Шереметев, Василий Сергеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Сергеевич Шереметев

Портрет работы О. Кипренского (1825)
Дата рождения

20 февраля 1752(1752-02-20)

Дата смерти

8 февраля 1831(1831-02-08) (78 лет)

Звание

генерал-майор

Награды и премии

Василий Серге́евич Шереме́тев (1752—1831) — генерал-майор, правитель Изяславской (Волынской) губернии из нетитулованной ветви рода Шереметевых. Владелец усадьбы в селе Юрино.





Биография

Василий Сергеевич был единственным сыном гвардии капитана Сергея Васильевича Шереметева (ум. 1773) и княжны Натальи Яковлевны Голицыной. По линии отца — внук генерал-майора Василия Петровича Шереметева, брата знаменитого фельдмаршала графа Бориса Петровича.

Начал службу в 1766 году. Будучи корнетом, в 1772 году вместе с графом Н. П. Шереметевым совершил своё первое заграничное путешествие, где слушал лекции в университетах. После смерти отца вернулся в Россию и проживал в Петербурге. В 1778 году снова уехал за границу. В 1779 году был произведен в ротмистры. В 1784 году оставив службу в гвардии, был переведен 21 апреля в Конную гвардию полковником в армию. Служил в Полтавском легкоконном полку. Принимал участие в Русско-турецкой войне и был при осаде Очакова. В 1789 году принимал участие в штурме замка Хаджибей и взятии Бендерской крепости. В 1790 году под Килией получил ранение в ногу. Л. Н. Энгельгардт в своих записках писал, что бригадир Шереметев был «ранен легко в ногу, но не мог служить»[1].

Произведенный в 1791 году в генерал-майоры, Шереметев два года спустя был пожалован в премьер-майоры легко-конного Полтавского полка и награждён орденом св. Анны 1-й степени. В следующем году он был назначен правителем (губернатором) Изяславской губернии и получил орден св. Владимира 2-й степени. Прослужив в должности правителя Изяславской губернии 1½ года, Шереметев вышел в отставку, но в 1796 году снова поступил на службу и был назначен правителем Волынской губернии. При Павле I был вынужден подать прошение об отставке и 30 сентября 1797 году был исключен со службы. Проживал в своём имении Богородском и занимался хозяйством. По словам князя И. М. Долгорукова, Шереметев жил с «барской пышностью, за столом у него собиралось человек 40, гостей никого. Одна семья, и разнородные и иностранцы наполняли всю компанию»[2]. После смерти графа Н. П. Шереметева занимался открытием Странноприимного дома и состоял его попечителем. В 1812 году был избран одним из директоров московского Благородного Собрания. Позже жил в Петербурге в своём доме на Литейном, который держал открытым ежедневно. Будучи на 18 лет старше супруги, Шереметев пережил её, но не надолго. По свидетельству дочери, он не мог пережить горя и ему казалось, что она ещё жива и ему слышались её шаги в комнатах[3]. Скончался через шесть месяцев в феврале 1831 года в имении Богородском и был похоронен там же в под алтарём Успенской церкви рядом с женой.

Брак и дети

<center>Василий и Татьяна Шереметевы (1793/1794)

</div> </div> В 1792 году Василий Сергеевич женился на Татьяне (Матрёне) Ивановне, урождённой Марченко (1770—1830), которая была дочерью небогатого полтавского майора. Этот брак наделал много шума в свете. Н. Н. Бантыш-Каменский писал князю Куракину:

Противны вам, как вижу из письма от 23 октября, две свадьбы Шереметева и Новосильцева. Но первая извинительна. Может быть, он не хотел делать параду из своей жены: полтавка может быть ему вернее, послушнее и неразорительнее. Когда цари наши разделяли ложе своё с пленницами, велико ли, когда подданные их брачатся с мещанками, в добронравии воспитанными? Свет ныне так испорчен, что, может быть, потомки наши будут себе искать невест в Камчатке. Шереметева уже здесь: все её хвалят, да кто же? Женщины и девы. Все отдают ей справедливость. Одно только наречие её дико, но в прекрасных устах..

Однако, этот союз был счастливым. Василий Сергеевич писал графу Николаю Петровичу Шереметеву: «Женитьба, положение переменяющая, дала и чувства иные, перетворяет мысли, словом, более побуждает рассуждать основательно, показывая и будущее, паче когда женою счастлив, а тем и родившееся от неё драгоценнее…[4]». Татьяну Ивановну хорошо знал доктор Рейнгольд, который всегда рассказывал, что однажды руку её принял за ногу выше колена, так она была тучна[5]. Супруги имели 6 детей:

Напишите отзыв о статье "Шереметев, Василий Сергеевич"

Примечания

  1. Л. Н. Энгельгардт. Записки.— М.: Новое литературное обозрение, 1997.— С. 86.
  2. Журнал путешествия из Москвы в Нижний 1813 года. — М., 1870.
  3. В. А. Шереметев (1754—1831). — СПб., 1910. — 259 с.
  4. [www.12rus.ru/List/41/2918/ Шереметевы и Юринская усадьба]. Проверено 9 августа 2013. [www.webcitation.org/6JPXNaJtI Архивировано из первоисточника 5 сентября 2013].
  5. С. Д. Шереметев. Домашняя старина. — М., 1900. — Том 1. — С 55.
  6. [www.pushkin-book.ru/id=241.html Скандальная история Обрескова]

Литература

Ссылки

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:311455 Шереметев, Василий Сергеевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Шереметев, Василий Сергеевич

«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.