Шереметев, Пётр Борисович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Борисович Шереметев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет кисти И. П. Аргунова</td></tr>

Граф Российской империи
с 22 октября (2 ноября1721
Монарх: Император Пётр I
Императрица Екатерина I
Император Пётр II
Императрица Анна Иоанновна
Император Иван VI
Императрица Елизавета Петровна
Император Пётр III
Императрица Екатерина II
Граф Российского царства
1713 — 22 октября (2 ноября1721
Монарх: Царь Пётр I
Обер-камергер Императорского двора
28 декабря 1761 (8 января 1762) — 29 июля (9 августа1768
Монарх: Император Пётр III
Императрица Екатерина II
Московский губернский
предводитель дворянства
1780 — 1785
Предшественник: Должность учреждена
Преемник: Михаил Михайлович Измайлов
 
Рождение: 26 февраля (9 марта) 1713(1713-03-09)
Смерть: 30 ноября (11 декабря) 1788(1788-12-11) (75 лет)
Отец: Борис Петрович Шереметев
Дети: Анна, Борис-Порфирий, Алексей, Мария, Николай, Варвара
 
Военная служба
Звание: генерал-аншеф (1760-68)
 
Награды:
Граф Пётр Бори́сович Шереме́тев Рославль —(26 февраля (9 марта1713, Прилуки30 ноября (11 декабря1788) — генерал-аншеф, обер-камергер Императорского двора при Петре III и Екатерине II, сенатор. С 1780 московский губернский предводитель дворянства. Владелец усадеб Кусково, Останкино. Создал балетную и живописную школы, крепостной театр.



Биография

Старший сын фельдмаршала графа Б. П. Шереметева от его второго брака с Анной Петровной Салтыковой (по первому мужу, Нарышкиной). Крестным отцом его был гетман Скоропадский. Царь Пётр I почтил своего любимого соратника зачислением его новорожденного сына в лейб-гвардии Преображенский полк прапорщиком.

Граф Пётр Борисович Шереметев был товарищем детства императора Петра II, с которым вместе рос и учился.

30 ноября (11 декабря1726 года императрица Екатерина I произвела тринадцатилетнего Петра Шереметева в подпоручики гвардии, а Пётр II пожаловал его, на следующий день после своей коронации, 25 февраля (7 марта1728 года — в поручики и 25 февраля (8 марта1729 года — в капитан-поручики того же лейб-гвардии Преображенского полка.

Граф Пётр Борисович не ладил с временщиком, князем Иваном Алексеевичем Долгоруковым, а потому держал себя далеко от двора и, сколько мог, противился браку своей сестры, графини Натальи Борисовны, с царским любимцем, но брак этот состоялся.

Находясь в полку на действительной службе, граф Шереметев был произведён императрицей Анной Иоанновной, 30 января (10 февраля1738 года, в капитаны.

Ещё в 1732 году прибыла в Россию родная племянница государыни, мекленбургская принцесса Елизавета Екатерина Христина, окрещённая в православие с именем Анны Леопольдовны. Когда было решено её бракосочетание с брауншвейг-люнебургским принцем Антоном-Ульрихом, то императрица Анна Иоанновна устроила ей особый придворный штат и 30 марта (10 апреля1739 года назначила, между прочим, в камергеры комнаты принцессы л.-гв. капитана графа Петра Шереметева.

В регентство принцессы Анны Леопольдовны он был пожалован, 1 (12) января 1741 года, в действительные камергеры Императорского двора, с жалованием 1500 руб. в год.

Вступившая, 25 ноября (6 декабря1741 года, на российский престол императрица Елизавета Петровна, указом от 25 января (5 февраля1742 года, повелела графу Петру Шереметеву быть, по-прежнему, действительным камергером Императорского двора.

По прибытии, 5 (16) февраля 1742 года, в Санкт-Петербург вызванного государыней родного племянника её, шлезвиг-голштинского принца Карла Петра Ульриха, избранного ею в наследники русского престола, герцог, жалуя некоторых придворных голштинским орденом Св. Анны, 25 апреля (6 мая1742 года, в день Священного коронования императрицы Елизаветы, дал таковой и действительному камергеру графу Петру Борисовичу Шереметеву.

Царствование Елизаветы и брак в 1743 году с дочерью канцлера князя Алексея Михайловича Черкасского, княжной Варварой Алексеевной, наследницей крупнейшего состояния в России, положили начало его взлету по карьерной лестнице.

15 (26) апреля 1744 года, в день торжественного празднования мира с шведской короной, графу Шереметеву был пожалован орден Св. благоверного князя Александра Невского.

5 (16) сентября 1754 года действительный камергер граф Пётр Шереметев был произведён в генерал-лейтенанты, с оставлением в придворном звании.

В 1758 году ему Высочайше дозволено было принять для ношения данный ему королём польским орден Белого Орла, а 30 августа (10 сентября1760 года он был пожалован в генерал-аншефы и генерал-адъютанты Её Императорского Величества.

По кончине, 25 декабря 1761 (5 января 1762) года, императрицы Елизаветы Петровны, вступивший на престол император Пётр III пожаловал 26 декабря 1761 (6 января 1762) года генерал-аншефу графу Петру Борисовичу Шереметеву орден Св. Андрея Первозванного, а на другой день, 27 декабря 1761 (7 января 1762) года — назначил его обер-камергером Императорского двора.

Императрица Екатерина II в день своего воцарения, 28 июня (9 июля1762 года, назначила графа Петра Борисовича Шереметева сенатором.

