Шефтель, Марк Юрьевич

Марк Шефтель
Marc Szeftel
Марк Шефтель в 1942 году, вскоре после прибытия в США
Род деятельности:	профессор Корнелльского университета, специалист по древнерусской литературе
Место рождения:	Староконстантинов, Волынская губерния
Гражданство:	Бельгия Бельгия США США
Место смерти:	Сиэтл США

Марк Юрьевич Ше́фтель (англ. Marc Moise Szeftel; 1902—1985) — русский эмигрант, специалист по древнерусской литературе, один из возможных прототипов главного героя в романе «Пнин» Владимира Набокова.

Биография

Марк родился в Староконстантинове в светской еврейской семье. Его родители Уриэль Шефтель и Анна (урождённая Ковнер) говорили дома по-русски и на идиш. По профессии отец был фотографом, владельцем студии в Староконстантинове. В 1911 или 1912 году семья Шефтелей переехала в Люблин, в 1914 — сначала в Смоленск, потом в Витебск. Позже семья вновь перебралась в Люблин, где Марк проучился 3 года в Люблинской гимназии, а затем 6 лет в Варшавском университете. Марк хотел изучать историю или литературу, но под давлением отца вынужден был заняться правом. В 1925 году он окончил юридический факультет Варшавского университета.

В 1930 году Шефтель и его родители уже живут в Бельгии. Марк работает помощником в юридической фирме и бухгалтером в ювелирной фирме его дяди, Соломона Немеревера, в Антверпене. В это время Шефтель заинтересовался историей бельгийских евреев и опубликовал несколько статей на эту тему в местной газете, издававшейся на идиш.

В 1932 году поступил в аспирантуру Université libre в Брюсселе для получения степени доктор права. Однако в 1934 году существенно изменились бельгийские правила натурализации (10 лет проживания вместо 5 ранее), что лишило Шефтеля возможности получить юридическую практику и дало ему основания переключиться с юриспруденции на историю. Марк стал учеником профессора Александра Экка. В 1938 году Шефтель получил бельгийское гражданство. В 1939 и начале 1940 годов он работал ассистентом у Экка, преподававшего русский язык и историю. По сообщению Флоры Шеффилд, жены брата Марка, 12 мая 1940 года, на третий день немецкого вторжения, Шефтель пересёк границу Бельгии и Франции на автобусе.

По словам второй жены Шефтеля, вскоре после поражения Франции в войне Марк пробрался на юг, где встретил группу поляков, собиравшихся перейти через Пиренеи в Испанию. Он присоединился к ним, назвавшись также поляком, но при переходе границы все они были задержаны и отправлены во французский лагерь Ste. Marthe недалеко от Марселя. Опасаясь участвовать в общих молитвах в лагерной католической церкви, Шефтель добился того, чтобы у него был собственный исповедник. В конце недели его отпускали на исповедь в Марсель. Там молодой, но уже слепнувший монах-доминиканец отец Перрин (Perrin) из монастыря у площади Place Saint Ferréol знал, что Шефтель еврей, и поддерживал его. Благодаря этим отлучкам в Марсель Марку удалось наладить связь с польскими и голландскими подпольщиками и, главное, узнать адрес брата, который уже добрался до Нью-Йорка. Когда документы на выезд были в порядке, Шефтель смог с помощью марсельских подпольщиков выехать через Испанию и Португалию в США.

В 1948 г., будучи профессором в Корнелльском университете, был близко знаком с Владимиром Набоковым, из-за чего биография Шефтеля и его дневники стала предметом ряда изысканий. Считается, что именно он послужил основным прообразом Тимофея Пнина, главного героя одноименного романа.

Семья

• Брат — Артур, женат на Флоре (урожденной ?), в США поменял фамилию на Шеффилд (Sheffield). Сын Пол (Раul).
• Сестра — Татьяна (1911—1917)
• Первая жена — Рифка Царкес (Carkes или Carkies в польской транскрипции) с 1920 по 1925 год, когда она психически заболела.
• Вторая жена — Китти Кроус (Kitty Crouse) c 18 июня 1949
  • Пасынок — Даниэл Кроус (1937 г. р.)
  • Дочь — Софи Татьяна в замужестве Келлер (1951 г. р.) (Sophie Tatiana Keller)
  • Сын — Марк Уотсон Шефтель (1954 г. р.) (Marc Watson Szeftel)

Литература

• Diment Galya. Pniniad: Vladimir Nabokov and Marc Szeftel. — Seattle: University of Washington Press, 1997.

Рекомендованные источники

• Mirosław Filipowicz, Emigranci i Jankesi. O amerykańskich historykach Rosji, Lublin: Wydawnictwo KUL 2007, s. 137-138.
• Literatura polska na obczyźnie 1940-1960, t. 1, wyd. staraniem Związku Pisarzy Polskich na Obczyźnie pod red. Tymona Terleckiego, Londyn: B. Świderski 1964, s. 541, 556.
• Donald W. Treadgold, Marc Moise Szeftel 1902-1985, "Slavic Review" 44 (1985), z. 3, s. 612-614.

