Шерстистый носорог

</tr>

† Шерстистый носорог
Шерстистый носорог в типичном биотопе (в представлении художника)
Научная классификация
промежуточные ранги Домен:  Эукариоты Царство:  Животные Подцарство:  Эуметазои Без ранга:  Двусторонне-симметричные Без ранга:  Вторичноротые Тип:  Хордовые Подтип:  Позвоночные Инфратип:  Челюстноротые Надкласс:  Четвероногие Класс:  Млекопитающие Подкласс:  Звери Инфракласс:  Плацентарные Надотряд:  Laurasiatheria Отряд:  Непарнокопытные Семейство:  Носороговые Род:  † Coelodonta Вид:  † Шерстистый носорог
Международное научное название
Coelodonta antiquitatis Blumenbach, 1799
Подвиды
См. текст</div> </td></tr>
Геохронология вымер 0,01 млн лет    млн лет Эпоха П-д Эра Чт К а й н о з о й 2,588 5,33 Плиоцен Н е о г е н 23,03 Миоцен 33,9 Олигоцен П а л е о г е н 55,8 Эоцен 65,5 Палеоцен 251 Мезозой ◄ Наше время ◄ Мел-палеогеновое вымирание
Систематика на Викивидах Изображения на Викискладе FW   [fossilworks.org/bridge.pl?action=taxonInfo&taxon_no= ???] </td></tr> </table> Шерсти́стый носоро́г (лат. Coelodonta antiquitatis) — вымершее млекопитающее семейства носороговых отряда непарнокопытных. Обитал на обширных открытых пространствах Европы и Азии в плейстоцене и раннем голоцене, окончательно исчезнув 8—14 тыс. лет назад. Значительная часть периода существования этого животного пришлась на время последнего в истории Земли оледенения. Шерстистый носорог был типичным представителем так называемой мамонтовой фауны. Основными причинами его вымирания (как и многих других крупных млекопитающих плейстоцена) считаются изменение климата и связанные с ним перемены во флоре. Шерстистый носорог по внешнему облику был в целом схож с современными носорогами, однако несколько отличался телосложением и некоторыми деталями строения. Кроме того, как следует из названия, он был покрыт густой и длинной шерстью, что было приспособительной чертой к обитанию в холодных тундростепях с чрезвычайно суровым климатом. Как и все носороги, он был исключительно растительноядным животным, питавшимся в основном травянистыми растениями, в изобилии росшими в тундростепи. На значительной части своего ареала он соприкасался с древними людьми, которые охотились на шерстистых носорогов и могли сыграть важную роль в их исчезновении. Известно большое количество находок костных останков шерстистого носорога, основная часть которых приходится на российский Север. Иногда, обычно в Сибири, в вечной мерзлоте, находят и целые мумифицированные туши шерстистых носорогов. Изображения шерстистого носорога нередко встречаются среди наскальных рисунков, оставленных первобытными охотничьими племенами Европы и Азии. Ряд учёных считает, что на известном ареале шерстистого носорога одновременно обитали два близкородственных вида, сходные по биологии, но жившие в разных биотопах и отличавшиеся деталями строения. Этот вопрос требует дальнейшего изучения. История изучения Открытие Аборигенное население Сибири и Монголии издавна было знакомо с ископаемыми костями носорогов, но, разумеется, не могло правильно их идентифицировать. Про шерстистого носорога у многих туземных племён российского Севера ходили легенды; его кости считались останками различных мифических существ из местного фольклора, например, рога — когтями гигантских птиц. Известен случай находки черепа носорога и в позднесредневековой Европе, в окрестностях Клагенфурта в середине XIV века. Жители города были уверены, что обнаружили останки легендарного дракона, и поместили череп на хранение в ратушу. В 1590 году местный ваятель на основе облика этого носорожьего черепа создал скульптурный фонтан, изображавший дракона. Данный череп до сих пор хранится в этом городе, в музее земли Каринтия. Скелет носорога, найденный в 1663 году близ немецкого города Кведлинбург, после изучения известным учёным О. фон Герике был объявлен останками другого мифического существа — единорога. Костные останки носорога начали привлекать внимание академической науки в последней трети XVIII века. Рассказы сибирских аборигенов о когтях огромных птиц заинтересовали многих российских и западноевропейских учёных, которые сопоставили находки носорожьих рогов с легендами о гигантских грифах, упоминавшихся ещё античными авторами (например, Геродотом). Некоторые исследователи второй половины XVIII века полагали, что ископаемые рога действительно являлись когтями огромной ископаемой птицы. В данном случае авторов смущала необычная форма рогов, не похожая на вид привычных им рогов африканских и азиатских носорогов. В начале XIX века известный исследователь Арктики М. М. Геденштром сомневался в принадлежности останков носорога, считая, что находимые рога более похожи на когти гигантской птицы: Иногда вместе с сими головами находят вещество, похожее более на ноготь от когтей, нежели на рог… Бродячие по берегам Ледовитого моря юкагиры стараются отыскивать эти когти. Из свежих выделывают они к лукам подкладочную кость, полагаемую под деревянную дугу лука для умножения его упругости… ногтевый юкагирский лук превосходит все таковые упругостью, и стрела, пущенная из него кверху, теряется совершенно из виду. Юкагиры называют головы и когти сии птичьими, и много между ними сказок о сей чудесной величины птице… Некоторые из видевших сии головы сочли их носорожьими, а когти рогом сего зверя. Узкость рога приписывали действию мороза, якобы сплюснувшего природную округлость. Но несоразмерная с шириною длина головы заставляют сомневаться в сём заключении. Рог носорога конический, а не плоский и треугольный; цвет его не жёлто-зеленый, и он не имеет коленцев. Значительный вклад в изучение шерстистого носорога внёс знаменитый германско-российский натуралист и путешественник П. С. Паллас, который по результатам экспедиции 1769 года представил основательный труд с указаниями мест нахождения останков носорога, описанием его черепа и двух рогов. Им было окончательно установлено, что находимые костные останки принадлежали именно носорогам, а не неким неизвестным животным. В 1772 году в Иркутске Палласу удалось приобрести у местного населения мумифицированные голову и две ноги носорога, после чего уже не оставалось сомнений в том, что в прошлом эти животные населяли не только тропики, но и северные территории. Чуть позднее Паллас подробно описал другой череп и нижнюю челюсть, найденные им также в Забайкалье. Древность шерстистого носорога была окончательно доказана благодаря усилиям российского академика Ф. Ф. Брандта, который по итогам многолетней работы около 1865 года установил, что ископаемый сибирский носорог был представителем мамонтовой фауны и существовал одновременно с пещерными людьми. Значительным подспорьем в изучении носорога стали новые находки частей тела и почти