Стюарт, Шервуд
Поделись знанием:
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
(перенаправлено с «Шервуд Стюарт»)
| Шервуд Стюарт | |
| Место проживания | Те-Вудлендс, Техас, США |
| Место рождения | Гус-Крик, Техас, США |
| Рост | 188 см |
| Вес | 84 кг |
| Завершение карьеры | 1990 |
| Рабочая рука | правая |
| Призовые, долл. | 1 602 565 |
| Одиночный разряд | |
| Титулов | 1 |
| Наивысшая позиция | 60 (31 декабря 1978) |
| Турниры серии Большого шлема | |
| Австралия | 2-й круг (1977, 1978) |
| Франция | 3-й круг (1976) |
| Уимблдон | 3-й круг (1975, 1978) |
| США | 3-й круг (1977) |
| Парный разряд | |
| Титулов | 53 |
| Наивысшая позиция | 4 (3 марта 1980) |
| Турниры серии Большого шлема | |
| Австралия | победа (1984) |
| Франция | победа (1976, 1982) |
| Уимблдон | 1/2 финала (1982) |
| США | финал (1978) |
| Завершил выступления | |
Шервуд Стюарт (англ. Sherwood Stewart; род. 6 июня 1946, Гус-Крик, Техас) — американский профессиональный теннисист и теннисный тренер, бывшая четвёртая ракетка мира в парном разряде. Пятикратный победитель турниров Большого шлема в мужском и смешанном парном разряде, победитель турнира Мастерс 1976 года в парном разряде, обладатель Кубка Дэвиса 1978 года в составе сборной США. В общей сложности победитель 53 турниров Большого шлема, Гран-при и WCT в парном и одного в одиночном разряде.
Содержание
Спортивная карьера
Шервуд Стюарт впервые появился в основной турнирной сетке чемпионата США в 1966 году, незадолго до того, как этот турнир получил статус открытого. Он дошёл до второго круга, где проиграл действующему чемпиону Франции — австралийцу Тони Рочу. На следующий год, выступая за Университет Ламара (Бомонт, Техас), он стал чемпионом NCAA в одиночном разряде; до настоящего времени Стюарт остаётся единственным представителем Университета Ламара, которому удалось завоевать чемпионский титул NCAA в теннисе. В этом же году благодаря Стюарту команда его вуза выиграла конференцию Саутленд — единственный раз между 1964 и 1972 годом, когда этот титул достался не сборной Университета Тринити (Сан-Антонио). Стюарт три раза подряд, с 1966 по 1968 год, становился чемпионом конференции Саутленд в парном разряде[1].
Существенные успехи в карьере Стюарта начались в первой половине 1970-х годов. Свой первый титул в турнирах профессионального тура Гран-при он завоевал в парном разряде в 1972 году на Открытом чемпионате Японии; в 1974 году в Дублине он добился аналогичного результата в одиночном разряде. Этот титул в одиночном разряде стал для него единственным в карьере, хотя в 1975 году он ещё побывал в одиночном финале на Открытом чемпионате Цинциннати, но в парном разряде его результаты продолжали улучшаться. К концу 1975 года Стюарт добился достаточно высоких результатов в парах (где завоевал два титула и вышел в полуфинал Открытого чемпионата США), чтобы с Фредом Макнейром принять участие в турнире Мастерс — итоговом турнире сезона тура Гран-при. В турнире, проходившем по круговой схеме, участвовали четыре пары, и Стюарт и Макнейр с двумя победами в трёх матчах уступили титул лишь по дополнительному показателю — разнице выигранных и проигранных сетов[2].
За 1976 год Стюарт десять раз играл в парных финалах турниров Гран-при и второго профессионального тура — World Championship Tennis (WCT), в том числе семь раз с Макнейром, и завоевал семь титулов. В паре с Макнейром он становился чемпионом четырежды, в том числе на Открытом чемпионате Франции. На турнире Мастерс они снова выступали вместе и на этот раз стали его победителями. В следующем сезоне Стюарт и Макнейр побывали в восьми финалах, но выиграть сумели только два, и в начале 1978 года пара распалась. За 1978 год Стюарт снова сыграл восемь парных финалов, но с семью разными партнёрами (включая Открытый чемпионат США, где выступал с соотечественником Марти Риссеном), и завоевал пять титулов. В 1977 и 1978 годах он также представлял сборную США в Кубке Дэвиса, став в 1978 году в паре с Макнейром одним из игроков чемпионского состава, хотя в финале участия не принимал.
