Тейт, Шэрон

Шэрон Тейт
Sharon Tate
Имя при рождении:	Шэрон Мари Тейт
Дата рождения:	24 января 1943(1943-01-24)
Место рождения:	Даллас, Техас, США
Дата смерти:	9 августа 1969(1969-08-09) (26 лет)
Место смерти:	Бенедикт-Кэньон, Лос-Анджелес, Калифорния, США
Гражданство:	США США
Профессия:	актриса
Карьера:	1962—1969

Шэ́рон Мари́ Тейт (англ. Sharon Marie Tate; 24 января 1943, Даллас, Техас, США — 9 августа 1969, Бенедикт-Кэньон, Лос-Анджелес, Калифорния, там же) — американская актриса и модель. С детства участвовала в конкурсах красоты, регулярно появлялась на обложках и страницах глянцевых журналов. С начала 1960-х годов снималась в небольших ролях в развлекательных телевизионных передачах и сериалах. Дебютировала в кино в 1961 году в эпизодической роли патрицианки в фильме Ричарда Флейшера «Варавва». До конца 1960-х годов сыграла тринадцать разноплановых — главным образом комедийных — теле- и киноролей, в целом благосклонно принятых критикой. В 1968 году номинировалась на премию «Золотой глобус» за роль Дженнифер Норт в фильме «Долина кукол» (1967); на церемонии вручения премии была провозглашена одной из самых многообещающих молодых голливудских актрис года. В том же году вышла замуж за кинорежиссёра Романа Полански. Год спустя, находясь на восьмом с половиной месяце беременности, была зверски убита в собственном доме членами преступной коммуны («Семьи») Чарльза Мэнсона.

Через десять лет после убийства Шэрон Тейт мать актрисы — Дорис Тейт, стремясь не допустить условно-досрочного освобождения убийц, приговорённых к пожизненному заключению, возглавила общественную кампанию против «недостатков в исправительной системе штата» (англ. shortcomings in the state’s corrections system). Результатом кампании стало принятие поправок к уголовному праву штата Калифорния, предоставляющих жертвам преступлений и членам их семей возможность выступать с особым «заявлением жертвы о последствиях» во время оглашения приговора и на судебных слушаниях о досрочном освобождении заключённых преступников. Дорис Тейт первой сделала такое заявление, выступив на слушаниях об условно-досрочном освобождении одного из убийц Шэрон Тейт — Чарльза «Teкса» Уотсона. По её словам, изменения в калифорнийском законе помогли вернуть её дочери достоинство, в котором ей было отказано многие годы, и «изменить саму память о Шэрон, превратив её из жертвы убийства в символ прав [всех] жертв преступлений».

Биография

Детство и юность. Начало актёрской карьеры

Шэрон Тейт — старшая из трёх дочерей офицера армии США полковника Пола Джеймса Тейта (англ. Paul James Tate; 1922—2005) и его жены Дорис Гвендолин Тейт (урождённой Уиллетт; англ. Doris Gwendolyn Tate, née Willett; 1924—1992). Несмотря на то, что уже в полугодовалом возрасте Шэрон завоевала титул «Мисс Малышка Далласского конкурса» (англ. Miss Tiny Tot of Dallas Pageant), её родители не строили планов относительно будущей карьеры их дочери в шоу-бизнесе. Пола Тейта несколько раз повышали в звании и переводили из одной части в другую: до 1959 года его семья сменила шесть мест жительства, из-за чего Шэрон трудно было сблизиться с другими детьми. Родные считали её робкой и неуверенной в себе; позднее Тейт заметила, что многие «принимали её тогдашнюю робость за холодную отчуждённость, пока не знакомились с ней ближе».

По мере взросления Тейт окружающие всё чаще обращали внимание на её необыкновенную внешнюю привлекательность. Приняв участие в нескольких конкурсах красоты, в 1959 году Шэрон выиграла титул «Мисс Ричланд». По окончании школы Шэрон намеревалась изучать психиатрию в университете или принять участие в конкурсе «Мисс Вашингтон 1960», но не успела определиться с выбором, так как её отца перевели на службу в Италию. Вместе с Полом Тейтом на новое место жительства отправилась его семья. Вскоре после приезда в Верону Шэрон Тейт узнала, что успела стать местной знаменитостью благодаря публикации её фотографии в купальнике на обложке военной газеты Stars and Stripes. Она быстро сблизилась со своими новыми соучениками — студентами американской школы в Виченце; впервые в жизни у Шэрон завязались прочные дружеские отношения с ровесниками.

Во время съёмок фильма «Приключения молодого человека» с участием Пола Ньюмана, Сьюзан Страсберг и Ричарда Беймера Тейт и её друзья регулярно наведывались на съёмочную площадку, участвуя в массовке картины. Тогда же Беймер, сразу выделивший Шэрон из остальных статистов, несколько раз встретился с ней частным порядком в перерывах между съёмками, при этом всячески поощряя Тейт стать актрисой. В 1961 году Тейт впервые появилась на телеэкране в музыкальной передаче с участием певца Пэта Буна, снятой в Венеции.

