», «Нева», «Волга», «Север», «День и ночь», «Русская проза» (вып. Б, 2012), антологии «Нестоличная литература», альманахах «Черновик» (Нью-Джерси), «Вавилон», «Дети Ра», «Футурум-АРТ», «Абзац», «Reflection» (Чикаго), «Пигмалион» (Кустанай, Казахстан), «Транслит», сборнике «Литеры» (М.: Воймега, 2013), «Независимой газете» («НГ-Ex Libris»), газете «Литературная Россия», сетевых изданиях «TextOnly», «Топос», «Лиterraтура», «Другое полушарие», «Частный корреспондент», «Мегалит» и мн. др.

Первый роман «Echo», несмотря на его шоковую эстетику, собрал в целом весьма сочувственную прессу. О нём писали газета «КоммерсантЪ», сайты «Weekend.ru» и «ПОЛИТ.РУ»,, журнал Ю. Грымова «Fакел» (№ 1, 2004) и др.

Рецензируя книгу в журнале «Знамя», Андрей Урицкий писал:

Шепелёв представил читателям не просто начинающих алкашей, но, в некотором роде, интеллектуальную элиту маргинально-богемного толка. Маргинальность и богемность возводятся в принцип, в основе оного принципа — противостояние миру, радикализм и упоенная игра в собственную гениальность.

Выделяя автора «Echo» из ряда прозаиков его поколения, критик заключает: «Шепелёв претендует на вакантное в отечественной прозе место — место радикального маргинала, а эстетически вменяемые радикалы нам нужны, чтобы не превратилось озеро в болото, не затянулось ряской».

Однако именно с того времени радикальная (в широком смысле — как в плане содержания, так и эстетики) литература становится всё менее востребованной. По точному замечанию В. Левенталя, «автор этот в молодой литературе стоит настолько наособицу, что ему трудно издаться».

Вторая книга, роман «Maxximum exxtremum» (М.: Кислород, 2011), собрала около двадцати рецензий и множество сетевых откликов, вошла в рейтинг «Самых обсуждаемых книг года» журнала «Соль», где язык Шепелёва назван «литературным чудом».

Захар Прилепин отмечает, что

«пишет Шепелёв пузырящимся, шампанским языком — со сложнейшими порой конструкциями, которых, читая, не замечаешь вовсе… и, наконец, Шепелёв обладает ещё одним редким качеством: у него на фоне звериной серьёзности наших современников, также работающих в жанре „эгореализма“ (меткое шепелёвское определение), всё замечательно с самоиронией».

Ещё до выхода романа, в 2007 году, Прилепин называет Шепелёва «самым необычайным, самым непредсказуемым и самым недооценённым персонажем современной молодой литературы», а в цитате, помещённой на обложку «Maxximum Exxtremum», говорит о нём как «о самом европейском писателе России».

В рецензии на сайте «Перемены» отмечена противоречивость биографических сведений об авторе из сельской окраины, а также «необычный, хлёсткий, остроумный, какой-то по-настоящему русский» язык произведения и его необычная композиция. Рецензент сайта «Рабкор» В. Вульф рассматривает роман «МЕ» в контексте жанра трэш и делает вывод, что «Шепелёв не следует западным образцам, а создает нехарактерный для отечественной словесности жанр по-русски практически с нуля».

Другой взгляд предлагает в своей рецензии литературовед, доктор наук Е. Борода, говоря о близости текстов писателя к русской классике:

…"Maxximum Еxxtremum" может порадовать не только радикально настроенную аудиторию, провозгласившую Шепелёва культовым писателем. <…> Здесь всё по максимуму: любовь и ненависть, взлеты и падения, прозрение и умопомешательство.

Несмотря на изощрённую архитектонику, изумительный по экспрессивности и колориту язык, «МЕ» принадлежит к типу произведений, оценить достоинство которых, в том числе и эстетическое, помогает не интеллект, не безупречный литературный вкус и даже не художественная проницательность, а исключительно опыт страдания. И это сближает Шепелёва с почитаемым им Достоевским, который, живи он в наше время, наверняка писал бы что-нибудь подобное.

Павел Крусанов:

Шепелёв — какой-то чумовой гений, вылупившийся из земляной русской цивилизации, как французский шампиньон.