полного скелета в 1850—1870-е годы. Бо́льшая часть значительных находок относится к зоне вечной мерзлоты Сибири, вне которой найдены только два трупа носорогов (оба — на Западной Украине в районе села Старуня). Очень существенно расширить сведения об образе жизни и питании носорогов позволили новые находки нескольких особей, сделанные российскими учёными в 2007 году в бассейне Колымы. История классификации Первым исследователем, давшим шерстистому носорогу латинское наименование, был упоминавшийся П. С. Паллас, назвавший зверя Rhinoceros lenensis (лат. Rhinoceros — носорог, lenensis — ленский, с реки Лена). Приоритет Палласа в описании носорога, как подчеркивают современные учёные, очевиден, но его вклад оказался невостребованным из-за того, что его труды были опубликованы в то время в России, а в Европе распространения не получили. К тому же после Палласа в России научное сообщество не возвращалось к исследованиям древнего носорога до 1840-х годов, несмотря на новые ископаемые находки. В 1799 году известный немецкий натуралист И. Ф. Блуменбах присвоил носорогу наименование Rhinoceros antiquitatis (букв. — носорог древний). По всей видимости, Блуменбах классифицировал носорога, не видя воочию его костей или черепа, хотя пользовался описаниями черепа, найденного в Германии. Однако ещё долгое время не удавалось связать шерстистого носорога с находками его рогов. В 1822 году немецкий зоолог Г. Х. фон Шуберт на основании изучения рогов даже описал вид вымершего колоссального грифа, дав ему биноминальное название Gryphus antiquitatis (букв. — гриф древний). Носорога исследовал и знаменитый французский биолог Ж. Кювье, также пришедший к выводу о необходимости выделить отдельный вид и давший ему в 1832 году другое название — Rhinoceros tichorinus (греч. τυχοσ — стена, то есть с носом, подобным стене, что отражало наличие у зверя окостеневшей носовой перегородки). Впрочем, это название не получило широкой популярности. Название, данное Блуменбахом, было превалирующим до 1850-х годов, однако было не совсем корректным, поскольку могло относиться ко всем носорогам вообще и не учитывало индивидуальных морфологических черт шерстистого носорога. Затем стало общеупотребительным другое родовое название — Coelodonta («полостнозубый», с полыми зубами), которое хорошо отражало характерную особенность зубов шерстистого носорога. Это название было предложено ещё в 1831 году немецким палеонтологом Г. Бронном. Долгое время оставался нерешённым вопрос о принадлежности загадочных «когтей» гипотетических гигантских грифов. Тождество этих находок с рогами древнего носорога удалось доказать профессору Московского университета Г. И. Фишеру фон Вальдгейму. Облик Внешний вид и особенности строения Шерстистый носорог внешне был типичным представителем своего семейства. Тем не менее, несмотря на общее сходство со своими современными сородичами, он отличался от них телосложением. Шерстистый носорог был более коротконогим, тело его было значительно более вытянуто, голова тоже относительно более вытянута. Загривок шерстистого носорога поднимался мощным горбом, который был образован сильно развитыми мышцами, предназначенными для поддержания тяжести огромного рога и принятия нагрузок при ударах рога о землю при кормёжке. Горб содержал и значительное количество жира, необходимого как запас питательных веществ на случай бескормицы. Ноги шерстистого носорога, как и у современных носорогов, были трёхпалыми. Важной чертой шерстистого носорога было отсутствие резцов и клыков; прочие зубы были, в сравнении с зубами современных носорогов, более мощными и высокими и с утолщённой эмалью. Весьма примечательно, что зубы шерстистого носорога, как и других близкородственных ему носорогов рода Coelodonta, имели открытую внутреннюю полость. Как следует из названия, шерстистый носорог был покрыт длинной шерстью. Шерсть редко находят на ископаемых тушах, но сохранившиеся образцы — рыже-бурого цвета, иногда с желтоватым оттенком. Под грубым кроющим волосом находился тонкий густой подшёрсток, на холке и шее имелось подобие гривы из длинных и жёстких волос, конечности были покрыты более короткой шерстью. Тело оканчивалось 45—50-сантиметровым хвостом с кисточкой грубых волос на конце. У самок было два соска, находившихся в паховой области. Впервые соски обнаружены у самки, найденной в 1907 году у упомянутого села Старуня; они имели длину 20 и 16 мм. Ряд внешних черт шерстистого носорога свидетельствует о его отличной приспособленности к длительным сильным морозам. Так, его уши были относительно намного меньше, чем у носороговых тропических широт (сохранившиеся уши ископаемых взрослых носорогов имеют длину не больше 24 см, в то время как у современных носорогов, живущих в жарком климате, — около 30 см), хвост тоже относительно намного более короткий. Такие черты свойственны вообще всем животным, обитающим в холодном климате, поскольку более короткие хвост и уши уменьшают общую площадь тела, через которую происходит потеря тепла. Шкура шерстистого носорога была очень толстой, что тоже снижало потерю тепла организмом. Её толщина на различных участках тела варьировала от 5 до 15 мм, причём самой толстой она была на груди и плечах. Рога шерстистого носорога Шерстистый носорог имел два рога, причём рога были как у самцов, так и у самок. По своей структуре рога шерстистого носорога не отличались от рогов современных носорогов: они не имели никакой скелетной основы на костях черепа и состояли из плотно сросшихся волосовидных волокон. Однако форма его рогов была весьма своеобразна. Если у современных видов рога в сечении имеют приблизительно округлые очертания, то оба рога шерстистого носорога сильно сжаты с боков. Передний рог достигал значительных размеров и при большой длине был загнут назад. Его длина часто была около метра и даже больше, до 1,4 м, вес доходил до 15 кг. У одного из носорогов (вероятно, некрупной особи), найденных в 2007 году в бассейне Колымы, длина переднего рога по внешнему краю была 84,5 см, основание имело длину 22,9 см при ширине 12,3 см; толщина в середине была всего 23 мм. Второй рог был длиной 15 см при основании 14,6×8 см Второй, задний рог был значительно короче — не больше полуметра. Передний рог был направлен вперёд в существенно большей степени, чем у современных носорогов. Примечательно, что носовая перегородка шерстистого носорога была полностью окостеневшей, чего не наблюдается у современных носорогов. Это, видимо, ещё одно приспособление к усиленным нагрузкам на рог и, соответственно, на всю морду при кормёжке. Впрочем, у самок и молодняка перегородка нередко была не полностью окостеневшей. Передняя поверхность первого рога, как правило, хорошо отполирована из-за постоянного трения о