В том же году Тейт ещё раз приняла участие в массовке фильма «Варавва», также снимавшегося в окрестностях Вероны. Несмотря на то, что роль Шэрон была слишком незначительной, чтобы можно было судить о её артистическом таланте, внешность Тейт и её отношение к работе произвели благоприятное впечатление на актёра Джека Пэланса. Кинопробы в Риме, устроенные Пэлансом, не увенчались успехом, и Шэрон, оставив семью в Италии, вернулась в Соединённые Штаты, где под предлогом необходимости «продолжать учёбу» занялась поисками работы в кино. Через несколько месяцев Дорис Тейт, всерьёз опасавшаяся за безопасность дочери, перенесла нервный срыв, после чего Шэрон уступила уговорам родных и вернулась в Италию.

В 1962 году семья Тейт снова поселилась в США. Переехав в Лос-Анджелес, Шэрон Тейт связалась с агентом Ричарда Беймера Гарольдом Гефски (англ. Harold Gefsky). После первой же встречи с Тейт Гефски согласился вести дела от её имени, устроив Шэрон на работу в телевизионной и журнальной рекламе. В 1963 году Гефски представил Тейт директору кинокомпании Filmways, Inc. Мартину Рэнсохоффу, заключившему с ней семилетний контракт. В том же году Тейт рассматривалась в качестве претендентки на роль Билли Джо Брэдли (англ. Billie Jo Bradley) в комедийном ситкоме канала CBS «Станция Юбка», но Рэнсохофф счёл Тейт недостаточно уверенной в себе, и роль была отдана Джаннин Райли. Чтобы помочь Тейт набраться опыта, Рэнсохофф предоставил ей небольшие эпизоды в комедийных ситкомах «Мистер Эд» и «Деревенщина в Беверли-Хиллз», но по-прежнему не желал утвердить Шэрон на более серьёзную роль. «Мистер Рэнсохофф не хотел, чтобы публика увидела меня, пока я не была готова», — заявила Тейт в 1967 году в интервью журналу Playboy.

Около 1963 года у Тейт возник роман с французским актёром Филиппом Форке, вскоре завершившийся помолвкой. Отношения между обручёнными, однако, были крайне неровными, и после того как съёмочные графики заставили Тейт и Форке разъехаться, помолвка была расторгнута.

В 1964 Тейт познакомилась с Джеем Себрингом — бывшим моряком, сделавшим карьеру ведущего голливудского парикмахера-стилиста. Позже Тейт сказала, что характер Джея был очень мягким, но когда Себринг предложил ей пожениться, она отказалась. По словам Тейт, замужество заставило бы её уйти из кино, тогда как она была намерена сосредоточиться именно на актёрской карьере.

Кинокарьера

В конце 1965 года Шэрон Тейт получила свою первую заметную роль в фильме Глаз дьявола, с участием Дэвида Нивена, Деборы Керр и Дэвида Хеммингса.

Тейт и Себринг отправились в Лондон для подготовки к съёмкам фильма. Шэрон играла Одиль, ведьму, которая окружает таинственной властью помещика (Нивен), и его жену (Керр). Дэвид Нивен описал её как «великое открытие». В интервью Тейт сказала, что ей повезло работать с такими профессионалами в своём первом фильме. Большая часть съёмок проходила в Англии, и Джей Себринг вернулся в Лос-Анджелес. После съёмок Шэрон осталась в Лондоне, погрузившись в мир моды и ночных клубов. Примерно в это же время она встретила Романа Полански.

Продюсерская компания «Филмуэйз» предложила Роману стать режиссёром картины Бал вампиров. И Роман начал готовиться к съёмкам. У Шэрон Тейт был контракт с «Филмуэйз», и ей предложили участвовать в кастинге.

Сару в Бал вампиров Роман Полански видел совсем другой. Но едва Шэрон примерила рыжий парик и ночную рубашку, в которых должна была появиться героиня, как Роман понял: другой актрисы в этой роли ему не нужно.

Съёмочная группа отправилась в Италию. Перфекционист Полански был терпелив с неопытной Тейт и как-то сказал в интервью, что для одной сцены потребовалось семьдесят дублей, прежде чем он был доволен. В дополнение к режиссуре, Полански также сыграл одного из главных героев, простодушного молодого человека, который влюбляется в персонаж Тейт и заводит с ней роман.

Во время съёмок Полански хвалил её, и уверенность Шэрон росла. У них начались отношения, и после окончания съёмок Шэрон переехала в лондонскую квартиру Полански. Джей Себринг отправился в Лондон, где настаивал на встрече с Полански. Несмотря на то, что Себринг был опустошен, он подружился с Полански и остался ближайшим другом Шэрон. Полански позже прокомментировал, что Джей был одиноким и изолированным человеком, который видел в Шэрон и в нём самом свою семью.

Шэрон Тейт вернулась в Соединённые Штаты, чтобы сняться в фильме Не гони волну с Тони Кёртисом, оставив Полански в Лондоне. Тейт играла роль Малибу (этот персонаж послужил прототипом для куклы «Малибу Барби»).

