Шереметев, Николай Петрович

Николай Петрович Шереметев
Портрет Н. П. Шереметева работы Н. И. Аргунова. 1801—1803.
Род деятельности:	Директор императорских театров
Дата рождения:	28 июня (9 июля) 1751(1751-07-09)
Дата смерти:	2 (14) января 1809(1809-01-14) (57 лет)
Место смерти:	Москва
Отец:	П. Б. Шереметев
Мать:	А. П. Шереметева
Награды и премии:

Граф Николай Петрович Шереметев (1751—1809) — глава рода Шереметевых, сын графа Петра Борисовича; покровитель искусств, меценат; музыкант. Обер-камергер, действительный тайный советник, сенатор, директор Московского дворянского банка, основатель Странноприимного дома в Москве и Невской богадельни в Петербурге.

Биография

Получил домашнее образование. В 1761 году был пожалован в камер-юнкеры и на следующий год в сопровождении В. Г. Вроблевского отправился в четырёхлетнее заграничное путешествие; посетил Голландию (слушал лекции в Лейденском университете), Англию, Францию (учился игре на виолончели у парижского музыканта Ивара), Швейцарию и Германию и, по возвращении в Россию, снова занял придворную должность, достигнув звания обер-камергера в 1798 году.

С 1777 года состоял главным директором Московского дворянского банка; в 1786—1794 гг. присутствовал в пятом департаменте Сената в Москве; в 1796—1800 гг. — в межевом департаменте Сената, а в 1798 году участвовал в особой комиссии, состоявшей из гр. Литта, гр. Н. И. Салтыкова, сенатора В. В. Энгельгардта и генерального прокурора П. В. Лопухина, и имевшей целью установление порядка принятия русских дворян в Орден Мальтийских рыцарей, гроссмейстером которых сделался в том же году Император Павел.

Выйдя в отставку в 1800 году, поселился в Москве в квартале вдоль Воздвиженки, купленном им у шурина А. К. Разумовского. 28 июня 1794 года был награждён орденом Св. Александра Невского. 1 февраля 1797 года был награждён орденом Св. Андрея Первозванного. В 1797 году Шереметев переехал в Санкт-Петербург — в Фонтанный дом. 6 ноября 1801 года он женился на своей крепостной актрисе П. И. Жемчуговой-Ковалевой, которой ещё в 1798 году дал вольную. 3 февраля 1803 года у них родился сын — Дмитрий, а Прасковья Ивановна спустя три недели, 23 февраля 1803 года, умерла. После смерти супруги Николай Петрович Шереметев, выполняя волю умершей, посвятил свою жизнь благотворительности. Согласно завещанию Прасковьи Ивановны он пожертвовал часть капитала на помощь бедным невестам и ремесленникам, а также начал строительство в Москве Странноприимного дома, открытого уже по смерти его основателя, в 1810 году. Указом 25 апреля 1803 года император Александр I повелел вручить графу Николаю Петровичу в общем собрании Сената золотую медаль с изображением на одной стороне его портрета, а на другой надписи: «в залог всеобщей признательности к столь изящному деянию и дабы память оного сохранилась и пребыла незабвенной в потомстве», и, кроме того, пожаловал его орденом Св. Владимира I степени.

Кроме того, на средства Шереметева были сооружены театрально-дворцовый комплекс в Останкино, театральные здания в Кусково и Марково, дома в Павловске и Гатчине, мыза Шампетр и Фонтанный дом в Петербурге. Не менее важна роль Шереметева и в возведении храмов: церкви Знамения Богородицы в Новоспасском монастыре, церкви Троицы при Странноприимном доме, Дмитриевского собора Спасо-Яковлевского монастыря в Ростове Великом и других.

Похоронен в Петербурге в фамильной усыпальнице графов Шереметевых в Александро-Невской Лавре.

Театр Шереметева

Первоначально спектакли театра Шереметева давались на двух сценах — городской (в театральном флигеле, специально пристроенном к московскому дому Шереметевых на Никольской улице) и усадебной — в Кусково, где было организовано обучение крепостных актеров, число которых доходило до 95 человек. Талантливые крепостные музыканты и артисты шереметевского театра учились в Санкт-Петербурге и Москве.

В 1792 году Шереметев выстроил театр в Останкино — крупнейший крепостной театр того времени.

В шереметевском театре было поставлено около сотни опер, балетов и комедий. Главной была комическая опера: Гретри, Монсиньи, Дуни, Далейрака, Фомина. Отдавая предпочтение французским и итальянским композиторам, граф Н. П. Шереметев не прошел мимо лучших образцов ранней русской комической оперы; он первым в России обратился к реформаторским операм Глюка: «Армида», «Ифигения в Тавриде», «Альцеста».

В 1804 году крепостной театр графа Н. П. Шереметева прекратил своё существование.

Литература

• Шереметев, Николай Петрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Судьба таланта. Театр в дореволюционной России. Сост., вступ. ст. и коммент. Л. В. Маньковой. — М., Правда, 1990. — ISBN 5-253-00109-3
• Douglas Smith The Pearl. A True Tale of Forbidden Love in Catherine the Great’s Russia (New Haven, Yale University Press 2008).
• Рогов А. Шереметев и Жемчугова. - Вагриус, 2007.

Ссылки

• [www.memoirs.ru/rarhtml/1056Sheremetev.htm Из переписки графа Н. П. Шереметева // Русский архив, 1896. — Кн. 2. — Вып. 6. — С. 189—216; Вып. 7. — С. 305—340; Вып. 8. — С. 457—520; Кн. 3. — Вып. 12. — С. 526—535.]

Отрывок, характеризующий Шереметев, Николай Петрович

– Lanciers du sixieme, [Уланы шестого полка.] – проговорил Долохов, не укорачивая и не прибавляя хода лошади. Черная фигура часового стояла на мосту.
– Mot d'ordre? [Отзыв?] – Долохов придержал лошадь и поехал шагом.
– Dites donc, le colonel Gerard est ici? [Скажи, здесь ли полковник Жерар?] – сказал он.
– Mot d'ordre! – не отвечая, сказал часовой, загораживая дорогу.
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]
И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.