Шервуд, Леонид Владимирович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Леонид Владимирович Шервуд
Имя при рождении:

Леонид Владимирович Шервуд

Род деятельности:

скульптор

Дата рождения:

16 (28) апреля 1871(1871-04-28)

Место рождения:

Москва

Гражданство:

Российская империя Российская империяСССР СССР

Дата смерти:

23 августа 1954(1954-08-23) (83 года)

Место смерти:

Ленинград

Леонид Владимирович Шервуд (16 [28] апреля 1871, Москва — 23 августа 1954, Ленинград) — советский скульптор, заслуженный деятель искусств РСФСР (1946). Был в числе первых скульпторов, осуществлявших ленинский план «монументальной пропаганды», начиная с 1918 г. Представитель импрессионистского направления в советской скульптуре раннего периода («памятник Радищеву», 1918), и соцреализма (знаменитая героическая фигура «Часового», 1933). Автор официозных скульптурных портретов.





Биография

Младший сын известного русского скульптора и архитектора В. О. Шервуда, брат архитектора В. В. Шервуда.

Учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1886—1891), где обучался живописи у В. Е. Маковского и скульптуре у С. И. Иванова, затем — в Императорской Академии художеств (1892—1898) в мастерской В. А. Беклемишева. После окончания Академии с золотой медалью, полученной за скульптурную группу «Хан и невольница», продолжил в качестве «пенсионера» Академии обучение в Париже (1899—1900), где посещал академию Р. Жюлиана, мастерские О. Родена и Э. А. Бурделя.

Увлекался творчеством О. Родена и П. П. Трубецкого, определивших импрессионистическую направленность его собственных работ. Первой работой, выполненной после возвращения на родину, был гипсовый бюст А. С. Пушкина (1900—1902) для рабочей читальни за Невской заставой в Петербурге, где ещё в академические годы Шервуд преподавал в школах рисование.

К концу 1910-х стиль Шервуда эволюционирует в сторону модерна. По возвращении на родину проживал в основном в Петрограде (Ленинграде).

В 1918 году Л. В. Шервуд был привлечён к реализации ленинской «монументальной пропаганды». Выполнил первый памятник на эту тему — «памятник Радищеву». Гипсовые отливки «Радищева» были установлены в Петрограде и Москве. Гипсовый бюст, установленный в Петрограде 22 сентября 1918 года, перевести в бронзу не успели, поскольку во время весенней бури 1919 года скульптура упала с постамента и разбилась. В Москве памятник был открыт 6 октября 1918 года; в середине 1930-х годов при реконструкции площади Триумфальных ворот (ныне — Триумфальная площадь) был передан в Музей архитектуры им. А. М. Щусева в Москве.

Шервуд активно занимался педагогической деятельностью: с 1918 года преподавал в бывшей Академии художеств в Петрограде. В 1933 году выполнил знаменитого «Часового», ставшего каноническим образцом соцреалистической скульптуры.

Похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища.

Произведения

(дореволюционный период)
(советский период)

В 1930-е годы вышли книга воспоминаний: Путь скульптора. — Л.-М.: Искусство, 1937.

В 1952 году состоялась юбилейная выставка произведений Л. В. Шервуда («Вечерний Ленинград», 1952. — № 2).

Семья

Жена — Ольга Модестовна Гаккель

Дети:

  • Екатерина, в замужестве Цымбал (Цинбал)
  • Даниил
  • Анастасия, в замужестве Романовская; её сын — писатель-фантаст Б. В. Романовский
  • Степанида
  • Леонид
  • Лидия, в замужестве Лобанова
  • Ирина
  • Алексей
  • Ольга

Напишите отзыв о статье "Шервуд, Леонид Владимирович"

Примечания

  1. [spb-tombs-walkeru.narod.ru/2012/5/10.html Фото]

Литература

Ссылки

  • [www.artonline.ru/encyclopedia/700 Биография]
  • [www.geni.com/family-tree/index/6000000017460165618 Фамильное дерево]

Отрывок, характеризующий Шервуд, Леонид Владимирович

Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.