Шефтель, Фелиция Исааковна
| Фелиция Исааковна Шефтель | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
Фелиция Исааковна Шефтель (в замужестве Беляевская; ок. 1860 — ?) — русская революционерка.[1]
Биография
Родилась около 1860 года в Житомире (Волынская губерния) в еврейской семье состоятельного купца.
Училась в Житомирской гимназии. В 1875 году ушла из гимназии, не окончив курса. Будучи гимназисткой, принимала участие в 1875 году в житомирском революционном кружке, организованном М. Вольфзоном.
Проживая в июне 1876 года в Киеве, была допрошена в качестве свидетельницы по делу о покушении на убийство Николая Гориновича, в виду знакомства с Л. Майданским.
Затем Фелиция приехала в Санкт-Петербург, где держала экзамен при 6-й гимназии — но не окончила экзамена по случаю ареста 6 декабря 1876 года на Казанской площади во время демонстрации (это был первый митинг в России, над которым реяло красное знамя)[2]. Предана суду особого присутствия Правительствующего сената по делу о Казанской демонстрации, признана 23—25 января 1877 года «виновной в дерзостном порицании установленного государственными законами образа правлении» и одной из главных виновниц сопротивления полицейским властям. Приговорена к лишению всех прав и к ссылке на каторжные работы на 6 лет и 8 месяцев причем суд ходатайствовал о замене назначенного наказания — лишением всех особых прав и преимуществ и ссылкой на житье в Тобольскую губернию; ходатайство суда было удовлетворено. Жила под надзором полиции в Березове.
В марте 1881 года, вследствие болезненного состояния, была переведена в Курган (Тобольская губерния), откуда вместе с Александром Беляевским (позже они стали супругами) бежала в июле 1882 года за границу.
Жила в Цюрихе, где примкнула к народовольческой группе, а позднее — к кружку лиц, оказывавших содействие группе «Освобождение труда». Затем переехала в Румынию; жила с мужем, жившим под фамилией Булыгина, до июля 1891 года в Кюстенджи, потом — около Ясс. В марте 1895 года переехала в Бакэу, где её муж получил место начальника депо железной дороги.
Позже она с мужем и детьми переселилась в Болгарию.
Точное место и дата смерти неизвестны.
Напишите отзыв о статье "Шефтель, Фелиция Исааковна"
Примечания
Ссылки
- Шефтель Фелиция Исааковна // Деятели революционного движения в России : в 5 т. / под ред. Ф. Я. Кона и др. — М. : Всесоюзное общество политических каторжан и ссыльнопоселенцев, 1927—1934.</span>
- [bibliophika.shpl.ru/index.php?id=7298 Шефтель (Беляевская) Фелиция Исааковна]
- [zarubezhom.com/DeuchLev.htm РОЛЬ ЕВРЕЕВ В РУССКОМ РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ]
- [www.jewage.org/wiki/en/Profile:P1023778737 Feliciya Feigl Scheftel]
Отрывок, характеризующий Шефтель, Фелиция Исааковна
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