снег. Интересно, что потёртости обнаружены не только на переднем, но и на заднем роге шерстистого носорога, который никак не мог достать им до поверхности снега, разгребая его во время жировок. Возможно, эти потёртости вызваны ударами о рога других носорогов во время схваток с сородичами в период спаривания. Число целых и хорошо сохранившихся рогов в музейных коллекциях достаточно невелико по сравнению с экспонатами других частей тела носорога. Однако в первое десятилетие XXI века число доступных учёным рогов заметно увеличилось, в значительной степени благодаря привлечению бизнеса и частных коллекций. До 1990-х годов самая значительная коллекция рогов из 30 штук находилась в Зоологическом музее РАН в Санкт-Петербурге, но в 1995 году было положено начало другому крупному собранию в московском Музее ледникового периода, которое в 2010 году тоже достигло 30 единиц. Размер Шерстистый носорог был очень крупным животным, не уступавшим по размерам современным носорогам. Высота его в плечах была около 1,5 м, достигая у крупных особей 1,9 и даже 2 м, длина тела — до 4,5 м. Мумифицированный труп самки, найденный в 1972 году в поселке Чурапча в восточной Якутии, имел длину 3,2 м при высоте в плечах 1,5 м. На туше сохранились оба рога, причём передний, саблевидно изогнутый, имел длину 1,25 м. У двух носорогов, с длиной тела 3,55 и 3,58 м, высота в холке была 1,53 м. Оценочный вес носорога, туша которого в хорошей степени сохранности была найдена во время упомянутых исследований в 2007 году, — 1,5 т (вес мумифицированного трупа — 850 кг). Вероятно, это был не самый крупный экземпляр; высота его в плечах — 1,42 м. Хвост был длиной 40 см, ухо (другое не сохранилось) — 12 см. Глаза, как и у всех носорогов, были маленькими — диаметр глазных яблок их не превышал 5 см, а наружное пространство между веками — около 3 см. Крупные носороги могли весить, по оценкам, до 3,5 т, хотя на большей части ареала они не достигали столь большого веса. Таким образом, шерстистый носорог по весу и размеру в среднем был равен современному африканскому чёрному носорогу, отдельные же, наиболее крупные особи, возможно, принадлежавшие к крупным подвидам, не уступали белому носорогу (крупнейшему из живущих носороговых). Российские исследователи, изучившие несколько ископаемых туш шерстистого носорога, сравнивали его по размеру с современным яванским носорогом. В любом случае среди всех представителей мамонтовой фауны шерстистый носорог был вторым по величине зверем, уступая только мамонту. Образ жизни Общие особенности Согласно работам британских палеонтологов 2010-х годов, телосложение и другие особенности строения шерстистого носорога несомненно говорят о его специализированной приспособленности к обитанию на открытых пространствах с холодным климатом, «минимальным» снеговым покровом и преимущественно травянистой растительностью. Нет оснований полагать, что шерстистый носорог вёл образ жизни, сильно отличный от образа жизни современных носорогов. Вероятно, он, как и современные виды, значительную часть времени пасся, жируя в наиболее богатых кормом местах в долинах рек и вблизи водоёмов. Шерстистый носорог, скорее всего, аналогично современным носорогам вёл одиночный образ жизни, не образуя стад и групп. Изучение большого количества носорожьих черепов и отдельных челюстей (268 и 150 штук соответственно) свидетельствует, что темп износа зубов шерстистого носорога почти в точности совпадал с износом зубов современных африканских носорогов. Исследователи на этом основании сделали вывод об идентичности возрастных стадий шерстистого и современных носорогов и, следовательно, максимальной продолжительности жизни — 40—45 лет. Питание Носорог, обитавший на открытых пространствах степей и лесотундры, питался, по-видимому, травянистой растительностью, срывая её с почвы. Широкая верхняя губа говорит в пользу питания носорога преимущественно травой и другой растительностью, которую приходилось срывать непосредственно с земли. Такая же форма верхней губы имеется у ныне живущего белого носорога, который с помощью широкой губы срывает растения с почвы. Носорог явно не мог питаться подземными частями растений (корнями, клубнями и т. п.) из-за отсутствия развитых резцов, что не позволяло ему выкапывать корм из земли. О питании преимущественно травами, а не ветвями деревьев и кустарников, говорит и специфический показатель — угол между плоскостью затылка и основанием черепа. У шерстистого носорога угол практически прямой — это типично для копытных, срывающих траву с земли (у чёрного и индийского носорогов, поедающих ветки деревьев, этот угол острый). Изучение остатков корма во внутренних частях упомянутого трупа самки носорога, обнаруженного в посёлке Чурапча, показало следующее (проводился палинологический анализ, то есть исследование остатков пыльцы растений): злаковые растения составили 89 %, сложноцветные (цветы) 4,5 %, полынь 2,5 %. Обнаружена также пыльца осоковых, гречишных, маревых, лютиковых, крестоцветных. Пыльцевые зёрна древесных видов единичны. Отмечены споры мхов. Сходные данные получены и из грунта, в котором находилась туша. Новые данные (2012 года) подтверждают, что основой корма носорога служила наземная травянистая растительность, в том числе злаки. Впрочем, советские источники 1960-х годов сообщали об обнаружении в пастях хорошо сохранившихся трупов носорогов, помимо таких растений, как брусника, остатков хвои ели, пихты, лиственницы, листьев ивы и берёзы. Находка прекрасно сохранившегося носорога в 2007 году в бассейне Колымы с датировкой 39,14 тыс. ± 390 лет позволила провести чрезвычайно подробное исследование остатков его корма. Оно подтвердило, что древесного и кустарникового корма среди содержимого внутренностей было мало — в основном ива и берёза, крайне редко встречались сосна и лиственница. В целом остатки древесно-кустарниковой растительности составили всего 0,62 %, а свыше 98 % — травы и злаковые. Отмечены также мхи (менее 1 %). Климат основного биотопа носорога — тундростепи — был чрезвычайно холодным, но весьма сухим и малоснежным. Высота снежного покрова обычно не превышала 20—25 см, что позволяло носорогам легко добираться до подснежной растительности. Ряд источников указывает, что найденные рога шерстистых носорогов носят следы трения о снег. Характер стёртостей говорит о том, что носорог часто двигал головой из стороны в сторону. Это могло свидетельствовать о том, что носороги раскапывали снег рогом, добывая находившуюся под ним растительность. Подробные исследования структуры рогов шерстистого носорога подтвердили их высокую прочность, равно как и то, что рог использовался зверем не только как защитное и «турнирное» оружие, но и для разгребания снега. Размножение О размножении