Отрывок, характеризующий Шефтель, Марк Юрьевич

Пьер был принят в новенькой гостиной, в которой нигде сесть нельзя было, не нарушив симметрии, чистоты и порядка, и потому весьма понятно было и не странно, что Берг великодушно предлагал разрушить симметрию кресла, или дивана для дорогого гостя, и видимо находясь сам в этом отношении в болезненной нерешительности, предложил решение этого вопроса выбору гостя. Пьер расстроил симметрию, подвинув себе стул, и тотчас же Берг и Вера начали вечер, перебивая один другого и занимая гостя.
Вера, решив в своем уме, что Пьера надо занимать разговором о французском посольстве, тотчас же начала этот разговор. Берг, решив, что надобен и мужской разговор, перебил речь жены, затрогивая вопрос о войне с Австриею и невольно с общего разговора соскочил на личные соображения о тех предложениях, которые ему были деланы для участия в австрийском походе, и о тех причинах, почему он не принял их. Несмотря на то, что разговор был очень нескладный, и что Вера сердилась за вмешательство мужского элемента, оба супруга с удовольствием чувствовали, что, несмотря на то, что был только один гость, вечер был начат очень хорошо, и что вечер был, как две капли воды похож на всякий другой вечер с разговорами, чаем и зажженными свечами.
Вскоре приехал Борис, старый товарищ Берга. Он с некоторым оттенком превосходства и покровительства обращался с Бергом и Верой. За Борисом приехала дама с полковником, потом сам генерал, потом Ростовы, и вечер уже совершенно, несомненно стал похож на все вечера. Берг с Верой не могли удерживать радостной улыбки при виде этого движения по гостиной, при звуке этого бессвязного говора, шуршанья платьев и поклонов. Всё было, как и у всех, особенно похож был генерал, похваливший квартиру, потрепавший по плечу Берга, и с отеческим самоуправством распорядившийся постановкой бостонного стола. Генерал подсел к графу Илье Андреичу, как к самому знатному из гостей после себя. Старички с старичками, молодые с молодыми, хозяйка у чайного стола, на котором были точно такие же печенья в серебряной корзинке, какие были у Паниных на вечере, всё было совершенно так же, как у других.


Пьер, как один из почетнейших гостей, должен был сесть в бостон с Ильей Андреичем, генералом и полковником. Пьеру за бостонным столом пришлось сидеть против Наташи и странная перемена, происшедшая в ней со дня бала, поразила его. Наташа была молчалива, и не только не была так хороша, как она была на бале, но она была бы дурна, ежели бы она не имела такого кроткого и равнодушного ко всему вида.
«Что с ней?» подумал Пьер, взглянув на нее. Она сидела подле сестры у чайного стола и неохотно, не глядя на него, отвечала что то подсевшему к ней Борису. Отходив целую масть и забрав к удовольствию своего партнера пять взяток, Пьер, слышавший говор приветствий и звук чьих то шагов, вошедших в комнату во время сбора взяток, опять взглянул на нее.
«Что с ней сделалось?» еще удивленнее сказал он сам себе.
Князь Андрей с бережливо нежным выражением стоял перед нею и говорил ей что то. Она, подняв голову, разрумянившись и видимо стараясь удержать порывистое дыхание, смотрела на него. И яркий свет какого то внутреннего, прежде потушенного огня, опять горел в ней. Она вся преобразилась. Из дурной опять сделалась такою же, какою она была на бале.
Князь Андрей подошел к Пьеру и Пьер заметил новое, молодое выражение и в лице своего друга.
Пьер несколько раз пересаживался во время игры, то спиной, то лицом к Наташе, и во всё продолжение 6 ти роберов делал наблюдения над ней и своим другом.
«Что то очень важное происходит между ними», думал Пьер, и радостное и вместе горькое чувство заставляло его волноваться и забывать об игре.
После 6 ти роберов генерал встал, сказав, что эдак невозможно играть, и Пьер получил свободу. Наташа в одной стороне говорила с Соней и Борисом, Вера о чем то с тонкой улыбкой говорила с князем Андреем. Пьер подошел к своему другу и спросив не тайна ли то, что говорится, сел подле них. Вера, заметив внимание князя Андрея к Наташе, нашла, что на вечере, на настоящем вечере, необходимо нужно, чтобы были тонкие намеки на чувства, и улучив время, когда князь Андрей был один, начала с ним разговор о чувствах вообще и о своей сестре. Ей нужно было с таким умным (каким она считала князя Андрея) гостем приложить к делу свое дипломатическое искусство.
Когда Пьер подошел к ним, он заметил, что Вера находилась в самодовольном увлечении разговора, князь Андрей (что с ним редко бывало) казался смущен.
– Как вы полагаете? – с тонкой улыбкой говорила Вера. – Вы, князь, так проницательны и так понимаете сразу характер людей. Что вы думаете о Натали, может ли она быть постоянна в своих привязанностях, может ли она так, как другие женщины (Вера разумела себя), один раз полюбить человека и навсегда остаться ему верною? Это я считаю настоящею любовью. Как вы думаете, князь?
– Я слишком мало знаю вашу сестру, – отвечал князь Андрей с насмешливой улыбкой, под которой он хотел скрыть свое смущение, – чтобы решить такой тонкий вопрос; и потом я замечал, что чем менее нравится женщина, тем она бывает постояннее, – прибавил он и посмотрел на Пьера, подошедшего в это время к ним.