В начале 1979 года Стюарт сыграл с румыном Илие Настасе в итоговом турнире WCT, уступив в финале американской паре Джон Макинрой/Питер Флеминг. Начавшийся таким образом сезон сложился для него удачно и в дальнейшем — Стюарт окончил его лидером тура Гран-при по набранным призовым очкам в парном разряде[3]. За год он ещё 11 раз играл в финалах турниров Гран-при и WCT (в том числе девять раз с Риссеном) и выиграл десять из них. На Открытом чемпионате США они с Риссеном проиграли в полуфинале Макинрою (к тому моменту первой ракетке мира в парном разряде) и Флемингу, а на Открытом чемпионате Австралии Стюарт и Хэнк Пфистер стали четвертьфиналистами.
По результатам сезона 1979 года Стюарт и Риссен стали участниками обоих итоговых турниров — WCT и Гран-при, — но не смогли пробиться в финал ни в одном из них. Это положило начало первому с 1974 года сезону в карьере Стюарта, в котором ему не удалось выиграть ни одного турнира. Трижды за год он играл в финалах (дважды с Риссеном), а на Открытом чемпионате США они второй раз подряд достигли полуфинала, где проиграли Стэну Смиту и Бобу Лутцу. 1981 год сложился для Стюарта более удачно — семь финалов (из них четыре с Ферди Тайганом) и три титула, однако на новый пик формы он поднялся в 1982 году. Во второй раз за карьеру он окончил его на первом месте по призовым очкам среди всех теннисистов, выступающих в парном разряде, а с Тайганом они стали лучшей парой года по рейтингу Ассоциации теннисистов-профессионалов[3]. Всего за сезон Стюарт сыграл в 13 финалах (из них 9 с Тайганом) и победил в девяти из них (семь с Тайганом). Среди прочих побед он во второй раз выиграл Открытый чемпионат Франции, а на Уимблдонском турнире дошёл до полуфинала. На турнире Мастерс Стюарт и Тайган дошли до финала, проиграв там Макинрою и Флемингу.
За 1983 год Стюарт, расставшийся с Тайганом, сыграл в десяти финалах, из них в пяти с австралийцем Марком Эдмондсоном (включая Открытый чемпионат Франции) и три с американцем Стивом Дентоном (включая Открытый чемпионат Австралии). В половине финалов он одержал победы (четыре из пяти — с Эдмондсоном). В 1984 году из семи финалов Стюарт в шести играл с Эдмондсоном и выиграл три из них, в том числе завершавший сезон Открытый чемпионат Австралии, в остальных трёх турнирах Большого шлема выбывая из борьбы в четвертьфинале. По итогам обоих сезонов Стюарт снова выступал в турнире Мастерс, оба раза проиграв в паре с Эдмондсоном Макинрою и Флемингу — в турнире 1983 года в полуфинале, а в турнире 1984 года в финале.
За 1985—1988 годы Стюарт в общей сложности ещё десять раз играл в финалах, выиграв два турнира. Его лучшим результатом в турнирах Большого шлема в эти годы стал полуфинал Открытого чемпионата Франции 1986 года, где с ним выступал местный теннисист Анри Леконт. В последние годы игровой карьеры Стюарта, с 1987 по 1989 год, свои лучшие результаты он показывал в миксте, где четырежды доходил до финала в турнирах Большого шлема. В трёх из этих финалов с ним выступала Зина Гаррисон, ещё одна уроженка Техаса, для которой с 1987 года Стюарт выступал в качестве не только партнёра на корте, но и тренера[4]. Вместе Стюарт и Гаррисон завоевали два титула в миксте, в том числе победив на Уимблдонском турнире 1988 года. Выиграв Уимблдон в возрасте 42 лет, Стюарт стал самым возрастным победителем этого турнира среди мужчин в смешанном парном разряде; этот рекорд не побит до настоящего времени[5].