шерстистого носорога практически ничего не известно. Оценки и выводы на этот счёт делаются на основе сравнения с размножением современных носорогов. Считается, что если такая аналогия верна, то носороги образовывали пары раз в 3—4 года на короткое время, необходимое для спаривания. Самцы, видимо, в этот период вступали друг с другом в схватки за обладание самкой. Наличие у самки только двух сосков говорит о том, что она рожала обычно одного, значительно реже двух детёнышей. Беременность продолжалась примерно полтора года. Детёныш оставался с матерью несколько месяцев (до двух лет), после чего искал для себя собственную индивидуальную территорию. Такой темп размножения означал, что естественное воспроизводство шерстистых носорогов было очень медленным — за 20—25 лет фертильности самка могла произвести на свет всего 6—8 детёнышей. Развитие молодняка, видимо, было схожим с таковым у современных видов. Например, процесс развития и смены молочных зубов у шерстистого носорога совпадает с такими же данными относительно детёнышей белого и чёрного носорогов. В то же время ранние возрастные стадии шерстистого носорога изучены плохо из-за полного отсутствия ископаемых трупов молочных детёнышей. Ареал К концу рисского оледенения (около 130 тыс. лет назад) ареал шерстистого носорога занял огромное пространство, включавшее практически всю Евразию к северу от тропической зоны. Носорог населял всю Европу (исключая юг Скандинавии и наиболее южные области Европы, например, юг Иберийского полуострова), Русскую равнину, юг Западной и Восточную Сибирь, Приморье, Монголию и северный Китай, достигая в крайних точках на севере 72°, а на юге 33° северной широты. Находки шерстистых носорогов случаются даже на Новосибирских островах. Носорог, по-видимому, отсутствовал в Японии, а в Европе — на острове Ирландия, поскольку там не найдено его костей. В северных частях центральной Сибири носорог тоже не был распространён. Отсутствие ископаемых останков этого носорога в Северной Америке говорит о том, что там носорог не встречался, и представляет для науки определённую загадку. Остаётся неясным, почему носороги не перешли на этот континент, хотя другие крупные животные, например мамонт и степной бизон, смогли перебраться туда по суше, находившейся на месте современного Берингова пролива (т. н. Берингии), — тем более, что на Чукотке носороги водились. Российскими палеонтологами выдвигались предположения, что носорог не перешёл в Северную Америку из-за сильной пищевой конкуренции со стороны других крупных копытных в Берингии, где кормовая база была весьма ограниченной (травяная растительность присутствовала лишь в узкой прибрежной полосе, в то время как остальная территория была занята ледниками). Утверждается также, что миграционный потенциал носорога в сравнении с другими травоядными плейстоцена — мамонтами, бизонами, лошадьми — был низок, поскольку носороги не образуют стад. Не исключаются отдельные заходы носорогов на североамериканский континент, но область постоянного обитания, скорее всего, на его территорию никогда не распространялась. Эволюция и систематика Эволюция Вероятнее всего, непосредственные предки шерстистых носорогов возникли около 2 млн лет назад в Восточной Азии, в районе северных предгорий Гималаев. Среди вымерших носороговых наиболее близкими к шерстистому являются носороги-эласмотерии (Elasmotherium), которые появились на эволюционной арене раньше рода Coelodonta. Эти две линии разделились в первой половине миоцена. Род Coelodonta (и, в частности, шерстистый носорог) оказался по сравнению с эласмотериями значительно менее специализированным и более приспособленным к разнообразию условий. Вероятно, первоначальная эволюция рода происходила на влажных пространствах, чем объясняется отсутствие останков Coelodonta в миоценовых отложениях. Развитие шерстистых носорогов начиналось в условиях безморозного климата, а адаптация к холоду (шёрстный покров и т. д.) могла возникнуть на фоне колебаний климата в раннем плейстоцене на территории вокруг Гималаев и к северу от них. Другие источники говорят, что наиболее близкой шерстистому носорогу группой были раннеплейстоценовые носороги рода Stephanorhinus, в частности, вид Stephanorhinus hemitoechus. На протяжении нескольких сотен тысяч лет шерстистые носороги жили в центральном Китае и к востоку от Байкала. Считается, что шерстистый носорог произошёл от более раннего представителя рода — целодонты тологойской (лат. C. tologoijensis). В качестве предка шерстистого упоминается также и другой носорог, относившийся к среднему плиоцену, Coelodonta thibetana. Было высказано предположение, что выделение шерстистого носорога в самостоятельный вид произошло в конце раннего плейстоцена (более 300 тыс. лет назад) на севере Тибетского нагорья. Другие источники говорят, что более вероятно, что территория формирования вида охватывала северный и западный Китай, Прибайкалье и Монголию. Отсюда шерстистые носороги расселились на север и на запад, в Европу. Шерстистый носорог стал одним из наиболее распространённых обитателей тундростепи, типичнейшим представителем мамонтовой фауны. То, что первоначальный ареал этого вида находился в Азии, подтверждается возрастом ископаемых останков носорога. Так, наиболее древние находки относятся к Восточной Сибири, а относящиеся к более позднему времени — сделаны ближе к Европе. Расселение шерстистого носорога шло в северном, восточном и западном направлениях. Распространяясь из своего первоначального ареала, носорог проявил высокую степень адаптации к менявшимся климатическим условиям. Первоначально он не был в Европе доминирующим видом носороговых, но при очередном наступлении ледников и похолодании климата вытеснил там, равно как и в степях Евразии, других, более теплолюбивых носороговых из их экологических ниш. Это касается в том числе и таких крупных и широко распространённых носорогов, как представители рода эласмотерий и носорог Мерка. Ближайшим современным родственником (хотя и достаточно дальним) шерстистого носорога считается почти вымерший суматранский носорог, что подтверждается результатами генетических исследований последних лет. Родственные связи носороговых, включая шерстистого, представлены на следующей кладограмме: Ronzotherium Lartetotherium Ceratotherium simum (белый носорог) Diceros bicornis (черный носорог) Dicerorhinus sumatrensis (суматранский носорог) Rhinoceros Rhinoceros sondaicus (яванский носорог) Rhinoceros unicornis (индийский носорог) Dihoplus megarhinus Dihoplus kirchbergensis Dihoplus pikermiensis Dihoplus ringstroemi Stephanorhinus etruscus Stephanorhinus hundsheimensis Stephanorhinus hemitoechus Coelodonta Coelodonta thibetana Coelodonta nihowanensis Coelodonta tologoijensis