Шерцер, Любомир
| Любомир Шерцер | |
| серб. Љубомир Шерцер, словен. Ljubomir Šercer | |
 | |
| Прозвище |
Любо (серб. Љубо) |
|---|---|
| Псевдоним | |
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти |
22 декабря 1941 (26 лет) |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск |
пехота |
| Годы службы |
1932—1941 |
| Звание | |
| Часть |
Молницкая партизанская рота |
| Командовал |
Мокрецкая партизанская рота |
| Сражения/войны | |
| Награды и премии |
|
Любомир Иванович Шерцер (словен. Ljubomir Ivana Šercer, серб. Љубомир Ивана Шерцер; 1 августа 1915, Браник — 22 декабря 1941, Любляна) — югославский словенский военный деятель, участник Народно-освободительной войны Югославии. Народный герой Югославии.
Биография
Родился 1 августа 1915 в Бранике близ Новы-Горицы. После Первой мировой войны его семья перебралась в Любляну. Любомир окончил там школу и поступил в Военную академию, дослужившись в королевской армии до звания лейтенанта.
Начало войны Шерцер встретил в Книне. Капитуляцию Югославии не признал, продолжая воевать с немцами на территории Сербии и пытаясь создать боевые условия для организации партизанской войны. Распустил свою пулемётную роту только после прорыва из немецкого окружения. Расстроенный прекращением вооружённой борьбы в стране, он вернулся в Любляну.
Любо встретился там с руководством Освободительного фронта Словении, став одним из первых королевских офицеров-организаторов антифашистского партизанского движения. Занимал должность военного инспектора молодёжных боевых групп. 24 июля 1941 вступил в Молницкую партизанскую роту, спустя небольшой промежуток времени возглавил Мокрецкую партизанскую роту, с которой 30 августа вступил в первый бой с карабинерами близ Туряка.
С 14 по 16 сентября 1941 Любомир оборонял Мокрец от итальянских войск. Как выпускник Военной академии, он благодаря своим тактическим знаниям отразил итальянскую атаку: он разделил свои войска на несколько небольших групп, которые должны были быстро двигаться между двумя итальянскими колоннами. Результаты превзошли все ожидания Любомира: итальянцы, стреляя по югославским войскам, неоднократно попадали в своих и тем самым понесли колоссальные потери.
Одна из наиболее известных битв, в которой участвовал Любо Шерцер, состоялась 19 октября 1941 при Ложе. К этому местечку Шерцер прибыл за два дня до нападения, начав подготовку атаки согласно планам, полученным от разведчиков. С 47 солдатами Любомир разгромил наголову гарнизон из 80 итальянских солдат: в ходе нападения было убито и ранено несколько десятков итальянцев, захвачено 7 орудий, большое количество боеприпасов и восемь солдат (включая командира гарнизона). Партизаны потеряли всего три человека убитыми.
После того, как итальянцы отправили на помощь пострадавшим подкрепление, Шерцер успешно покинул местечко, сохранив войска. Вместе с тем отступление к укрытию было очень тяжёлым: итальянцы преследовали партизан близ Крима и Мокреца, и солдаты вынуждены были отступать под непрерывным огнём. Те дни были очень холодными, вследствие ранней зимы выпало около метра снега. Большая часть партизан умерла от холода и голода, а также разных болезней. В ночь с 26 на 27 октября итальянцы атаковали близ Белых Вод партизанскую группу. Несколько солдат попали в плен к итальянцам, были разгромлены патрули, но костяк маленького отряда Шерцера сумел прорваться из окружения.
К 30 октября 1941 основная часть бойцов Любо Шерцера вернулась в Любляну, где их арестовали. 13 ноября итальянцами был арестован последний выживший боец. В тюрьму попали все выжившие после атаки близ Белых Вод югославские солдаты, несколько партизан-дезертиров и перешедшие на сторону югославов итальянские солдаты. Арест Любомира стал ударом даже для самых стойких солдат.
В тюрьме Шерцера неоднократно пытали итальянцы, требуя сообщить все сведения о партизанах, но он отказался отвечать на их вопросы. 15 декабря начался судебный процесс над Шерцером и его шестнадцатью соратниками. Итальянцы обвинили Любо и его солдат в совершении преступлений против безопасности государства и неповиновении силам правопорядка. Отягчающим обстоятельством являлся тот факт, что Любомир был признан руководителем так называемой преступной группировки. В ответ на обвинения Любо заявил кратко:
Судите меня, но не как преступника, а как офицера, который остался верен присяге, данной своему народу и своей Родине!
Оригинальный текст (серб.)Судите ми, али не као злочинцу, већ као официру који је остао веран заклетви коју је дао свом народу и својој домовини!
16 декабря 1941 Любо и его пяти соратникам был вынесен приговор — расстрел. 22 декабря на полигоне Страхомер в Любляне приговор был приведён в исполнение. После войны его останки были перезахоронены на Кладбище народных героев в центре Любляны. 25 октября 1943 он стал одним из первых словенцев, награждённых званием Народного героя Югославии (в тот же день к награде были представлены Иван Кавчич, Тоне Томшич и Славко Шландер). В годы войны его имя получила 2-я словенская ударная бригада.
Напишите отзыв о статье "Шерцер, Любомир"
Литература
- Народни хероји Југославије. «Младост», Београд 1975. година.
Отрывок, характеризующий Шерцер, Любомир
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.
Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
