Шерман, Роджер
| Роджер Шерман Roger Sherman 
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 13 июня 1791 — 23 июля 1793 | |||
| Предшественник: | У. Джонсон | ||
| Преемник: | С. Митчелл | ||
| |||
| 4 марта 1789 — 4 марта 1791 | |||
| Предшественник: | нет | ||
| Преемник: | Амейза Лернд | ||
| Рождение: | 19 апреля 1721 Ньютон, Массачусетс, Британская империя
| ||
| Смерть: | 23 июля 1793 (72 года) Нью-Хейвен, Коннектикут, США
| ||
| Супруга: | Элизабет Хартвелл, Ребекка Майнот Прескотт | ||
| Дети: | Джон, Уильям, Айзек, Хлоя (1), Оливер (1), Хлоя (2), Элизабет (1) (от Элизабет Хартвелл), Ребекка, Элизабет (2), Роджер, Мехитабель (1), Мехитабель (2), Оливер (2), Марта, Сара (от Ребекки Прескотт) | ||
| Деятельность: | адвокат | ||
| Автограф: | 
| ||
Роджер Шерман (англ. Roger Sherman) (19 апреля 1721 — 23 июля 1793) — американский юрист, политик, один из пяти составителей Декларации независимости США, единственный человек, чья подпись стоит под всеми четырьмя документами, которые легли в основу формирования Соединённых Штатов: Континентальной Ассоциацией, Декларацией независимости, Статьями Конфедерации и Конституцией США.
Содержание
Молодые годы
Роджер Шерман родился в 1721 году в Ньютоне, штат Массачусетс. Его предки эмигрировали в Америку из Дедхэм (Эссекс, Англия) в 1635 году. Отец Шермана, Уильям, был беден и Роджер смог закончить только приходскую школу и стал учиться на ремесленника. Его отец умер в 1741 году, оставив семью в бедности. Забота о матери и двух братьях легла на плечи Роджера. Старший брат переехал в Нью-Милфорд (Коннектикут), и в 1743 году семья переселилась к нему. Сначала Роджер стал работать там сапожником, потом с помощью брата ему удалось стать купцом. Всё это время юноша занимался самообразованием, проявлял большие способности к математике. В 1748 году он сделал астрономические вычисления для календаря, издававшегося в Нью-Йорке, и продолжал публиковать в нём свои астрономические расчёты ещё много лет. В 1749 году Роджер Шерман женился на Элизабет Хартвелл[1]. Она родила ему семерых детей и умерла в родах в 1760 году. После её кончины он вступил в брак с Ребеккой Майнот Прескотт (1742—1813)[2], от которой у него было восемь детей. Среди зятьёв, внуков и потомков Роджера Шермана было много известных американских политических деятелей[3].
Начало политической карьеры
Хотя Шерман не имел юридического образования, он сдал экзамен на адвоката и в 1754 году был допущен к практике в городе Личфилд (Коннектикут). Вскоре он был избран мировым судьёй и членом законодательного собрания Коннектикута (представитель от Нью-Милфорда). В 1761 году Шерман переехал в Нью-Хейвен, где занял видное место в общественной жизни города: он был избран мировым судьёй, судьёй по общегражданским делам, и казначеем Йельского университета, который удостоил его почётного звания магистра искусств. В 1766 году он стал членом верхней палаты законодательного собрания Коннектикута, где прослужил до 1785 года. В 1784 году Роджер Шерман был избран мэром Нью-Хейвена.
Борьба за независимость США
В 1774 году Р. Шерман стал активным участником открывшегося в 1774 году в Филадельфии Первого Континентального конгресса и подписал принятую на нём Континентальную Ассоциацию. На съезде Конгресса в 1776 году Роджер Шерман наряду с Томасом Джефферсоном, Бенджамином Франклином, Джоном Адамсом и Робертом Ливингстоном был включён в комиссию по подготовке Декларации независимости .
В 1783 году вместе с Ричардом Лоу он занимается пересмотром законов Коннектикута. В 1787 году, после окончания войны, Шерман вошёл в конвент по выработке конституции от штата Коннектикут (Филадельфийский конвент). Шерман предложил так называемый «Коннектикутский компромисс», призванный обеспечить справедливое представительство штатов в законодательных органах. По его идее, в Палате представителей штаты должны были быть представлены пропорционально населению, а в Сенат должно было входить по два представителя от каждого штата.
В соответствии с новой Конституцией он был избран в Палату представителей от штата Коннектикут.
Наследие
Роджер Шерман похоронен на кладбище Грув-стрит в Нью-Хейвене и его могила является центром городского празднования Дня независимости США. В честь Шермана в США названы города (в штатах Коннектикут и Нью-Йорк), улицы (в Нью-Хейвене, Мэдисоне и других городах), школы и другие объекты.
См. также
Напишите отзыв о статье "Шерман, Роджер"
Примечания
- ↑ [colonialhall.com/sherman/shermanElizabeth.php Biography of Elizabeth Hartwell Sherman | Colonial Hall]
- ↑ [colonialhall.com/sherman/shermanRebecca.php Biography of Rebecca Prescott Sherman | Colonial Hall]
- ↑ [politicalgraveyard.com/families/10064.html The Political Graveyard: Hoar-Baldwin-Foster-Sherman family of Massachusetts]
Литература
- Boardman R. S. Roger Sherman: signer and statesman. University of Pennsylvania Press, 1938
- Boutell L. H. The Life of Roger Sherman, Chicago: A.C. McClurg & Co., 1896 [www.archive.org/details/liferogersherma00boutgoog онлайн]
Ссылки
- [colonialhall.com/sherman/sherman.php Roger Sherman 1721—1793] (по книге Rev. Charles A. Goodrich Lives of the Signers to the Declaration of Independence. New York: William Reed & Co., 1856. Pages 158—169)
| ||||||||||
Отрывок, характеризующий Шерман, Роджер
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