По возвращении в США Полански заключил контракт с главой Paramount Pictures Робертом Эвансом на съёмки и написание сценария для фильма Ребёнок Розмари, основанным на одноимённой книге Айры Левина. Главную роль в фильме сыграли Миа Фэрроу и Джон Кассаветис. Шэрон появилась в эпизодической роли девушки на вечеринке, однако кадры с ней не вошли в окончательную версию фильма.

В 1967 году Шэрон Тейт подписывает контракт на одну из главных ролей в экранизации книги Жаклин Сюзанн Долина кукол. Бестселлер тех времён, экранизация имела широкую огласку, и ожидалось, что такая видная роль должна поспособствовать дальнейшей карьере Шэрон. Она призналась Полански, что ей не нравится ни книга, ни сценарий.

Брак с Романом Полански

В конце 1967 года Тейт и Полански вернулись в Лондон. Они были частыми фигурами газетных и журнальных статей. Шэрон и Роман поженились в Челси, Лондон, 20 января 1968 года с широкой оглаской. Пара вернулась в Лос-Анджелес и быстро стала частью социальной группы, которая включала некоторых из самых успешных молодых людей в киноиндустрии, в том числе Стива Маккуина, Уоррена Битти, Миа Фэрроу, Питера Селлерса, Джейн Фонду. Джей Себринг остался одним из наиболее частых спутников пары. В круг друзей Полански были включены люди, которых он знал с юности в Польше, такие как Войтек Фриковски и его возлюбленная, наследница кофейной империи Эбигейл Фолгер. Супруги переехали в дом Патти Дьюк Summit Ridge Drive в Беверли-Хиллз в начале июня 1968 года.

Летом 1968 года Тейт начала сниматься в следующем фильме, комедии Команда разрушителей, в котором она сыграла Фрею Карлсон, невезучую шпионку, с Дином Мартином в роли Мэтта Хелма. Фильм был успешным и принёс Шэрон Тейт хорошие отзывы. Мартин отметил, что он намерен сделать ещё один фильм о Мэтте Хелме и хочет, чтобы Тейт сыграла в нём.

Примерно в это время Тейт была объявлена одной из лучших молодых актрис года. Она была номинирована на Золотой Глобус за роль в фильме Долина кукол.

Шэрон Тейт забеременела в конце 1968 года, а 15 февраля 1969 года они с Полански переехали в дом на 10050 Сьело Драйв в Бенедикт-Кэньон. В доме ранее жили их друзья, Терри Мелчер и Кэндис Берген. Шэрон говорила, что это её «дом любви».

Воодушевлённая положительными отзывами, Тейт выбрала комедию Один из тринадцати в качестве следующего фильма, как она потом объяснила, в основном из-за возможности сыграть с Орсоном Уэллсом. Полански отправился в Лондон, чтобы работать над фильмом День дельфина. Они с Шэрон решили сдавать дом в субаренду. В марте 1969 года Фриковски и Фолгер переехали в дом на Cielo Drive.

23 марта 1969 года Шэрон Тейт и Руди Альтобелли, владелец дома, готовились к отъезду в Европу. Во второй половине дня в доме появляется Чарльз Мэнсон, который ищет Терри Мелчера. Руди Альтобелли и друг Шэрон, фотограф иранского происхождения Шарок Хатами, отправили его прочь. В процессе судебного разбирательства в 1970 году заместитель окружного прокурора Винсент Буглиози назовёт этот инцидент как возможную причину событий 9 августа.

После завершения Один из тринадцати Шэрон Тейт присоединилась к Полански в Лондоне. Она позировала в их квартире фотографу Терри О’Нилу в случайных бытовых сценах. Журналист спросил Тейт в интервью в июле, верит ли она в судьбу, на что она ответила: «Конечно. Всю мою жизнь решила судьба. Я думаю, что-то более сильное, чем мы сами, решает наши судьбы. Я знаю одно — я никогда не планировала ничего, что когда-либо случалось со мной».

Ребёнок должен был родиться в конце августа 1969 года. Шэрон и Роман решили, что если это будет мальчик, его назовут Пол Ричард — в честь обоих дедушек.

Она вернулась из Лондона в Лос-Анджелес 20 июля 1969 года, решив рожать в США. А Роман остался в Лондоне: он готовился к съёмкам фильма День дельфина. Полански должен был вернуться 17 августа, как раз к рождению ребёнка, и он попросил Фриковски и Фолгер, чтобы те остались в доме с Шэрон до его возвращения.

Смерть

В пятницу, 8 августа, Роман позвонил Шэрон, чтобы сообщить об опоздании с возвращением на несколько дней. Он обещал вернуться в Лос-Анджелес в понедельник. После обеда Шэрон звонят её сестры — Дебра и Патти — и предлагают приехать к ней переночевать, чтобы той не было скучно. Шэрон отказывается. Сама того не подозревая, она тем самым спасает им жизни. Вечером Шэрон Тейт, Джей Себринг, Войтек Фриковски и Эбигейл Фолгер посетили ресторан El Coyote, вернувшись на Cielo Drive примерно в 10:30 вечера.