Coelodonta antiquitatis (шерстистый носорог) Подвиды Вопрос о подвидах шерстистого носорога до конца не прояснён, однако большинство источников сходится в том, что на огромном ареале существовало несколько подвидов и локальных форм этого животного. Они отличались, помимо мелких морфологических деталей, телосложением и размером. Различия в строении черепа европейских и сибирских носорогов были замечены ещё в 1970-е годы. Некоторые советские палеонтологи выделяли три подвида этого носорога: Coelodonta antiquitatis jacuticus из среднего плейстоцена и C. a. pristicus и C. a. humilis — из верхнего плейстоцена. В этом вопросе исследователи руководствовались различиями в строении зубов. Однако эти выводы ставятся под сомнение другими палеонтологами. В конце 1980-х годов был описан подвид Coelodonta antiquitatis praecursor, свойственный периоду рисского оледенения и найденный на севере Греции. Он мог быть предком более поздних форм шерстистого носорога в Европе. Вопрос о выделении нового вида шерстистого носорога По мнению авторитетных российских исследователей, подробно изучавших шерстистого носорога, известная учёным популяция этого животного представляла собой два отдельных, хотя и близкородственных вида — Coelodonta antiquitatis и Coelodonta lenensis (букв. — ленский, по названию реки Лена). «Ленский носорог» сформировался в условиях холодного климата открытых ландшафтов Центральной Азии и отличался крупным размером, мощным телосложением, укороченными конечностями, утолщённой эмалью зубов и другими приспособительными к холоду и грубому корму чертами. Этот носорог быстро проник в северные широты и распространился в Забайкалье и Якутии. Во время максимального наступления ледников он расселился по остальной Азии и заселил Восточную Европу. В Западной Европе, согласно этим исследованиям, водился носорог, который обычно считается собственно шерстистым носорогом (Coelodonta antiquitatis). Он был несколько мельче, чем C. lenensis, и был более свойственен биотопу с преобладанием лесостепи. Несмотря на проникновение в холодный период в его ареал более крупного C. lenensis, он сохранил свою нишу. В периоды потепления он расширял свой ареал, в свою очередь проникая в Восточную Европу и дальше на восток в Сибирь. В то же время сам автор исследования подчёркивает, что вопрос о разделении шерстистого носорога на два вида требует дальнейшего изучения. Новые ископаемые находки, очевидно, дадут больше информации об этом. Вымирание Причины вымирания Вымирание шерстистого носорога, выразившееся первоначально в сокращении его ареала, началось во время потепления климата и начала отступления ледников в эпоху голоцена. Климат, становившийся всё более тёплым и влажным, характеризовался сильным увеличением высоты снежного покрова, к чему шерстистый носорог был приспособлен плохо. Если слой снега превышал 35—40 см, ноги носорога проваливались глубже скакательного сустава, что значительно затрудняло его движения. В ещё более глубоком снегу носороги увязали по брюхо и, становясь практически беспомощными, могли кормиться лишь с большим трудом. Кроме того, для такого коротконогого и массивного зверя представляли опасность естественные ловушки, появившиеся в период потепления, — пустоты от вытаивающих ледяных жил, глубокие эрозионные промоины, топкие берега термокарстовых озёр и ручьёв. Показательно, что большинство находок трупов носорогов относится именно к случаям гибели зверей в подобных подснежных или подлёдных ямах. Как результат потепления, на место тундры и степей пришли леса, кустарниковая и травяная растительность сократилась. Соответственно, сильно сузилась и кормовая база носорога. В сочетании с трудностями при кормёжке в глубоком снегу это начало подрывать популяцию шерстистого носорога, не приспособленного к таким условиям. В любом случае, по словам палеонтологов, проводивших самые последние исследования, изменение климата и связанное с ним изменение растительности стали основным фактором вымирания этого носорога (как, впрочем, и других представителей плейстоценовой мегафауны — мамонта, пещерного льва, пещерного медведя и др.). Выбивание носорогов первобытным человеком также рассматривается как важный фактор исчезновения этого животного. Особенное значение этот фактор приобрёл на поздних стадиях сокращения ареала носорога. При общем упадке популяции шерстистого носорога давление со стороны человека могло сделать процесс его вымирания необратимым, с учётом медленного естественного воспроизводства этого зверя (что характерно для всех носороговых вообще). Учёными подчёркивается, что при общем кризисе мамонтовой фауны носорог оказался одним из самых уязвимых видов. При этом, несмотря на естественные причины сокращения популяции шерстистого носорога, точку в его вымирании поставил человек. Хронология вымирания Сокращение численности шерстистого носорога началось, видимо, в западных частях его обширного ареала, что увязывается непосредственно с отступлением ледника и связанными с этим климатическими изменениями. На Британских островах он исчез около 35 тыс. лет назад, затем стал исчезать из приатлантической части Западной Европы. По мнению упоминавшихся британских специалистов, последним районом обитания носорогов стала северо-восточная Сибирь, где популяция продержалась ещё довольно долгое время, окончательно исчезнув около 14 тыс. лет назад. Эта дата совпадает с последним межледниковым потеплением, когда климат стал на некоторое время значительно более влажным, чем за предшествовавшие 50 тыс. лет. В районе Байкала самые поздние находки имеют возраст в 16,1 тыс. лет, столько же — на Новосибирских островах, 16,5 тыс. лет — на Чукотке. В целом, как утверждали британские палеонтологи, на 2012 год не было известно ни одной находки костей носорога моложе 14 тыс. лет, хотя, возможно, некоторые популяции этого животного просуществовали некоторое время и позднее. Часто в источниках, впрочем, можно встретить информацию о полном вымирании шерстистого носорога лишь 10 тыс. лет назад, в том числе и со ссылкой на результаты радиоуглеродного анализа возраста находок. Это касается популяций, в частности, на Урале и в Западной Сибири. Именно к этому региону относятся самые «молодые» в Евразии останки носорога. В одной из публикаций РАН за 2008 год говорится, что в северных частях указанного ареала носорог существовал до 10 700 лет назад. По другим данным, в 2008 году российские палеонтологи обнаружили в Новолялинском районе Свердловской области кости носорога, жившего около 9 тыс. лет назад. Однако существует мнение, что последние шерстистые носороги (ареал которых, вероятно, на последних стадиях существования распадался на изолированные популяции, имевшие статус подвидов) обитали там, откуда