Вадим Левенталь:

Основное достоинство… книги — идеально подобранная интонация. (У Шепелёва вообще уникальный писательский слух.) Четырёхсотстраничный монолог героя ни разу не проваливается в беззвучие, это в высшей степени, как говорят актёры, харáктерная интонация, — благодаря этому мы узнаём о внутренней жизни героя куда больше, чем могли бы нам дать холодные внешние описания.

Отрицательное отношение к творчеству А. Шепелёва представлено в рецензиях К. Булыгиной («Литературная газета»), А. Кузьменкова, Н. Нарышкиной (журналы «Урал», «Знамя»), писатель назван «моднючим прозаиком», исполняющим «моральный стриптиз», а роман «МЕ» — «вторсырьём» .

В 2013 г. вышла новая книга прозы «Настоящая любовь», включающая повести «Настоящая любовь/Грязная морковь» и «Russian Disneyland». Согласно авторской датировке, эти повести, почти без изменения, написаны «тогда, когда и происходит в них действие: в 1993-94 и 1997 годах, вторая повесть получила новое оформление в 2008 году». Примечательна и история с рассказом «Черти на трассе» (1994, предположительно, наряду с черновиками «Disneyland’а», первым прозаическим текстом писателя с героями-людьми), опубликованным спустя 19 лет в «Дружбе народов» под другим названием.

Не знаю, как для вас, для меня, дорогие читатели, Алексей А. Шепелёв — знáчимая личность, а на литературной карте России — отдельный крупный пункт, населенный любопытнейшими персонажами. Несимпатичные, говорите, персонажи? А то и классические русские «моральные уроды»? Ну-ну, обсудим после прочтения — в рамках разговора об искренности в жизни и литературе…

 — отмечает в послесловии Евгений Попов.

В этой книге Шепелёв — первооткрыватель некоторых психологических состояний, которые до него в литературе, по-моему, ещё не описывали, либо описывали не настолько точно, либо не верили, что подобные состояния существуют.

 — пишет С. Орлова.

…книга лишена непременного атрибута прозы «деревенщиков» — тоскливости, безысходности и обречённой забубённости. Есть здесь какой-то свет в конце туннеля, не только декларированные возможности выхода, но и признание за микрокосмом деревни права на существование, отказ от расчеловечивания сельских жителей. Шепелёв пишет о своей родной среде как свободный, неравнодушный и думающий человек: есть здесь и критика, и гордость, и усталость и вдохновение. Нет навязчиво пропихиваемой заданности. И это подкупает.

 — резюмирует рецензент «Литературной России», как бы переходя уже к следующей книге прозаика, опубликованной в «Новом мире» повести «Мир-село и его обитатели» (2014).

Виктор Iванiв в поэтических рецензиях на книги А. Шепелёва писал о его «брутальном и одновременно математически смоделированном языке», неразрывно связанном с содержанием произведений: «Вихлястые и словно сломанные суставы костяка видны в коренном или куренном языке писателя Шепелёва… Смысл действа, разыгрываемого „обществом зрелища“ — остановка времени, передвижка неминуемого апокалипсиса…». "Чтобы увидеть настоящее дыхание земли, следует обратиться и перечитать всё, написанное А. Шепелёвым, и увидеть в этом классическую русскую литературу, в которой, по мнению Iванiва, главное «сам принцип письма автора, переживающего как смену сцен мениппеи свою собственную жизнь».

В романе «Снюсть, Анютинка и алкосвятые», своеобразном антропологическом триллере, представляющем читателю "алкоголизм-маргинальность как некую антиномию работе-«нормальной жизни», основное направление поисков автора можно определить заглавием одного из его интервью — «От экстрима до православия?..». В этот же период было создано адресованное школьникам биографическое эссе о протопопе Аввакуме.

«Москва-bad» — роман в остросоциальных очерках о жизни столичного мегаполиса, по сути, нон-фикшн, написанный «в фирменной ироничной и драйвовой манере автора».

Первая книга стихов «Novokain ovo» вышла в 2001 году в Тамбове тиражом 120 экземпляров. В 2011 году издана вторая, «Сахар: сладкое стекло», которую составили «поэтические тексты 1997—2007 гг.» .

В его стихотекстах мы находим массу всего: социальную лирику, философскую, любовную, даже политологическую (например, яркая Радуга Евразии). Но все это написано иначе, даже не то что другими словами, хотя и другими тоже, а другими синтакто-синтагмо-парадигматическими средствами…

 — отмечает в предисловии к сборнику Сергей Бирюков.