В течение ночи они были убиты членами «семьи» Чарльза Мэнсона. Их тела обнаружила на следующее утро экономка Уинифред Чепмен. Полиция прибыла на место происшествия и обнаружила тело случайной жертвы, восемнадцатилетнего Стивена Пэрента. Его застрелили в собственном автомобиле, когда он уже собирался уезжать. Внутри дома, на полу, среди растоптанных фруктов, Джей Себринг, — застрелен, лицо и руки изрезаны ножом. Джей получил семь ножевых ранений и одно огнестрельное; голова прикрыта окровавленным полотенцем, шея обвязана белой нейлоновой веревкой. Другая веревка была переброшена через потолочную балку — другой конец обмотан вокруг шеи Шэрон. На лужайке перед домом лежало тело Фриковски; чуть поодаль — тело Эбигейл Фолгер. Входная дверь распахнута; по нижней части чем-то, похожим на кровь, выведено слово “Pig” (свинья). Тела опознавал агент Полански Уильям Теннант. На телах всех жертв, кроме Пэрента, было очень много колото-резаных ранений. В отчете ко́ронера о вскрытии Тейт было отмечено, что на её теле обнаружено шестнадцать ножевых ранений, пять из которых являлись смертельными. Несмотря на то, что она умоляла сохранить неродившегося ребёнка, её убили безжалостно.

Полиция арестовала единственного оставшегося в живых — смотрителя Уильяма Гарретсона. Гарретсон жил в гостевом доме на небольшом расстоянии от дома хозяев, и оттого не сразу заметного. Он был допрошен в качестве первого подозреваемого, прошёл тест на детекторе лжи. Он сказал, что Стивен Пэрент посещал его примерно в 11:30 вечера и ушёл через несколько минут. Гарретсон также сказал, что не участвовал в убийствах, ничего не слышал и ничего не знает. Полиция приняла его объяснения, и ему разрешили уйти.

Полански был проинформирован об убийствах и вернулся в Лос-Анджелес. Полиция была не в состоянии определить мотив убийств, расспрашивала его о жене и друзьях. В среду, 13 августа, Шэрон Тейт была похоронена в закрытом гробу на кладбище Святого Креста, Калвер Сити, Калифорния, со своим ребёнком в руках. Ребёнок был посмертно назван Пол Ричард Полански.

Журнал Life написал длинную статью об убийствах и показал фотографии с места преступления. Полански дал интервью для этой статьи и позволил себя сфотографировать у входа в дом, рядом с входной дверью со словом «Pig», написанным кровью его жены.

Повышенное внимание к жертвам привело к переизданию фильмов с Тейт, которые достигли большей популярности, чем раньше. Некоторые газеты начали рассуждать о мотивах убийства. Полански позже признался, что в первые месяцы после убийства он подозревал своих друзей, и его паранойя утихла только тогда, когда убийцы были арестованы. Газеты утверждали, что многие голливудские звёзды в спешке уезжали из города, а другие установили системы безопасности в своих домах. Писатель Доминик Данн позже вспоминал в напряжённости: «Волны шока, которые прошли через город, задели всех. Люди были убеждены, что богатые и знаменитые в опасности. Детей увозили из города. Были наняты охранники. Стив Маккуин взял пистолет, когда пошёл на похороны Джея Себринга».

Арест и суд над «семьёй» Мэнсона

Следствие шло полгода, не раз заходило в тупик. И раскрыто было случайно, когда одна из убийц, Сьюзан Аткинс, была арестована в ноябре 1969 года за проституцию и воровство. Оказавшись в одной камере с наркоманкой Шелли Нэделл, Сьюзан прониклась к ней симпатией и рассказала ей о секте, к которой принадлежит — так называемой «семье» Чарльза Мэнсона. Они называли себя «семьёй», потому что все состояли в «супружеских» отношениях и вместе с тем любили друг друга братской любовью, а Чарльза Мэнсона почитали как отца и учителя. Жили на заброшенном ранчо, питались тем, что находили на свалке или что удавалось украсть. Аткинс похвасталась сокамернице, не называя никаких имён, что пробовала кровь беременной женщины. Это привело к обвинениям, вместе с сообщниками, которых она назвала — Чарльз Мэнсон, Чарльз «Текс» Уотсон, Патрисия «Кэти» Кренвинкл, Лесли Ван Хаутен и Линда Касабиан — в совершении нескольких убийств. Аткинс также показала, что убийства Лено и Розмари ЛаБианка в Лос-Фелис, Лос-Анджелес, в следующую ночь после убийств на Cielo Drive, были также совершены членами семьи.

Аткинс дала показания перед судом, что не смогла нанести удары ножом Шэрон Тейт, и та была убита Уотсоном. Это противоречило её показаниям до ареста. Аткинс отказалась сотрудничать дальше. Линде Касабиан была предложена программа защиты свидетелей в обмен на показания. Заместитель окружного прокурора Винсент Буглиози впоследствии писал, что это было приемлемо для присяжных заседателей, поскольку Касабиан никого не убивала. В своей книге «Умрёшь ли ты за меня?» Текс Уотсон признался в убийстве Шэрон Тейт, говоря, что Аткинс даже не прикоснулась к ней.