этот вид начал своё первоначальное распространение, — на территории северного Китая и Монголии. Шерстистый носорог и человек Носорог и первобытный человек Носорог, видимо, не принадлежал к наиболее частым объектам охоты древних людей. Показательно, что останки и/или изображения шерстистого носорога связаны лишь с 11 % известных стоянок палеолитических племён Сибири. Тем не менее, существуют несомненные свидетельства того, что доисторические люди охотились на шерстистого носорога. Показательно, что в Западной Европе, в частности Франции, бо́льшая часть находок останков носорога приходится на стоянки палеолитического человека. Один из трупов носорога, найденный в 1907 году на Западной Украине, имел прижизненные повреждения, полученные от человека. У плеча и бедра были обнаружены следы ранения острым предметом, а вблизи туши было обнаружено сохранившееся копьё. Однако этот носорог не попал в руки охотников — он погиб, провалившись в яму, наполненную озокеритом, благодаря чему сохранился весьма полно. Мясо и жир носорогов, очевидно, употреблялись в пищу, а рога и кости использовались для разнообразных поделок. На берегу реки Яна найдены полуметровые копьеметалки, изготовленные из рога шерстистого носорога около 27 тыс. лет назад. Предполагается, что одним из главных способов охоты на носорога была поимка его в ловчие ямы. Ещё в 1950—1960-е годы советскими специалистами выдвигались предположения, что шерстистый носорог вымер под воздействием антропогенного давления, из-за усиленной охоты. Интересно, что автор этой гипотезы (И. Г. Пидопличко) утверждал, что носороги исчезли только в X веке н. э. Впрочем, мнение о чрезмерной добыче людьми как об одном из факторов вымирания шерстистого носорога встречается и в других источниках. Имеются некоторые свидетельства того, что шерстистый носорог играл существенную роль в религиозных воззрениях людей мадленской культуры (поздний палеолит Западной Европы). Изучение многочисленных и хорошо сохранившихся рисунков в пещере Ляско (Франция, Перигор) наводит исследователей на мысль, что носорог мог олицетворять для авторов изображений силы зла и смерти. Характерно, что, в отличие от мамонта, зубра, тура и оленя, рога и кости носорога не использовались в захоронениях мадленцев. При изучении позднепалеолитических стоянок в Сибири (Мальта́ и Буреть в Усольском районе Иркутской области) найдены не только многочисленные кости, но и рога шерстистого носорога. Возможно, это указывает на промысел этого зверя не только для добычи мяса, но и в религиозных целях. Не исключено, что именно отсюда происходит стойкое поверье народов Азии в чудодейственную силу носорожьего рога, приписывающее ему свойства афродизиака. Наскальные изображения носорога Изображения шерстистого носорога достаточно редко, по сравнению с другими древними животными, встречаются среди наскальных рисунков, относящихся к верхнему палеолиту. Наиболее изучены (по причине лучшей изученности европейских пещер) изображения носорогов в странах Западной Европы. Известны рисунки носорога из пещеры в районе Гённерсдорфа (Германия, Рейнланд-Пфальц) и среди знаменитых изображений в упомянутой пещере Ляско. Сразу 65 изображений находятся в пещере Шове во французском департаменте Ардеш и в пещере Руффиньяк в департаменте Приморская Шаранта. На некоторых рисунках видны попытки изобразить длинную шерсть этого зверя. Иногда встречаются чёрточки на теле носорога, изображавшие, возможно, складки шкуры. Много изображений, относящихся также к периоду европейского мадлена, имеется в известной Каповой пещере в Башкортостане. Хорошо сохранившиеся изображения носорога были обнаружены в 1983 году в Быркинских скалах в Приаргунском районе в южном Забайкалье. Шерстистый носорог в современной культуре Шерстистый носорог, как один из важнейших представителей плейстоценовой фауны, привлекал внимание многих авторов, писавших научно-популярные и фантастические произведения, описывавшие животный мир последней ледниковой эпохи. Среди наиболее известных произведений на русском языке, в которых фигурирует шерстистый носорог, — фантастические романы известного писателя и учёного В. А. Обручева «Плутония» и «Земля Санникова», в которых подробно повествуется о древней фауне, случайно сохранившейся в изолированных местах Земли. В «Земле Санникова» герои не раз сталкиваются с носорогами: Через несколько секунд по траве с таким же глухим рёвом пробежали один за другим три носорога, которых успели рассмотреть лучше. Спереди был самец с огромным рогом на морде, позади которого возвышался второй рог, гораздо короче. За ним следовала самка с одним небольшим рогом, а в хвосте — детёныш, безрогий, еле поспевавший на своих коротких ножках за родителями. Все трое были покрыты редкой, но довольно длинной чёрно-бурой шерстью. В качестве одного из представителей плейстоценовой фауны шерстистый носорог показан в шестой серии научно-популярного сериала канала BBC «Прогулки с чудовищами» (англ. Walking with Beasts). Некоторые энтузиасты всерьёз рассматривают возможность клонировать шерстистого носорога, используя генетический материал из ископаемых туш и самку какого-либо из современных носорогов в качестве суррогатной матери, чтобы восстановить популяцию этого животного. Такие меры предлагаются, например, в рамках проекта по восстановлению мамонтовой фауны «Плейстоценовый парк» в Якутии. См. также Неандерталец Кроманьонец Плейстоценовая мегафауна Мамонты Четвертичный период Напишите отзыв о статье "Шерстистый носорог" Примечания Литература Брандт Ф. Ф. Об ископаемом носороге (Rhinoceros tichorhinus) // Натуралист. 1865. Т. 2. № 15. С. 279-286. Гарутт Н. В. Мамонт и его окружение: 200 лет изучения. — М., 2001. Громова В. Краткий обзор четвертичных млекопитающих Европы (опыт сопоставления). — М., 1965. Орлов Ю. А. (глав. ред.). Основы палеонтологии. — М., 1962. — Т. 13 (Млекопитающие). Ермолова Н. М. Териофауна долины Ангары в позднем антропогене. — Новосибирск, 1978. Тернер А. Большая энциклопедия доисторических животных. — 2006. — ISBN 5-488-00539-0, ISBN 978-5-488-02165-5. Brandt J. F. Sendschreiben an Alexander von Humboldt, Mittheilungen über das Mammuth, das büschelhaarige Nashorn (Rhinoceros tichorhinus) namentlich die in den Backenzähnen des letzteren von Brandt entdeckten Futterreste, und über Rhytina enthaltend // Monatsber Berliner Akademie. 1846. S. 222-227. Brandt J. F. Spuren von Schneidezähnen oder deren Alveolen bei Rhinoceros tichorhinus // Bull. Acad. sci. St.-Ptb. 1848. Т. 7. S. 305-310. Martin P. S., Klein R. G. Quaternary Extinctions. A Prehistoric Revolution.. — Tucson, AZ, 1984. — ISBN 0-8165-1100-4.

Отрывок, характеризующий Шерстистый носорог

О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.
