Шерть
Поделись знанием:
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
Шерть — присяга на верность договорным отношениям с Русским государством (от араб. šart «соглашение, условие», см.: алт. šert «клятва»; хак. сирт). Слово шерть впервые встречается в русских грамотах 1474 г. Тюркоязычные народы заимствовали арабское слово для процедуры заключения договора международного характера и передали эту практику русским властям. Процесс заключения договоров с принимаемыми под «высокую государеву руку» назывался шертованием.
С. В. Бахрушин полагал, что в обрядах, сопровождавших присягу верности (шерть), наглядно проявился «первобытный шаманизм с его наивной магией». Он указал на несколько церемоний:
- 1) «старинный (тюркский) обряд», сходный с якутским — «рассекали собаку и сквозь её проходили»; далее, «убив собаку, и выточа кровь, и тое свежую собачью кровь пили»;
- 2) другой обряд напоминает хантскую шерть, как она описана писателями XVIII в.: «А иные с ножа у них с клятвою хлеб ели» (по одному известию, они «меж сабель с ножа хлеб едят»);
- 3) но постепенно господствующей формой шерти делается встречающееся как у монголов, так и у угро-финнов «питье с золота». Обряд этот заключался в том, что «они де, по своей вере, шертью скребут золото или медь, да пьют». При заключении договора с Ереняком русские привезли с собой государево вино горячее, и он «учинил шерть, налив чашку вина и золото положи, выпил»[1].
С другой сторны отмечено, что шерть выполнялась кыргызами в соответствии с принятым у монголоязычных народов церемониалом, который неоднократно фиксировался в джунгарских и маньчжурских документах. Уложение Китайской Палаты внешних сношений устанавливало, что в случае с монгольскими кочевниками «нет другого средства к открытию истины, кроме „присяги“. Если человек примет его, то тем и прекратит дело, безо всякого следствия; если поколеблется и не даст присяги, то его признать виновным и учинить ему суд, приговор на основании законов»[2].
«Девять присяг» расценивалось как 9 разновидностей пыток нравственного характера — чаган:
- 1. питье из собачьего черепа;
- 2. питье из верблюжьего черепа;
- 3. питье из человечьего черепа;
- 4. божиться — ас хынар;
- 5. мочиться на огонь и соль, под опасением получить венерическую болезнь;
- 6. нюхать медвежьи ноздри (хайыракан думчуу окша) и лизать его лапы (хайыракан чылга) под опасением быть съеденным медведем;
- 7. лизать лезвие ножа;
- 8. лизать дуло ружья;
- 9. пужар чаган («поганая присяга») пытка состоит в том, чтобы пролезть между двумя кольями под подвешенными на них штанами старой, никогда не рожавшей, «проклятой» женщины[3].
Напишите отзыв о статье "Шерть"
Примечания
- ↑ См.: Бахрушин С. В. Енисейские киргизы в XVII в. // Научные труды III. Избранные работы по истории Сибири XVI—XVII вв. Ч. 2. История народов Сибири в XVI—XVII вв. М.: Издательство Академии Наук СССР, 1955.
- ↑ Уложение Китайской Палаты внешних сношений / пер. с маньчж. С. Литовцева. Ч. III. СПб., 1828. С. 133.
- ↑ Салчак Ш. Ч. Уголовно-правовые обычаи тувинцев в XVIII в. — первой половине -XX в. // Актуальные проблемы истории Саяно-Алтая и сопредельные территории. Научно-практическая конференция, 26-27 сентября 2006 г. Абакан, 2006. С. 165.
Литература
- [ostrog.ucoz.ru/news/shertoprivodnye_zapisi_i_prisjagi_sibirskikh_inozemcev_konca_xvi_xviii_vv/2012-04-02-746 Конев А. Ю. Шертоприводные записи и присяги сибирских «иноземцев» конца XVI—XVIII вв.]
Отрывок, характеризующий Шерть
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