15 июня 1970 года Мэнсона, Аткинс, Кренвинкл и Ван Хаутен судили, в то время как Уотсон находился в Техасе по экстрадиции. Подробности судебного процесса передавались по всему миру. Касабиан была под надёжной защитой. Она рассказала о группе хиппи и её лидере Чарльзе Мэнсоне, музыканте-неудачнике. Знакомый с Терри Мелчером, Мэнсон считал, что тот будет способствовать его музыкальной карьере, но когда этого не произошло, Мэнсон почувствовал ярость. Он бывал в доме на Cielo Drive и, хотя знал, что Мелчер переехал, дом ассоциировался у него с отказом от его музыки.

Показания Касабиан и Аткинс выявили детали, которые ранее не были доведены до сведения общественности. Вечером 8 августа Чарльз Мэнсон велел Сьюзан Аткинс подыскать смену одежды и нож, а потом точно выполнять всё, что скажет Текс Уотсон. Чарли помахал им вслед, когда они выезжали с ранчо. Сьюзан не заметила точное время, но было уже темно. На заднем сиденье лежали кусачки для проволоки и верёвка. У самой Сьюзан, а также у Патрисии и Линды было по ножу; при Тексе был пистолет и, как показалось Сьюзан, ещё один нож. Они уже выехали, когда, по словам Сьюзан, Текс сказал им, что они направляются в дом на холме, принадлежавший Терри Мелчеру. Они заблудились по дороге, но в итоге Текс всё-таки нашёл нужный поворот и вырулил на вершину холма. Текс вышел, залез на телефонный столб и, пользуясь кусачками, перерезал провода. Когда Текс вернулся к машине, они съехали вниз, к подножию, и затем, прихватив с собою свёртки с одеждой, поднялись вновь уже пешком. Они не сунулись на территорию усадьбы через ворота, “потому что подумали, они ведь могут быть под напряжением или сигнализация сработает”. Справа от ворот вниз уходил заросший кустарником пологий склон, и забор здесь был ниже. Сьюзан перекинула через него свёрток, а затем перелезла сама, сжимая нож в зубах. Остальные последовали её примеру. Они складывали одежду в кустах, когда Сьюзан заметила огни подъезжавшего автомобиля. Он двигался по асфальтовой дорожке по направлению к воротам. “Текс сказал нам, девушкам, пригнуться и молчать как рыбы. А сам пошёл на свет, и мы потеряли его из виду... Я слышала, как он сказал: “Стой!” Сьюзан слышала ещё один мужской голос: “Пожалуйста, не надо этого делать, я ничего не скажу”. “А затем я услыхала выстрел, и ещё один выстрел, и ещё, и ещё”... Четыре выстрела, а потом Текс вернулся и приказал следовать за ним. Когда они дошли до машины, Текс засунул руку в окно и выключил фары; потом они откатили машину подальше от ворот. Они прошли по дорожке к дому, миновав гараж. Текс открыл окно, забрался внутрь и вскоре уже стоял на крыльце. Уотсон поручил Линде Касабиан оставаться снаружи и сторожить. Сьюзан и Патрисия присоединились к Тексу. На диване в гостиной лежал мужчина (по фотографии Сьюзан опознала в нём Войтека Фриковски). “Он проснулся и вытянул руки потягиваясь. Мне кажется, он решил, что откуда-то в доме оказались его друзья. Он спросил: “Который час?” Текс подпрыгнул к нему и ткнул в лицо пистолетом со словами: “А ну, тихо. Не двигайся или ты — покойник”. Фриковски сказал что-то вроде: “Кто вы такие и что вы тут делаете?” «Я дьявол, — объявил Уотсон, — и буду делать дьявольские дела». После чего Текс приказал Сьюзан посмотреть, нет ли в доме ещё кого-нибудь. В первой спальне Сьюзан увидела женщину, читавшую книгу (по фотографии Сьюзан узнала в ней Эбигейл Фолгер). Эбигейл заметила Сьюзан Аткинс, улыбнулась и помахала ей. Аткинс тоже улыбнулась, помахала в ответ и продолжила обход. В следующей спальне она увидела двоих — мужчину и женщину. Мужчина сидел спиной к заглянувшей в комнату Сьюзан, на краешке постели. Беременная женщина лежала в кровати (Сьюзен опознала Джея Себринга и Шэрон Тейт по фотографиям). Оба были поглощены разговором и не заметили её. Вернувшись в гостиную, Сьюзан доложила Тексу, что в доме находятся ещё трое. Текс передал Сьюзан верёвку и приказал связать мужчину на диване. Когда она сделала это, Текс приказал привести остальных. Сьюзан вошла в спальню Эбигейл Фолгер, приставила к её горлу нож и сказала: “Вставай и иди в гостиную. Не задавай вопросов. Просто делай что сказано”. Вооруженная ножом Патрисия взяла на себя Фолгер, в то время как сама Сьюзан присматривала за двумя остальными. Никто не оказал сопротивления. У всех было одинаковое выражение на лице. Шок. Войдя в гостиную, Себринг спросил у Текса: “Что вы здесь делаете?” Текс посоветовал ему заткнуться и приказал всем троим лечь на пол перед камином лицами вниз. “Ты что, не видишь, она беременна? — спросил Себринг. — Позволь ей сесть”. Когда Себринг отказался выполнять распоряжение, Текс застрелил его. Джей Себринг упал у камина, а Шэрон с Эбигейл вскрикнули. Текс приказал им молчать. Когда он спросил, есть ли у них деньги, Эбигейл сказала, что в её спальне лежит сумочка, в которой есть немного. Сьюзан сходила вместе с ней забрать наличные. Эбигейл отдала ей семьдесят два доллара и спросила, не нужны ли ей кредитные карточки. Сьюзан ответила, что не нужны. По их возвращении в гостиную Текс приказал Сьюзан раздобыть полотенце и заново связать руки Фриковски; она так и сделала, но не сумела завязать узел по-настоящему крепко. Затем Текс взял верёвку и затянул на шее Эбигейл и Шэрон. Он перекинул свободный конец верёвки через потолочную балку и потянул за него, отчего Шэрон и Эбигейл пришлось подняться на ноги, чтобы не задохнуться. «Вы все умрёте», — объявил Уотсон. Затем он приказал Сьюзан убить Фриковски. Когда Сьюзан занесла над ним нож, Фриковски, сумевший освободить руки, вскочил и сбил её с ног. Он устремился к входной двери. Уотсон настиг его у крыльца и ударил несколько раз револьвером по голове. Очевидно, Текс держал наготове и нож, поскольку он начал бить им Фриковски изо всех сил, потому что тот продолжал сопротивляться. В то же самое время Эбигейл Фолгер высвободилась из верёвочной петли и боролась с Патрисией Кренвинкл. Текс подскочил, чтобы помочь Патрисии. Он ударил ножом в живот Эбигейл Фолгер, и за миг до этого она посмотрела на него и сказала: “Сдаюсь. Делайте что хотите”. Затем Текс приказал Сьюзан Аткинс убить Шэрон Тейт. С помощью Уотсона Аткинс нанесла Шэрон шестнадцать ножевых ранений. Её ребёнок умер примерно через 15 минут. Аткинс, Кренвинкл и Уотсон вышли на улицу. Сьюзан увидела Эбигейл Фолгер, та согнулась пополам и повалилась на траву. Никто не видел, как она вышла из дома. Текс подошёл к ней и ударил ножом. Убийства заняли всего лишь полчаса. Перед уходом Аткинс смочила полотенце в крови Тейт и написала «Pig» («Свинья») на входной двери.

