Шестаков, Виктор Алексеевич

Ви́ктор Алексе́евич Шестако́в
Место рождения:	Орёл

Ви́ктор Алексе́евич Шестако́в (2 [14] марта 1898 года, Орёл — 21 декабря 1957 года, Москва) — русский и советский художник. Заслуженный деятель искусств РСФСР (1948).

Биография

Виктор Алексеевич Шестаков родился 14 марта 1898 года в Орле в дворянской семье. Его отца звали Алексей Алексеевич, он был карачевским мещанином, мать — Александра Николаевна, учительница. В 1917 году Виктор окончил Первую Орловскую мужскую гимназию. Будучи гимназистом, занимался в художественной студии Орловского общества любителей изящных искусств.

Впервые рисовал для театра «Комедия в Орле» летом 1917 года. Этим же летом Виктор Шестаков поступает на юридический факультет Московского университета, с марта 1918 года посещал первые свободные художественные мастерские. В 1921 году стал студентом живописного отделения ВХУТЕМАСа (Всероссийских художественно-технических мастерских), где учился до 1924 года.

В 1922 году Всеволод Мейерхольд пригласил Шестакова в качестве художника в только что созданный Театр Революции.

В 1923 году был избран председателем группы конструктивистов, был членом ЛЕФа. В 1920-е годы — начале 1930-х годов Шестаков известен как конструктивист в театре, автор урбанистических спектаклей («Человек-масса» Эрнста Толлера 1922, «Озеро Люль» Алексея Файко 1923, «Эхо» Владимира Билль-Белоцерковского 1924).

В конце 1930-х Виктор Шестаков работал в нескольких московских театрах, в том числе и II- МХАТе. Его декорации отличаются монументальной простотой, отсутствием сложных конструкций, активным введением пейзажа в театральную декорацию, (спектакли «Начало жизни» Л. Первомайского 1936 г., «Васса Железнова» Максима Горького 1937).

С 1924 года занимался педагогической работой (руководил студией юниоров в Театре Революции). В 1930-е годы преподавал на режиссерском факультете в ГИТИСе, в 1940-50-е гг. руководил театрально-декорационным отделением Училища памяти 1905 года.

С начала Великой Отечественной войны под его руководством была организована мастерская из студентов Московского государственного художественного института им. Сурикова, в которой участвовали и многие педагоги. Мастерская выпускала плакаты, листовки, карикатуры, агитационные лозунги.

Отрывок, характеризующий Шестаков, Виктор Алексеевич

– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.