В одну из минут, когда на сцене всё затихло, ожидая начала арии, скрипнула входная дверь партера, на той стороне где была ложа Ростовых, и зазвучали шаги запоздавшего мужчины. «Вот он Курагин!» прошептал Шиншин. Графиня Безухова улыбаясь обернулась к входящему. Наташа посмотрела по направлению глаз графини Безуховой и увидала необыкновенно красивого адъютанта, с самоуверенным и вместе учтивым видом подходящего к их ложе. Это был Анатоль Курагин, которого она давно видела и заметила на петербургском бале. Он был теперь в адъютантском мундире с одной эполетой и эксельбантом. Он шел сдержанной, молодецкой походкой, которая была бы смешна, ежели бы он не был так хорош собой и ежели бы на прекрасном лице не было бы такого выражения добродушного довольства и веселия. Несмотря на то, что действие шло, он, не торопясь, слегка побрякивая шпорами и саблей, плавно и высоко неся свою надушенную красивую голову, шел по ковру коридора. Взглянув на Наташу, он подошел к сестре, положил руку в облитой перчатке на край ее ложи, тряхнул ей головой и наклонясь спросил что то, указывая на Наташу.
– Mais charmante! [Очень мила!] – сказал он, очевидно про Наташу, как не столько слышала она, сколько поняла по движению его губ. Потом он прошел в первый ряд и сел подле Долохова, дружески и небрежно толкнув локтем того Долохова, с которым так заискивающе обращались другие. Он, весело подмигнув, улыбнулся ему и уперся ногой в рампу.
– Как похожи брат с сестрой! – сказал граф. – И как хороши оба!
Шиншин вполголоса начал рассказывать графу какую то историю интриги Курагина в Москве, к которой Наташа прислушалась именно потому, что он сказал про нее charmante.
Первый акт кончился, в партере все встали, перепутались и стали ходить и выходить.
Борис пришел в ложу Ростовых, очень просто принял поздравления и, приподняв брови, с рассеянной улыбкой, передал Наташе и Соне просьбу его невесты, чтобы они были на ее свадьбе, и вышел. Наташа с веселой и кокетливой улыбкой разговаривала с ним и поздравляла с женитьбой того самого Бориса, в которого она была влюблена прежде. В том состоянии опьянения, в котором она находилась, всё казалось просто и естественно.
Голая Элен сидела подле нее и одинаково всем улыбалась; и точно так же улыбнулась Наташа Борису.
Ложа Элен наполнилась и окружилась со стороны партера самыми знатными и умными мужчинами, которые, казалось, наперерыв желали показать всем, что они знакомы с ней.
Курагин весь этот антракт стоял с Долоховым впереди у рампы, глядя на ложу Ростовых. Наташа знала, что он говорил про нее, и это доставляло ей удовольствие. Она даже повернулась так, чтобы ему виден был ее профиль, по ее понятиям, в самом выгодном положении. Перед началом второго акта в партере показалась фигура Пьера, которого еще с приезда не видали Ростовы. Лицо его было грустно, и он еще потолстел, с тех пор как его последний раз видела Наташа. Он, никого не замечая, прошел в первые ряды. Анатоль подошел к нему и стал что то говорить ему, глядя и указывая на ложу Ростовых. Пьер, увидав Наташу, оживился и поспешно, по рядам, пошел к их ложе. Подойдя к ним, он облокотился и улыбаясь долго говорил с Наташей. Во время своего разговора с Пьером, Наташа услыхала в ложе графини Безуховой мужской голос и почему то узнала, что это был Курагин. Она оглянулась и встретилась с ним глазами. Он почти улыбаясь смотрел ей прямо в глаза таким восхищенным, ласковым взглядом, что казалось странно быть от него так близко, так смотреть на него, быть так уверенной, что нравишься ему, и не быть с ним знакомой.
Во втором акте были картины, изображающие монументы и была дыра в полотне, изображающая луну, и абажуры на рампе подняли, и стали играть в басу трубы и контрабасы, и справа и слева вышло много людей в черных мантиях. Люди стали махать руками, и в руках у них было что то вроде кинжалов; потом прибежали еще какие то люди и стали тащить прочь ту девицу, которая была прежде в белом, а теперь в голубом платье. Они не утащили ее сразу, а долго с ней пели, а потом уже ее утащили, и за кулисами ударили три раза во что то металлическое, и все стали на колена и запели молитву. Несколько раз все эти действия прерывались восторженными криками зрителей.
Во время этого акта Наташа всякий раз, как взглядывала в партер, видела Анатоля Курагина, перекинувшего руку через спинку кресла и смотревшего на нее. Ей приятно было видеть, что он так пленен ею, и не приходило в голову, чтобы в этом было что нибудь дурное.
Когда второй акт кончился, графиня Безухова встала, повернулась к ложе Ростовых (грудь ее совершенно была обнажена), пальчиком в перчатке поманила к себе старого графа, и не обращая внимания на вошедших к ней в ложу, начала любезно улыбаясь говорить с ним.
– Да познакомьте же меня с вашими прелестными дочерьми, – сказала она, – весь город про них кричит, а я их не знаю.
Наташа встала и присела великолепной графине. Наташе так приятна была похвала этой блестящей красавицы, что она покраснела от удовольствия.
– Я теперь тоже хочу сделаться москвичкой, – говорила Элен. – И как вам не совестно зарыть такие перлы в деревне!
Графиня Безухая, по справедливости, имела репутацию обворожительной женщины. Она могла говорить то, чего не думала, и в особенности льстить, совершенно просто и натурально.
– Нет, милый граф, вы мне позвольте заняться вашими дочерьми. Я хоть теперь здесь не надолго. И вы тоже. Я постараюсь повеселить ваших. Я еще в Петербурге много слышала о вас, и хотела вас узнать, – сказала она Наташе с своей однообразно красивой улыбкой. – Я слышала о вас и от моего пажа – Друбецкого. Вы слышали, он женится? И от друга моего мужа – Болконского, князя Андрея Болконского, – сказала она с особенным ударением, намекая этим на то, что она знала отношения его к Наташе. – Она попросила, чтобы лучше познакомиться, позволить одной из барышень посидеть остальную часть спектакля в ее ложе, и Наташа перешла к ней.
