Шеффилд, Джон, 1-й герцог Бекингем и Норменби
| Джон Шеффилд Бакингем | |
| англ. John Sheffield, 1st Duke of Buckingham and Normanby | |
| Род деятельности: |
политик, поэт |
|---|---|
| Джон Шеффилд Бакингем на Викискладе | |
Джон Шеффилд Бакингем (англ. John Sheffield, 1st Duke of Buckingham and Normanby; 1648—1721) — английский государственный деятель, писатель и поэт; Герцог Бекингем и Норменби.
Содержание
Биография
Джон Шеффилд, 1-й герцог Бекингем и Норменби, родился 7 апреля 1648 года, воспитывался в Париже[1]. В 1658 году унаследовал от отца титулы графа Малгрейва и барона Шеффилда.
Участвовал в юности в действиях английского флота во второй, а затем и в третьей англо-голландской войне, а потом поступил во французскую службу под начальство Тюренна. Однако, он очень скоро вернулся назад в Англию, где получил место губернатора Гулля[2].
Занятый военной службой, политикой и придворною жизнью, Шеффилд находил время и для научной работы и поэзии. Так, будучи послан с 2000-м вспомогательным отрядом на помощь осажденному маврами Танжеру (1680 год), он написал во время этой экспедиции эротическую поэму: «The vision»[2].
Английский монарх Яков II, доверенным другом которого он был с молодости, сделал его членом тайного совета и обер-камергером[2].
Во время Славной революции Шеффилд не примкнул ни к какой партии. В правление Вильгельма он, хотя и занимал многие важные места и был возведен в маркизы Норманби, но оставался однако, в общем, в оппозиции[2].
При королеве Анне он был сделан хранителем большой печати, а вскоре за тем лордом-наместником Йорка. Шеффилд участвовал также в комиссии, ведшей переговоры с шотландцами о соединении обоих королевств, а в 1703 году получил титул герцога Бекингем и Норменби. Но из зависти к герцогу Мальборо он вышел из министерства и примкнул к недовольным тори[2].
Падение вигов в 1710 году доставило ему президентство в совете, управление королевским дворцом и дало вообще большое влияние на дела управления[2].
После смерти Анны Бакингем принадлежал к комиссии лордов, которая правила государством до прибытия Георга I, причем он, как тори, еще раз перешел к оппозиции[2].
Герцог Джон Шеффилд Бакингем умер 24 февраля 1721 года.
Полное собрание его сочинений вышло в двух томах Лондоне в 1723 и 1729 гг.[2].
Библиография
- «Essay on poetry»
- «Essay on satire»
См. также
Напишите отзыв о статье "Шеффилд, Джон, 1-й герцог Бекингем и Норменби"
Примечания
- ↑ Buckingham and Normanby, John Sheffield, 1st Duke of
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Буккингэмшир, Джон Шеффилд // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Литература
- Buckingham and Normanby, John Sheffield, 1st Duke of — статья в Энциклопедии Британника (англ.)
- Sheffield, John (1648-1721) (англ.)
Отрывок, характеризующий Шеффилд, Джон, 1-й герцог Бекингем и Норменби
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