Поскольку, по мнению Мэнсона, эта первая бойня увенчалась полным успехом, он решает следующим же вечером повторить и на этот раз желает сам при этом присутствовать. Семья приезжает в Лос-Фелис, богатый квартал Лос-Анджелеса. Выбор Мэнсона падает на красивую белую виллу. Живших там супругов Лено и Розмари ЛаБианка убивают с той же жестокостью.

Подсудимые были признаны виновными и приговорены к смертной казни 29 марта 1971 года. Уотсон был осуждён отдельно после экстрадиции из Техаса. Психиатрическая экспертиза показала, что он симулировал безумие, и хотя он признал свою роль во всех убийствах, он отказался признать свою ответственность. Слова Уотсона широко цитировались прессой, когда он заявил, что он не заметил, что Шэрон Тейт была беременна. Он был признан виновным и приговорён к смерти 21 октября 1971 года. Смертные приговоры позже были автоматически заменены на пожизненное заключение после того, как Калифорнийский Верховный суд принял решение отменить смертные приговоры, вынесенные в Калифорнии до 1972 года. На сегодняшний день Мэнсон, Уотсон, Кренвинкл и Ван Хаутен остаются в заключении, за исключением Сьюзан Аткинс, умершей в тюрьме 24 сентября 2009 года от опухоли головного мозга.

Избранная фильмография

• 1966 — Глаз дьявола / Eye of the Devil
• 1967 — Не гони волну / Don’t Make Waves
• 1967 — Бал вампиров / The Fearless Vampire Killers
• 1967 — Долина кукол / Valley of the Dolls
• 1968 — Команда разрушителей / The Wrecking Crew
• 1969 — Один из тринадцати / 12+1 (The Thirteen Chairs)

Фильмы о Шэрон Тейт

• 2004 — Helter Skelter (ТВ)

Литература

• King, Greg. Sharon Tate and the Manson Murders. — Barricade Books, 2000. — ISBN 1-56980-157-6.

Ссылки

• [www.sharontate.net The Official Sharon Tate Fansite]. — Официальный фан-сайт. Проверено 3 января 2012. [www.webcitation.org/65Z8G5SSJ Архивировано из первоисточника 19 февраля 2012].
• [www.goodcinema.ru/?q=node/3046 Роман Полански и Шэрон Тейт. История в фотографиях]. GoodCinema.ru. Проверено 3 января 2012. [www.webcitation.org/65Z8Hb37g Архивировано из первоисточника 19 февраля 2012].