Свой последний матч в профессиональном теннисном турнире Стюарт провёл в марте 1990 года в Майами. В общей сложности он выиграл за свою парную карьеру 728 матчей, став одним из немногих теннисистов, сумевших одержать больше 700 побед в мужском парном разряде[3]. По окончании активной игровой карьеры он почти не выступал в соревнованиях ветеранов, появляясь только на Открытом чемпионате США и Уимблдонском турнире и больше внимания уделяя игре в ветеранских соревнованиях по гольфу[6].
Финалы турниров Большого шлема за карьеру
Мужской парный разряд (3-3)
| Результат | Год | Турнир | Покрытие | Партнёр | Соперники в финале | Счёт в финале |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Победа | 1976 | Открытый чемпионат Франции | Грунт |  Фред Макнейр |
Брайан Готтфрид  Рауль Рамирес |
7-6, 6-3, 6-1 |
| Поражение | 1978 | Открытый чемпионат США | Хард | Марти Риссен |
Боб Лутц Стэн Смит |
6-1, 5-7, 3-6 |
| Победа | 1982 | Открытый чемпионат Франции (2) | Грунт | Ферди Тайган |
 Ганс Гильдемайстер Белус Пражу |
7-5, 6-3, 1-1 — отказ |
| Поражение | 1983 | Открытый чемпионат Франции | Грунт |  Марк Эдмондсон |
 Ханс Симонссон Андерс Яррид |
6-7, 4-6, 2-6 |
| Поражение | 1983 | Открытый чемпионат Австралии | Трава | Стив Дентон |
Пол Макнами Марк Эдмондсон |
3-6, 6-7 |
| Победа | 1984 | Открытый чемпионат Австралии | Трава | Марк Эдмондсон |
Матс Виландер Йоаким Нюстрём |
6-2, 6-2, 7-5 |
Смешанный парный разряд (2-2)
| Результат | Год | Турнир | Покрытие | Партнёрша | Соперники в финале | Счёт в финале |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Победа | 1987 | Открытый чемпионат Австралии | Трава | Зина Гаррисон |
 Энн Хоббс Эндрю Касл |
3-6, 7-6(5), 6-3 |
| Поражение | 1987 | Открытый чемпионат Франции | Грунт | Лори Макнил |
Пэм Шрайвер  Эмилио Санчес |
3-6, 6-7(4) |
| Победа | 1988 | Уимблдонский турнир | Трава | Зина Гаррисон |
Гретхен Мейджерс Келли Джонс |
6-1, 7-6(3) |
| Поражение | 1989 | Открытый чемпионат Австралии | Хард | Зина Гаррисон-Джексон |
 Яна Новотна Джим Пью |
3-6, 4-6 |
Финалы турнира Мастерс и итогового турнира WCT за карьеру
Парный разряд (1-3)
| Результат | Год | Турнир | Покрытие | Партнёр | Соперники в финале | Счёт в финале |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Победа | 1976 | Мастерс, Хьюстон, США | Ковёр(i) | Фред Макнейр |
Брайан Готтфрид Рауль Рамирес |
6-3, 5-7, 5-7, 6-4, 6-4 |
| Поражение | 1979 | Итоговый турнир WCT, Лондон, Великобритания | Ковёр(i) |  Илие Настасе |
Джон Макинрой Питер Флеминг |
6-3, 2-6, 3-6, 1-6 |
| Поражение | 1982 | Мастерс, Нью-Йорк, США | Ковёр(i) | Ферди Тайган |
Джон Макинрой Питер Флеминг |
5-7, 3-6 |
| Поражение | 1984 | Мастерс, Нью-Йорк | Ковёр(i) | Марк Эдмондсон |
Джон Макинрой Питер Флеминг |
3-6, 1-6 |
Титулы за карьеру