В третьем акте был на сцене представлен дворец, в котором горело много свечей и повешены были картины, изображавшие рыцарей с бородками. В середине стояли, вероятно, царь и царица. Царь замахал правою рукою, и, видимо робея, дурно пропел что то, и сел на малиновый трон. Девица, бывшая сначала в белом, потом в голубом, теперь была одета в одной рубашке с распущенными волосами и стояла около трона. Она о чем то горестно пела, обращаясь к царице; но царь строго махнул рукой, и с боков вышли мужчины с голыми ногами и женщины с голыми ногами, и стали танцовать все вместе. Потом скрипки заиграли очень тонко и весело, одна из девиц с голыми толстыми ногами и худыми руками, отделившись от других, отошла за кулисы, поправила корсаж, вышла на середину и стала прыгать и скоро бить одной ногой о другую. Все в партере захлопали руками и закричали браво. Потом один мужчина стал в угол. В оркестре заиграли громче в цимбалы и трубы, и один этот мужчина с голыми ногами стал прыгать очень высоко и семенить ногами. (Мужчина этот был Duport, получавший 60 тысяч в год за это искусство.) Все в партере, в ложах и райке стали хлопать и кричать изо всех сил, и мужчина остановился и стал улыбаться и кланяться на все стороны. Потом танцовали еще другие, с голыми ногами, мужчины и женщины, потом опять один из царей закричал что то под музыку, и все стали петь. Но вдруг сделалась буря, в оркестре послышались хроматические гаммы и аккорды уменьшенной септимы, и все побежали и потащили опять одного из присутствующих за кулисы, и занавесь опустилась. Опять между зрителями поднялся страшный шум и треск, и все с восторженными лицами стали кричать: Дюпора! Дюпора! Дюпора! Наташа уже не находила этого странным. Она с удовольствием, радостно улыбаясь, смотрела вокруг себя.
– N'est ce pas qu'il est admirable – Duport? [Неправда ли, Дюпор восхитителен?] – сказала Элен, обращаясь к ней.
– Oh, oui, [О, да,] – отвечала Наташа.


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.
Одной старой графине Наташа в состоянии была бы ночью в постели рассказать всё, что она думала. Соня, она знала, с своим строгим и цельным взглядом, или ничего бы не поняла, или ужаснулась бы ее признанию. Наташа одна сама с собой старалась разрешить то, что ее мучило.
«Погибла ли я для любви князя Андрея или нет? спрашивала она себя и с успокоительной усмешкой отвечала себе: Что я за дура, что я спрашиваю это? Что ж со мной было? Ничего. Я ничего не сделала, ничем не вызвала этого. Никто не узнает, и я его не увижу больше никогда, говорила она себе. Стало быть ясно, что ничего не случилось, что не в чем раскаиваться, что князь Андрей может любить меня и такою . Но какою такою ? Ах Боже, Боже мой! зачем его нет тут»! Наташа успокоивалась на мгновенье, но потом опять какой то инстинкт говорил ей, что хотя всё это и правда и хотя ничего не было – инстинкт говорил ей, что вся прежняя чистота любви ее к князю Андрею погибла. И она опять в своем воображении повторяла весь свой разговор с Курагиным и представляла себе лицо, жесты и нежную улыбку этого красивого и смелого человека, в то время как он пожал ее руку.


Анатоль Курагин жил в Москве, потому что отец отослал его из Петербурга, где он проживал больше двадцати тысяч в год деньгами и столько же долгами, которые кредиторы требовали с отца.
Отец объявил сыну, что он в последний раз платит половину его долгов; но только с тем, чтобы он ехал в Москву в должность адъютанта главнокомандующего, которую он ему выхлопотал, и постарался бы там наконец сделать хорошую партию. Он указал ему на княжну Марью и Жюли Карагину.
Анатоль согласился и поехал в Москву, где остановился у Пьера. Пьер принял Анатоля сначала неохотно, но потом привык к нему, иногда ездил с ним на его кутежи и, под предлогом займа, давал ему деньги.
Анатоль, как справедливо говорил про него Шиншин, с тех пор как приехал в Москву, сводил с ума всех московских барынь в особенности тем, что он пренебрегал ими и очевидно предпочитал им цыганок и французских актрис, с главою которых – mademoiselle Georges, как говорили, он был в близких сношениях. Он не пропускал ни одного кутежа у Данилова и других весельчаков Москвы, напролет пил целые ночи, перепивая всех, и бывал на всех вечерах и балах высшего света. Рассказывали про несколько интриг его с московскими дамами, и на балах он ухаживал за некоторыми. Но с девицами, в особенности с богатыми невестами, которые были большей частью все дурны, он не сближался, тем более, что Анатоль, чего никто не знал, кроме самых близких друзей его, был два года тому назад женат. Два года тому назад, во время стоянки его полка в Польше, один польский небогатый помещик заставил Анатоля жениться на своей дочери.
Анатоль весьма скоро бросил свою жену и за деньги, которые он условился высылать тестю, выговорил себе право слыть за холостого человека.
Анатоль был всегда доволен своим положением, собою и другими. Он был инстинктивно всем существом своим убежден в том, что ему нельзя было жить иначе, чем как он жил, и что он никогда в жизни не сделал ничего дурного. Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка. Он был убежден, что как утка сотворена так, что она всегда должна жить в воде, так и он сотворен Богом так, что должен жить в тридцать тысяч дохода и занимать всегда высшее положение в обществе. Он так твердо верил в это, что, глядя на него, и другие были убеждены в этом и не отказывали ему ни в высшем положении в свете, ни в деньгах, которые он, очевидно, без отдачи занимал у встречного и поперечного.
Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что бы об нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойной совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин женщин, основанное на той же надежде прощения. «Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился».
Долохов, в этом году появившийся опять в Москве после своего изгнания и персидских похождений, и ведший роскошную игорную и кутежную жизнь, сблизился с старым петербургским товарищем Курагиным и пользовался им для своих целей.
Анатоль искренно любил Долохова за его ум и удальство. Долохов, которому были нужны имя, знатность, связи Анатоля Курагина для приманки в свое игорное общество богатых молодых людей, не давая ему этого чувствовать, пользовался и забавлялся Курагиным. Кроме расчета, по которому ему был нужен Анатоль, самый процесс управления чужою волей был наслаждением, привычкой и потребностью для Долохова.
Наташа произвела сильное впечатление на Курагина. Он за ужином после театра с приемами знатока разобрал перед Долоховым достоинство ее рук, плеч, ног и волос, и объявил свое решение приволокнуться за нею. Что могло выйти из этого ухаживанья – Анатоль не мог обдумать и знать, как он никогда не знал того, что выйдет из каждого его поступка.
– Хороша, брат, да не про нас, – сказал ему Долохов.
– Я скажу сестре, чтобы она позвала ее обедать, – сказал Анатоль. – А?
– Ты подожди лучше, когда замуж выйдет…
– Ты знаешь, – сказал Анатоль, – j'adore les petites filles: [обожаю девочек:] – сейчас потеряется.
– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.