Алексей Шепелёв — поэт-авангардист, напрямую работающий со звуком. Фонетика в его книге выходит за собственные рамки, становится морфологией, преобразует не только мир звучащий, но и мир зримый. Слова сливаются и оборачиваются новыми сущностями, это вузовский учебник языкознания вывернут от самого корешка, ранит остриями страниц, и сам — сплошная рана. Поэзия Шепелёва интеллектуальна, но отнюдь не высоколоба, не безжизненна,

 — рецензирует сборник Евгения Риц.

Д. Давыдов, проводя параллель с текстами Егора Летова, отмечает, что «Шепелёв (не он один, конечно, но ряд этот не слишком велик) возвращает экспериментальной поэтике её изначально ангажированный характер. При этом Шепелёв далек от упрощенно понятого „прямого высказывания“».

Шепелёв — это человек, который обращается со словами так, будто они должны ему денег, но по причине вечной бедности вынуждены расплачиваться исполнением изощренных трюков. Тамбовский авангардист использует музыку как плеть, подгоняющую стихи, ради которых альбом, собственно, и затевался,

 — отмечает рецензент альбома «ОЗ», анализируя его текстовую основу.

Стихи А. Шепелёва переводились на немецкий и французский языки .

Признание

• 2000 — лонг-лист премии «Дебют» в номинации «малая проза»
• 2002 — шорт-лист премии «Дебют» в номинации «крупная проза»
• 2003 — лауреат Международной Отметины им. Д. Бурлюка
• 2009 — лауреат конкурса журнала «Север» в номинации «проза»
• 2010 — финалист премии «Нонконформизм»
• 2013 — лауреат премии «Нонконформизм»
• 2014 — лонг-лист «Поэтической премии „Русского Гулливера“»
• 2014 — шорт-лист премии Андрея Белого в номинации «проза»

Интересные факты

Неоднократно выступал публично как противник соцсетей и «бездумной компьютеризации мозга, общества и всего вообще». На главной странице [nasos-oz.ru/ сайта группы «Общество Зрелища» ] имеется надпись: «No FB, no VK».

Издания

• Novokain ovo: Книга стихотворений. — Тамбов, 2000.
• Echo: Роман, рассказы. — СПб.: Амфора, 2003.
• Сахар: сладкое стекло: Книга стихотворений. — М.: Русский Гулливер, 2011.
• Утренний закат: Повесть/ Антология прозы двадцатилетних (вып. 4). — СПб.: Лимбус Пресс, 2011.
• Maxximum Exxtremum: Роман. — М.: Кислород, 2011.
• Настоящая любовь: Повести. — М.: Фонд социально-экономических и интеллектуальных программ, 2013.

Ссылки

• [www.litkarta.ru/russia/tambov/persons/shepelyov-a/ Алексей Шепелёв] на сайте «Новая литературная карта России»
• [www.chaskor.ru/article/moskva_na_kotoruyu_smotrit_bog_38674 Москва, на которую смотрит Бог (рецензия на новую книгу «МОСКВА-BAD»)]
• [www.chaskor.ru/article/moskva-bad_supermarkety_i_rynki_37948 Отрывок из книги «Москва-bad» на сайте «Частный корреспондент»]
• [afisha.yuga.ru/articles/602.html Интервью на портале «Юга.ру»]
• [www.ng.ru/before/2010-08-19/4_shepelev.html Фрагмент романа в «Независимой газете» («НГ-Ex Libris»)]
• [www.chaskor.ru/article/aleksej_shepelev_nashemu_pokoleniyu_ne_povezlo_22711 Интервью на сайте «Частный корреспондент»]
• [tramline.ru/?p=901 Интервью на сайте tramline.ru]
• [www.peremeny.ru/blog/10485 Статья об «Обществе Зрелища»]
• [prochtenie.ru/passage/27457 Отрывок из книги «Настоящая любовь» на сайте «Прочтение»]
• [www.ng.ru/person/2010-08-26/2_shepelev.html?mpril Интервью в газете «НГ-Ex Libris»]
• [o2journal.ru/kultura/k-stati/549-super-kotos.html Суперкот] (эссе) в газете «Литературная Россия»
• [rostislav.prosvetov.ru/2011/01/08/aleksey-shepelyov-ot-ekstrima-do-pravoslaviya.html Алексей Шепелёв: от экстрима до православия?..]
• [www.pokolenie-debut.com/person/alexei-shepelev_634 Biography in English]

Отрывок, характеризующий Шепелёв, Алексей Александрович

– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.