Одиночный разряд (1)
| № | Дата | Турнир | Покрытие | Соперник в финале | Счёт в финале |
|---|---|---|---|---|---|
| 1. | 15 июля 1974 | Дублин, Ирландия | Хард | Колин Даудсвелл |
6-3, 9-8 |
Мужской парный разряд (53)
| № | Дата | Турнир | Покрытие | Партнёр | Соперники в финале | Счёт в финале |
|---|---|---|---|---|---|---|
| 1. | 22 октября 1972 | Открытый чемпионат Японии, Токио | Хард | Дик Делл
|
Марсельо Лара  Джефф Симпсон
|
6-3, 6-2 |
| 2. | 22 октября 1973 | Манила, Филиппины | Хард | Марсельо Лара
|
 Ганс-Юрген Поман Юрген Фассбендер
|
6-2, 6-0 |
| 3. | 1 апреля 1974 | Тусон, Аризона, США | Хард | Чарли Пасарелл
|
 Мануэль Орантес Том Эдлефсен
|
6-4, 6-4 |
| 4. | 29 июля 1974 | Цинциннати, США | Хард | Дик Делл
|
Джеймс Делани Джон Уитлингер
|
4-6, 7-6, 6-2 |
| 5. | 22 сентября 1975 | Сан-Франциско, США | Ковёр(i) | Фред Макнейр
|
Аллан Стоун Ким Уорик
|
6-2, 7-6(3) |
| 6. | 6 октября 1975 | Мауи, Гавайи, США | Хард | Фред Макнейр
|
Джефф Боровяк  Харун Рахим
|
3-6, 7-6, 6-3 |
| 7. | 9 февраля 1976 | Дейтон, Огайо, США | ковёр(i) | Рэй Раффелс
|
Чарли Пасарелл Хайме Фильоль
|
6-2, 3-6, 7-5 |
| 8. | 16 февраля 1976 | Солсбери, Мэриленд, США | Ковёр(i) | Фред Макнейр
|
Стив Крулевиц Трей Уолтке
|
6-3, 6-2 |
| 9. | 19 апреля 1976 | Сакраменто, США | Ковёр(i) | Том Горман
|
Майк Кэхилл Джон Уитлингер
|
3-6, 6-4, 6-4 |
| 10. | 17 мая 1976 | Открытый чемпионат Германии, Гамбург | Грунт | Фред Макнейр
|
Дик Крили Ким Уорик
|
7-6, 7-6, 7-6 |
| 11. | 31 мая 1976 | Открытый чемпионат Франции, Париж | Грунт | Фред Макнейр
|
Брайан Готтфрид Рауль Рамирес
|
7-6, 6-3, 6-1 |
| 12. | 5 июля 1976 | Открытый чемпионат Швеции, Бостад | Грунт | Фред Макнейр
|
Хуан Хисберт  Войтек Фибак
|
6-3, 6-4 |
| 13. | 22 ноября 1976 | Йоханнесбург, ЮАР | Хард | Брайан Готтфрид
|
Стэн Смит Хуан Хисберт
|
1-6, 6-1, 6-2, 7-6 |
| 14. | 12 декабря 1976 | Мастерс, Хьюстон, США | Ковёр(i) | Фред Макнейр
|
Брайан Готтфрид Рауль Рамирес
|
6-3, 5-7, 5-7, 6-4, 6-4 |
| 15. | 28 февраля 1977 | Мемфис, США | Ковёр(i) | Фред Макнейр
|
Боб Лутц Стэн Смит
|
4-6, 7-6, 7-6 |
| 16. | 21 ноября 1977 | Овьедо, Испания | Хард(i) | Фред Макнейр
|
Ян Кодеш Рауль Рамирес
|
6-3, 6-1 |
| 17. | 17 апреля 1978 | Гвадалахара, Мексика | Грунт | Сэнди Майер
|
Джин Майер  Саши Менон
|
4-6, 7-6, 6-3 |
| 18. | 19 ноября 1978 | Тайбэй, Тайвань | Ковёр(i) | Бутч Уолтс
|
Джон Маркс Марк Эдмондсон
|
6-2, 6-7, 7-6 |
| 19. | 26 ноября 1978 | Манила (2) | Грунт | Брайан Тичер
|
Росс Кейс Крис Кейчел
|
6-3, 7-6 |
| 20. | 10 декабря 1978 | Калькутта, Индия | Грунт | Саши Менон
|
 Жиль Мореттон Янник Ноа
|
7-6, 6-4 |
| 21. | 25 декабря 1978 | Сидней (New South Wales Open), Австралия | Трава | Хэнк Пфистер
|
Сид Болл Боб Кармайкл
|
6-4, 6-4 |