Перед своим отправлением в Москву, для Священного коронования, императрица Екатерина Алексеевна собственноручно наметила, 19 (30) июля 1762 года, список сенаторов, которые должны были оставаться в Санкт-Петербурге и присутствовать в Сенатской конторе, а также назначенных сопровождать государыню в древнюю столицу. Граф Пётр Борисович был помещён в числе последних и участвовал в Москве на всех коронационных торжествах.

4 (15) апреля 1763 года граф Пётр Борисович Шереметев был уволен, согласно желанию, в годовой отпуск.

По разделении Правительствующего сената на департаменты, граф Шереметев 23 января (3 февраля1764 года был назначен присутствовать в 4-м департаменте Сената.

Вследствие предположенного открытия в 1767 году, в Москве, комиссии составления нового уложения, и депутатов от всех учреждений, сословий и народонаселения России, 19 (30) января 1767 года граф Пётр Борисович Шереметев был избран в поверенные для выбора головы и депутата от города Санкт-Петербурга. Участвуя в заседаниях означенной комиссии, граф Пётр Борисович выразил свою полную готовность освободить крестьян от крепостной зависимости.

2 (13) октября 1767 года скончалась графиня Варвара Алексеевна, утрата которой, после 24-летнего мирного и согласного супружества, тяжело подействовала на графа Петра Борисовича, ещё более сражённого судьбой в следующем году — смертью любимой его дочери, графини Анны (умерла 17 (28) мая 1768 года). Это семейное горе заставило графа Петра Борисовича просить у государыни полного удаления от всяких дел и обязанностей.

По таковому ходатайству императрица Екатерина подписала 29 июля (9 августа1768 года следующий указ Правительствующему сенату: «Генерал-аншеф, двора Нашего обер-камергер и сенатор граф Шереметев всеподданнейше просил Нас об увольнении его от всех военных и гражданских дел. Мы чрез все время службы его долговременной предкам Нашим и Нам самим, бывши всегда довольны его верностью и усердием, всемилостивейше снисходим на его прошение и увольняем его вечно от службы Нашей военной и гражданской».

В 1776 году граф Шереметев был выбран в начальники уланского московского корпуса дворовых и городских людей, а в 1780 году он был избран московским губернским предводителем дворянства.

В противоположность своему отцу Пётр Шереметев не обнаружил способностей ни к военной, ни к гражданской службе. За всё время службы он составил лишь «Устав о должностях и преимуществах обер-камергера». Будучи владельцем более 140 тысяч душ крестьян, он отнюдь не обременял себя службой, а жил в своё удовольствие.

Был известен своими чудачествами, любовью к искусствам, роскошным образом жизни и богатством. Выписывал из-за границы различные политические и философские сочинения. В 1770-х годах издал переписку своего отца с Петром I. Обладал лучшими театром и оркестром в России[1]. Продолжил дело своего отца в собирании в шереметевской усадьбе Кусково картинной галереи портретов — вероятно, лучшей в России XVIII века. Его служащие постоянно были озабочены приобретением для графа то «редких руд, окаменелостей и животных», то «бюстов эллинских богов», то гравюры «с картин славного живописца Муриллова». То он планировал создать для кусковского пруда яхты, с командами и пушками, то заботился о приобретении редких раковин для украшения кусковского грота.

При всем при этом, он оставался расчётливым хозяином, всегда входившим даже в мелкие детали управления своим огромным хозяйством. Он лично определял, сколько французских калачей положено ежедневно каждому из его домочадцев, рассчитывал как выгоднее перекрыть крышу на флигелях, как сделать решётку в петербургском доме. Всё своё хозяйство он основывал из практических соображений. Он обустраивал школы для своих крепостных, для обучения наукам «которые по дому нужны», он противился эксплуатации крестьян, освобождая малосильных от тягот, чтобы они «могли себя поправить и прийти в лучшее состояние». Даже абрикосы и прочие оранжерейные деликатесы он выращивал, чтобы поддерживать дружбу с генерал-прокурором князем Вяземским, ссылаясь на то, что «в князе Александре Алексеевиче всегда бывает надобность». Однако же, при всей рачительности, когда надо было поддержать фамильную честь, Шереметев, хотя и жалуясь на «большие расходы», торжественно принимал в Кусково Екатерину II и давал праздники, поражавшие иностранцев широтой и размахом.

Скончался 30 октября (10 ноября1788 года и похоронен в Знаменской церкви московского Новоспасского монастыря.

Семья

Был женат c 28 января 1743 года на княжне Варваре Алексеевне Черкасской (11.09.1711—02.10.1767), единственной дочери канцлера Российской империи, князя Алексея Михайловича Черкасского и княжны Марьи Юрьевны Трубецкой (27.02.1696—16.08.1747). В результате женитьбы ему досталось богатое приданое[2]. Дети:

Кроме того, имел несколько внебрачных детей, получивших фамилию Реметевы.

Напишите отзыв о статье "Шереметев, Пётр Борисович"

Примечания

  1. Среди частных хоров Российской империи капелла графа Шереметева в Санкт-Петербурге занимала особое место. Организованная в 1750-х годах, она просуществовала около 150 лет и была источником театров Шереметевых.
  2. В результате женитьбы состояние П. Б. Шереметева удвоилось и он стал владельцем 44 имений в 28 губерниях и 140 тысяч душ крепостных — см. Земцова Т. «Величайшее, достойное удивления… дело» // Наука и жизнь. — 2013. — № 12. — С. 149. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0028-1263&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0028-1263].

Литература

Отрывок, характеризующий Шереметев, Пётр Борисович

– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.