Кинематограф США   Персоналии

Отрывок, характеризующий Тейт, Шэрон

Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.
Только что Наташа кончила петь, она подошла к нему и спросила его, как ему нравится ее голос? Она спросила это и смутилась уже после того, как она это сказала, поняв, что этого не надо было спрашивать. Он улыбнулся, глядя на нее, и сказал, что ему нравится ее пение так же, как и всё, что она делает.
Князь Андрей поздно вечером уехал от Ростовых. Он лег спать по привычке ложиться, но увидал скоро, что он не может спать. Он то, зажжа свечку, сидел в постели, то вставал, то опять ложился, нисколько не тяготясь бессонницей: так радостно и ново ему было на душе, как будто он из душной комнаты вышел на вольный свет Божий. Ему и в голову не приходило, чтобы он был влюблен в Ростову; он не думал о ней; он только воображал ее себе, и вследствие этого вся жизнь его представлялась ему в новом свете. «Из чего я бьюсь, из чего я хлопочу в этой узкой, замкнутой рамке, когда жизнь, вся жизнь со всеми ее радостями открыта мне?» говорил он себе. И он в первый раз после долгого времени стал делать счастливые планы на будущее. Он решил сам собою, что ему надо заняться воспитанием своего сына, найдя ему воспитателя и поручив ему; потом надо выйти в отставку и ехать за границу, видеть Англию, Швейцарию, Италию. «Мне надо пользоваться своей свободой, пока так много в себе чувствую силы и молодости, говорил он сам себе. Пьер был прав, говоря, что надо верить в возможность счастия, чтобы быть счастливым, и я теперь верю в него. Оставим мертвым хоронить мертвых, а пока жив, надо жить и быть счастливым», думал он.