| 22. | 15 января 1979 | Балтимор, США | Ковёр(i) | Марти Риссен
|
Ананд Амритрадж  Клифф Дрисдейл
|
7-6, 6-4 |
| 23. | 20 апреля 1979 | Хьюстон, США | Грунт | Джин Майер
|
Джон Александер Джефф Мастерс
|
6-1, 5-7, 6-4 |
| 24. | 23 апреля 1979 | Лас-Вегас, США | Хард | Марти Риссен
|
 Адриано Панатта Рауль Рамирес
|
4-6, 6-4, 7-6(7) |
| 25. | 16 июля 1979 | Вашингтон, США | Грунт | Марти Риссен
|
Брайан Готтфрид Рауль Рамирес
|
2-6, 6-3, 6-4 |
| 26. | 23 июля 1979 | Луисвилл, США | Хард | Марти Риссен
|
Виджай Амритрадж Рауль Рамирес
|
6-2, 1-6, 6-1 |
| 27. | 27 августа 1979 | Лафайетт, Луизиана, США | Ковёр(i) | Марти Риссен
|
Виктор Амайя Эрик Фридлер
|
6-4, 6-4 |
| 28. | 17 сентября 1979 | Те-Вудлендс, Техас, США | Хард | Марти Риссен
|
Тим Галликсон Боб Кармайкл
|
6-3, 2-2 — отказ |
| 29. | 17 сентября 1979 | Лос-Анджелес, США | Ковёр(i) | Марти Риссен
|
Фрю Макмиллан Войтек Фибак
|
6-4, 6-4 |
| 30. | 29 октября 1979 | Tokyo Indoor, Япония | Ковёр(i) | Марти Риссен
|
Майк Кэхилл Терри Мур
|
6-4, 7-6 |
| 31. | 25 ноября 1979 | Буэнос-Айрес, Аргентина | Грунт | Томаш Шмид
|
 Маркус Осевар Жуан Суарис
|
6-1, 7-5 |
| 32. | 26 января 1981 | Филадельфия, США | Ковёр(i) | Марти Риссен
|
Брайан Готтфрид Рауль Рамирес
|
6-2, 6-2 |
| 33. | 6 апреля 1981 | Хьюстон (2) | Грунт | Марк Эдмондсон
|
Ананд Амритрадж Фред Макнейр
|
6-4, 6-3 |
| 34. | 9 ноября 1981 | Лондон (Уэмбли), Великобритания | Ковёр(i) | Ферди Тайган
|
Джон Макинрой Питер Флеминг
|
7-5, 6-7, 6-4 |
| 35. | 19 января 1982 | Мехико, Мексика | Ковёр(i) | Ферди Тайган
|
 Балаж Тароци Томаш Шмид
|
6-4, 7-5 |
| 36. | 8 марта 1982 | Брюссель, Бельгия | Ковёр(i) | Павел Сложил
|
Крис Данк Трейси Делатте
|
6-4, 6-7, 7-5 |
| 37. | 13 марта 1982 | Роттердам, Нидерланды | Ковёр(i) | Марк Эдмондсон
|
Фриц Бюнинг Кевин Каррен
|
7-5, 6-2 |
| 38. | 12 апреля 1982 | Лос-Анджелес (2) | Хард | Ферди Тайган
|
Брюс Мэнсон Брайан Тичер
|
6-1, 6-7, 6-3 |
| 39. | 25 апреля 1982 | Лас-Вегас (2) | Хард | Ферди Тайган
|
Ван Винитски Карлус Кирмайр
|
7-6, 6-4 |
| 40. | 24 мая 1982 | Открытый чемпионат Франции (2) | Грунт | Ферди Тайган
|
Ганс Гильдемайстер Белус Пражу
|
7-5, 6-3, 1-1 — отказ |
| 41. | 26 июля 1982 | Норт-Конвей, Нью-Гэмпшир, США | Грунт | Ферди Тайган
|
 Пабло Аррайя Эрик Фромм
|
6-2, 7-6(3) |
| 42. | 3 августа 1982 | Индианаполис, США | Грунт | Ферди Тайган
|
Робби Вентер Блейн Уилленборг
|
6-4, 7-5 |
| 43. | 18 октября 1982 | Открытый чемпионат Японии (2) | Грунт | Ферди Тайган
|
Тим Галликсон Том Галликсон
|
6-1, 3-6, 7-6 |
| 44. | 18 апреля 1983 | Борнмут, Великобритания | Грунт | Томаш Шмид
|
 Хайнц Гюнтхардт Балаж Тароци
|
7-6, 7-5 |
| 45. | 25 июля 1983 | Норт-Конвей (2) | Грунт | Марк Эдмондсон
|
Дрю Гитлин Эрик Фромм
|
7-6, 6-1 |
| 46. | 1 августа 1983 | Индианаполис (2) | Грунт | Марк Эдмондсон
|
Карлус Кирмайр Кассиу Мотта
|
6–3, 6–2 |
| 47. | 10 октября 1983 | Сидней (Custom Credit Indoor), Австралия | Хард(i) | Марк Эдмондсон
|
Джон Макинрой Питер Реннерт
|
6-2, 6-4 |
| 48. | 23 октября 1983 | Tokyo Indoor (2) | Ковёр(i) | Марк Эдмондсон
|
Стив Дентон Джон Фицджеральд
|
6-1, 6-4 |
| 49. | 26 марта 1984 | Бока-Ратон, США | Хард | Марк Эдмондсон
|
Дейвид Даулен  Ндука Одизор
|
4-6, 6-1, 6-4 |
| 50. | 16 апреля 1984 | Монте-Карло, Монако | Грунт | Марк Эдмондсон
|
Матс Виландер Ян Гуннарсон
|
6-2, 6-1 |
| 51. | 26 ноября 1984 | Открытый чемпионат Австралии, Мельбурн | Трава | Марк Эдмондсон
|
Матс Виландер Йоаким Нюстрём
|
6-2, 6-2, 7-5 |
| 52. | 9 ноября 1986 | Стокгольм, Швеция | Хард(i) | Ким Уорик
|
 Слободан Живоинович Пэт Кэш
|
6-4, 6-4 |
| 53. | 22 марта 1987 | Орландо, США | Хард | Ким Уорик
|
Пол Аннаконе Кристо ван Ренсбург
|
2-6, 7-6, 6-4 |
Напишите отзыв о статье "Стюарт, Шервуд"
Примечания
- ↑ [lamarcardinals.com/hof.aspx?hof=143&path=&kiosk= Cardinal Hall of Honor: Sherwood Stewart]. Lamar University. Проверено 18 сентября 2016.
- ↑ [www.barclaysatpworldtourfinals.com/en/heritage/doubles-results Barclays ATP World Tour Finals: Doubles Results]. ATP. Проверено 18 сентября 2016.
- ↑ 1 2 3 [www.atpworldtour.com/en/players/sherwood-stewart/s082/bio Биография] (англ.) на официальном сайте ATP
- ↑ John Feinstein. Hard Courts: Real Life on the Professional Tennis Tours. — New York : Villard Books, 1992. — ISBN 978-0-307-80096-1.</span>
- ↑ Mark Hodgkinson. [www.wimbledon.com/en_GB/news/articles/2013-06-29/20130629_201306171371466343940.html Wimbledon Top 10: Oldest champions]. All England Lawn Tennis Club (29 June 2013). Проверено 18 сентября 2016.
- ↑ [news.bbc.co.uk/sport2/hi/golf/1460809.stm Whole new ball game for Stewart]. BBC (27 July, 2001). Проверено 18 сентября 2016.
</ol>
Ссылки
- [www.atpworldtour.com/en/players/wikidata/s082/overview Профиль на сайте ATP] (англ.)
- [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid=10001323 Профиль на сайте ITF] (англ.)
- [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id=800174608 Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)
Отрывок, характеризующий Стюарт, Шервуд
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…
Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.
В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Техасе
- Теннисисты по алфавиту
- Теннисисты США
- Победители Открытого чемпионата Австралии по теннису в мужском парном разряде
- Победители Открытого чемпионата Австралии по теннису в смешанном парном разряде
- Победители Открытого чемпионата Франции по теннису в мужском парном разряде
- Победители Уимблдонского турнира в смешанном парном разряде
- Обладатели Кубка Дэвиса