В одно утро полковник Адольф Берг, которого Пьер знал, как знал всех в Москве и Петербурге, в чистеньком с иголочки мундире, с припомаженными наперед височками, как носил государь Александр Павлович, приехал к нему.
– Я сейчас был у графини, вашей супруги, и был так несчастлив, что моя просьба не могла быть исполнена; надеюсь, что у вас, граф, я буду счастливее, – сказал он, улыбаясь.
– Что вам угодно, полковник? Я к вашим услугам.
– Я теперь, граф, уж совершенно устроился на новой квартире, – сообщил Берг, очевидно зная, что это слышать не могло не быть приятно; – и потому желал сделать так, маленький вечерок для моих и моей супруги знакомых. (Он еще приятнее улыбнулся.) Я хотел просить графиню и вас сделать мне честь пожаловать к нам на чашку чая и… на ужин.
– Только графиня Елена Васильевна, сочтя для себя унизительным общество каких то Бергов, могла иметь жестокость отказаться от такого приглашения. – Берг так ясно объяснил, почему он желает собрать у себя небольшое и хорошее общество, и почему это ему будет приятно, и почему он для карт и для чего нибудь дурного жалеет деньги, но для хорошего общества готов и понести расходы, что Пьер не мог отказаться и обещался быть.
– Только не поздно, граф, ежели смею просить, так без 10 ти минут в восемь, смею просить. Партию составим, генерал наш будет. Он очень добр ко мне. Поужинаем, граф. Так сделайте одолжение.
Противно своей привычке опаздывать, Пьер в этот день вместо восьми без 10 ти минут, приехал к Бергам в восемь часов без четверти.
Берги, припася, что нужно было для вечера, уже готовы были к приему гостей.
В новом, чистом, светлом, убранном бюстиками и картинками и новой мебелью, кабинете сидел Берг с женою. Берг, в новеньком, застегнутом мундире сидел возле жены, объясняя ей, что всегда можно и должно иметь знакомства людей, которые выше себя, потому что тогда только есть приятность от знакомств. – «Переймешь что нибудь, можешь попросить о чем нибудь. Вот посмотри, как я жил с первых чинов (Берг жизнь свою считал не годами, а высочайшими наградами). Мои товарищи теперь еще ничто, а я на ваканции полкового командира, я имею счастье быть вашим мужем (он встал и поцеловал руку Веры, но по пути к ней отогнул угол заворотившегося ковра). И чем я приобрел всё это? Главное умением выбирать свои знакомства. Само собой разумеется, что надо быть добродетельным и аккуратным».
Берг улыбнулся с сознанием своего превосходства над слабой женщиной и замолчал, подумав, что всё таки эта милая жена его есть слабая женщина, которая не может постигнуть всего того, что составляет достоинство мужчины, – ein Mann zu sein [быть мужчиной]. Вера в то же время также улыбнулась с сознанием своего превосходства над добродетельным, хорошим мужем, но который всё таки ошибочно, как и все мужчины, по понятию Веры, понимал жизнь. Берг, судя по своей жене, считал всех женщин слабыми и глупыми. Вера, судя по одному своему мужу и распространяя это замечание, полагала, что все мужчины приписывают только себе разум, а вместе с тем ничего не понимают, горды и эгоисты.
Берг встал и, обняв свою жену осторожно, чтобы не измять кружевную пелеринку, за которую он дорого заплатил, поцеловал ее в середину губ.
– Одно только, чтобы у нас не было так скоро детей, – сказал он по бессознательной для себя филиации идей.
– Да, – отвечала Вера, – я совсем этого не желаю. Надо жить для общества.
– Точно такая была на княгине Юсуповой, – сказал Берг, с счастливой и доброй улыбкой, указывая на пелеринку.
В это время доложили о приезде графа Безухого. Оба супруга переглянулись самодовольной улыбкой, каждый себе приписывая честь этого посещения.
«Вот что значит уметь делать знакомства, подумал Берг, вот что значит уметь держать себя!»
– Только пожалуйста, когда я занимаю гостей, – сказала Вера, – ты не перебивай меня, потому что я знаю чем занять каждого, и в каком обществе что надо говорить.
Берг тоже улыбнулся.
– Нельзя же: иногда с мужчинами мужской разговор должен быть, – сказал он.
Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.
– Да это правда, князь; в наше время, – продолжала Вера (упоминая о нашем времени, как вообще любят упоминать ограниченные люди, полагающие, что они нашли и оценили особенности нашего времени и что свойства людей изменяются со временем), в наше время девушка имеет столько свободы, что le plaisir d'etre courtisee [удовольствие иметь поклонников] часто заглушает в ней истинное чувство. Et Nathalie, il faut l'avouer, y est tres sensible. [И Наталья, надо признаться, на это очень чувствительна.] Возвращение к Натали опять заставило неприятно поморщиться князя Андрея; он хотел встать, но Вера продолжала с еще более утонченной улыбкой.
– Я думаю, никто так не был courtisee [предметом ухаживанья], как она, – говорила Вера; – но никогда, до самого последнего времени никто серьезно ей не нравился. Вот вы знаете, граф, – обратилась она к Пьеру, – даже наш милый cousin Борис, который был, entre nous [между нами], очень и очень dans le pays du tendre… [в стране нежностей…]
Князь Андрей нахмурившись молчал.
– Вы ведь дружны с Борисом? – сказала ему Вера.
– Да, я его знаю…
– Он верно вам говорил про свою детскую любовь к Наташе?
– А была детская любовь? – вдруг неожиданно покраснев, спросил князь Андрей.
– Да. Vous savez entre cousin et cousine cette intimite mene quelquefois a l'amour: le cousinage est un dangereux voisinage, N'est ce pas? [Знаете, между двоюродным братом и сестрой эта близость приводит иногда к любви. Такое родство – опасное соседство. Не правда ли?]
– О, без сомнения, – сказал князь Андрей, и вдруг, неестественно оживившись, он стал шутить с Пьером о том, как он должен быть осторожным в своем обращении с своими 50 ти летними московскими кузинами, и в середине шутливого разговора встал и, взяв под руку Пьера, отвел его в сторону.
– Ну что? – сказал Пьер, с удивлением смотревший на странное оживление своего друга и заметивший взгляд, который он вставая бросил на Наташу.
– Мне надо, мне надо поговорить с тобой, – сказал князь Андрей. – Ты знаешь наши женские перчатки (он говорил о тех масонских перчатках, которые давались вновь избранному брату для вручения любимой женщине). – Я… Но нет, я после поговорю с тобой… – И с странным блеском в глазах и беспокойством в движениях князь Андрей подошел к Наташе и сел подле нее. Пьер видел, как князь Андрей что то спросил у нее, и она вспыхнув отвечала ему.
Но в это время Берг подошел к Пьеру, настоятельно упрашивая его принять участие в споре между генералом и полковником об испанских делах.
Берг был доволен и счастлив. Улыбка радости не сходила с его лица. Вечер был очень хорош и совершенно такой, как и другие вечера, которые он видел. Всё было похоже. И дамские, тонкие разговоры, и карты, и за картами генерал, возвышающий голос, и самовар, и печенье; но одного еще недоставало, того, что он всегда видел на вечерах, которым он желал подражать.
Недоставало громкого разговора между мужчинами и спора о чем нибудь важном и умном. Генерал начал этот разговор и к нему то Берг привлек Пьера.


На другой день князь Андрей поехал к Ростовым обедать, так как его звал граф Илья Андреич, и провел у них целый день.
Все в доме чувствовали для кого ездил князь Андрей, и он, не скрывая, целый день старался быть с Наташей. Не только в душе Наташи испуганной, но счастливой и восторженной, но во всем доме чувствовался страх перед чем то важным, имеющим совершиться. Графиня печальными и серьезно строгими глазами смотрела на князя Андрея, когда он говорил с Наташей, и робко и притворно начинала какой нибудь ничтожный разговор, как скоро он оглядывался на нее. Соня боялась уйти от Наташи и боялась быть помехой, когда она была с ними. Наташа бледнела от страха ожидания, когда она на минуты оставалась с ним с глазу на глаз. Князь Андрей поражал ее своей робостью. Она чувствовала, что ему нужно было сказать ей что то, но что он не мог на это решиться.